Болеслав Маркевич - Княжна Тата

— Ему лучше, по послѣднимъ нашимъ извѣстіямъ, grâce à Dieu, завздыхала опять княгиня, — но въ этомъ Санъ-Стефано климатъ, говорятъ, такой ужасный! Только и буду спокойна, когда увижу его здѣсь… Отецъ Ефимъ здоровъ? спросила она безъ передышки.

— Здоровъ, княгиня, что ему дѣлается! засмѣялся Александръ Андреевичъ.

— Пожалуйста, cher ami, молвила она уже шепотомъ, — когда пріѣдемъ домой, пошлите ему сейчасъ сказать, что я желала бы сегодня же отслужить молебенъ…

— Пойдемте, однако, maman, притрогиваясь въ локтю матери, сказала княжна, — вотъ и сундуки наши несутъ; пора ѣхать!

Скавронцевъ сѣлъ на передней скамьѣ ихъ просторной четверомѣстной коляски, и въ продолженіе всего пути (отъ станціи до Большихъ Дворовъ было верстъ пятнадцать,) не отводилъ "ненасытнаго взгляда" отъ Тата, благо маленькая княгиня тутъ же и заснула, подъ убаюкивающее качаніе рессоръ прочнаго стараго экипажа. Княжна не избѣгала его глазъ, изрѣдка улыбалась имъ даже въ отвѣтъ… Но влюбленный старый гвардеецъ, упоенный счастіемъ ея возвращенія, ея близостью, вѣявшимъ отъ нея знакомымъ и сладкимъ ему тонкимъ запахомъ ириса, не могъ не замѣтить однако съ тайною горечью, что въ улыбкѣ этой было нѣчто гораздо болѣе похожее на какую-то благосклонную снисходительность, чѣмъ на ту манящую загадочность, отъ которой такъ блаженно и такъ мучительно билось сердце его три мѣсяца назадъ. Въ разговорѣ съ нею онъ не нашелъ ни единаго случая намекнуть на это недавнее прошлое, на свое, все также, еще болѣе, казалось ему, горячее чувство въ ней. Она все время держала этотъ разговоръ на дѣловыхъ мотивахъ, говорила про Красный Крестъ, разспрашивала его про мастерскую, про баронессу Этингенъ, "полезною" дѣятельностью которой, говорила она Скавронцеву, къ нѣкоторому его удивленію, очень довольны были въ Петербургѣ…

Жизнь въ Большихъ Дворахъ потекла опять по обычному своему руслу, но это было теперь то прежнее, "прозаическое" теченіе жизни, "безъ слезъ, безъ жизни, безъ любви", по которому плылъ Скавронцевъ о бокъ съ этими барынями цѣлыя пятнадцать лѣтъ, и съ котораго вдругъ соскочилъ онъ въ одинъ осенній вечеръ, захваченный и унесенный коварнымъ женскимъ словомъ, обманчивымъ призракомъ невозможной взаимности… Онъ одинъ теперь вспоминалъ объ этомъ, упорствовалъ въ этомъ обманѣ. Для Тата какъ бы никогда не существовали тѣ божественные для него три мѣсяца. Онъ былъ для нея прежній Александръ Андреевичъ, почтенный человѣкъ, другъ ея семьи, на которомъ лежала забота о благосостояніи ихъ всѣхъ, за что она съ своей стороны обязана была быть съ нимъ внимательною и любезною и оказывать ему нѣкоторые petits soins, какъ выраженіе должной ему благодарности, и — ничего, ровно ничего болѣе… Когда онъ смущенно и пытливо искалъ въ глазахъ ея тѣхъ мгновенныхъ лучей, которыми освѣщала она его въ прошлыя блаженныя минуты, глаза эти теперь отвѣчали ему выраженіемъ какого-то наивнаго, чуть не дѣтскаго удивленія. "Чего ты хочешь"? словно спрашивали они…

— Вы все забыли въ Петербургѣ, Наталья Васильевна! вырвалось у него однажды подъ напоромъ невыносимой тоски.

Она чуть-чуть сморщила брови и подняла голову, какъ бы стараясь припомнить:

— Что забыла?.. Я кажется все привезла, что нужно…

Скавронцевъ засмѣялся горестно и желчно:

— Не то совсѣмъ, не то-съ!.. Вы только понять не желаете…

Она уставилась на него невиннѣйшимъ, недоумѣвающимъ взоромъ:

— И не понимаю совсѣмъ. что такое? Скажите пожалуйста, cher Александръ Андреевичъ, скажите скорѣй, вы знаете, какъ я любопытна!..

Онъ схватился рукой за голову и выбѣжалъ изъ комнаты "дуракъ-дуракомъ", какъ выражался онъ про себя мысленно…

Скавронцевъ не могъ не замѣтить вмѣстѣ съ тѣмъ, что Тата вернулась изъ Петербурга въ настроеніи какого-то необыкновеннаго благодушія. Никогда еще не знавалъ онъ ее такою кроткою, мягкою, благоволящею во всѣмъ и во вся. "Ни злаго слова съ языка, ни прежнихъ вспышекъ тайной досады", говорилъ онъ себѣ, "райскія чувства какія-то на этомъ лицѣ теперь. Съ Этингеншей даже такую дружбу свела, что та ее до небесъ восхвалять стала"…

"Не даромъ это"! Онъ ее слишкомъ давно зналъ, чтобы не догадываться о чемъ-то, изъ чего должны были истекать это благодушіе и мягкость. "Не нашелся-ли желаемый сановникъ"? иронизовалъ онъ со внутреннею мукой, вспоминая извѣстные ему разсчеты княжны въ послѣднее время. Но кто же именно? И отчего это скрываютъ отъ него? Бывало, если не сама Тата, то старая маленькая княгиня сообщитъ ему непремѣнно, и что, и какъ, до малѣйшей подробности. А теперь старушка, вотъ уже вторая недѣля какъ изъ Петербурга, и ему нигугу, и даже какъ будто конфузится и видимо избѣгаетъ прежнихъ "конфиденціальныхъ" разговоровъ съ нимъ… И Скавронцевъ, думая объ этомъ, невольно морщился и набиралъ усиленно табачнаго дыму въ ротъ; ему представлялось иногда, что Тата разсказала про него "все" матери, и что та лишила его теперь всякаго довѣрія. "Ну тогда что же", говорилъ онъ себѣ въ эти минуты, вскакивая съ мѣста и принимаясь быстро ходить по комнатѣ: "кину и — поѣду на Кавказъ служить"…

Пришло наконецъ давно ожидаемое письмо отъ Анатоля изъ Санъ-Стефано (о чемъ отецъ Ефимъ, по заказу княгини, служилъ уже четвертый молебенъ, облекаясь каждый разъ въ новую ризу). Почта приходила въ Большіе Дворы обыкновенно въ концу обѣда, и ее приносили въ столовую. Узнавъ почеркъ сына, княгиня вскрикнула, схватила письмо, поспѣшно сорвала обложку…

— Погодите, maman, остановила ее вдругъ Тата, — сейчасъ кончимъ… пойдемъ прочесть вмѣстѣ.

И онѣ, не притронувшись къ дессерту, торопливо ушли въ комнату княгини.

Очень обидно это показалось Скавронцеву. Онъ былъ такой интимный человѣкъ въ домѣ, что при немъ постоянно читались или даже просто давали ему читать вслухъ письма Анатоля, да и не одного его… А тутъ вдругъ совсѣмъ уже оскорбительныя для него "cachotcries", шушукуканье и тайна…

"Отыскалъ ей этотъ Анатоль кого-нибудь въ арміи!" озарила его внезапно мысль, и чернѣе тучи онъ вышелъ изъ столовой въ садъ, позабывъ даже закурить вынутую имъ машинально изъ портсигара папироску.

Черезъ часъ времени прибѣжалъ къ нему туда слуга звать его ко княгинѣ.

Онъ отправился все также мрачный и взволнованный.

Княгиня была одна и въ самомъ счастливомъ, казалось, состояніи духа.

— Anatole будетъ здѣсь въ концѣ мѣсяца, возгласила она съ перваго слова, sa fièvre l'a quitté, и только слабость осталась. Завтра, по разсчету, онъ долженъ сѣсть на пароходъ, который повезетъ его въ Одессу…

— Очень радъ вашей радости, проговорилъ сквозь зубы Александръ Андреевичъ.

Старушка глянула ему въ лицо и тотчасъ же догадалась объ его обидѣ и о поводахъ къ тому.

— Мы сейчасъ съ Тата такъ скоро ушли, заторопилась сказать она;- вы, я думаю, удивились даже, cher Александръ Андреевичъ? Vous êtes un si vieil et fidèle ami, отъ васъ, конечно, не можетъ быть секретовъ…

— Я такъ думалъ, по крайней мѣрѣ, до этихъ поръ, отвѣчалъ онъ все также холодно на это, — особенно когда и весь секретъ, кажется, состоитъ въ томъ, что Анатоль отправляется сюда такого-то числа.

Она вся сконфузилась вдругъ и покраснѣла.

— Конечно, залепетала она, — есть иногда вещи, которыя… ну, просто, знаете, не смѣешь сказать… просто, по суевѣрію даже, боишься, что отъ этого не сбудется…

— А вы желаете, чтобъ это сбылось? пытливо, съ худо скрываемою тревогой, спросилъ Скавронцевъ.

Маленькое лицо княгини все сморщилось въ выраженіи какой-то крайней озабоченности:

— Ecoutez, cher ami, я вамъ все скажу, хотя Тата почему-то все секретничать хочетъ. Но я знаю, что вы ей не скажете… а только порадуетесь отъ души вмѣстѣ со мною… Слава Богу, кажется, на этотъ разъ устраивается для нея уже совершенно серьезное, quelque chose de très bien…

— И объ этомъ вамъ теперь пишетъ Анатоль? прервалъ онъ ее. "Я угадалъ", думалъ онъ, чувствуя, какъ сердце ходуномъ ходило подъ его рубашкой.

Она оглянулась кругомъ и, наклонившись къ нему, зашептала:.

— Онъ намъ объ этомъ еще въ Петербургъ писалъ. Они очень подружились во время кампаніи, и Богу угодно было en outre, чтобъ они въ Санъ-Стефано жили въ одномъ домѣ, оба больные, потому что тотъ былъ раненъ въ руку и лѣчился, а Anatole — въ этой лихорадкѣ…

— Да кто этотъ "онъ", "тотъ?" вскрикнулъ чуть не грубо Скавронцевъ въ своемъ волненіи.

— Mais lui, Бахтеяровъ! воскликнула въ свою очередь съ жаромъ княгиня, какъ бы удивляясь, что онъ этого не знаетъ.

— Бахтеяровъ, вотъ этотъ самый, котораго на дняхъ произвели въ генералъ-лейтенанты?

— Ну да, ну да! Вѣдь это старая исторія, я вамъ давно разсказывала! онъ десять лѣтъ влюбленъ въ Тата, она ему два раза отказывала, потому что тогда il n'avait ni position, ni fortune…

— Да, я знаю, пробормоталъ Александръ Андреевичъ, — а теперь…

У княгини нежданно выступили слезы на глазахъ; она подняла ихъ къ потолку, утерла платкомъ и перекрестилась: