Хозяйка приготовила Степану узелок с полдником, и он с новым для себя чувством собственной важности повесил его на ручку косы и степенно, как хозяин, пошел на работу.
Косил почти до сумерек, и работа была ему в радость, потому что где-то в глубине сознания отметил, что в судьбе его произошла важная перемена. И домой пошел только после того, как из огорода окликнула Яринка. Он подумал, что девушка подождет его, и был разочарован тем, что она сразу же исчезла.
Во дворе он сбил косу, вытер тряпкой с намерением отбить ее утром пораньше.
София возилась у печи, а на лавке сидел какой-то широкоплечий сутуловатый человек, молодой еще, в солдатской фуражке, в защитного цвета одежде и обмотках.
- Вот оне, - кивнула София Степану, - к вам...
Степан сдержанно поздоровался.
Мужчина поднялся и, держась за клапан кармана гимнастерки, спросил строго:
- Ты давно тут?
Степан взглянул на Софию, пожал плечами:
- Если кого интересует, то уже с неделю. А что?
- А то, что я должен знать, кто по селу шатается. Документы имеешь?
Степан пожал плечами, но в ссору встревать не хотел.
- Хозяйка, поищите мои бумаги.
- Документы должны быть при тебе. А чтоб посторонним лицам... Или жинка она тебе?
Степану перехватило дыхание. Он шагнул к незнакомцу ближе.
- Кто ты такой, чтоб тут командовать?! И кого думаешь запугать? Ее, что ли?
- А вот возьму да тебя напугаю! Отправлю по этапу в волость!
- Попробуй!
- Да будет вам! - протянула София документы гостю.
- Отдайте сюда! - перехватил их Степан. - Пускай прежде доложит мне, кто он такой!
- Эва!
- Да вот так!
- Степа! - немного испуганно подалась к нему хозяйка. - Не горячитесь, Степа! Это ж председатель наши... Власть...
- А я думал, что сам военком! На! - со злостью сказал Степан, почти кидая председателю сложенный вчетверо листок.
Тот схватил его и шагнул к каганцу. Шевеля губами, вчитывался.
- Ку-ри-ло Сте-пан? Девяносто шестого? В чистую отставку?
- А там написано. Иль тебе еще и прочитать?
- Сам грамотный! А все ж таки это не по форме. - Он возвратил бумагу Степану. - Завтра же катай в уезд, пускай военком выпишет белый билет. А так ты для меня все одно что дезертир. Вот так. - Председатель перевел дух и тяжелым взглядом уставился Степану прямо в глаза. - А вы, - обратился к Софии, - прежде чем нанимать работника, должны были обратиться в Рабземлес*. Это в волости. А так - эксплуатация... одним словом, это вам не старый режим!
_______________
* Р а б з е м л е с - профсоюз батраков, рабочих совхозов и лесного хозяйства.
- Ну, товарищ Полищук... уж извиняйте вы нас... - сложила руки на груди София. - Да разве ж мы...
- Сказано!..
- Сполним, сполним, Ригор Власович! - согласно закивала София.
- Вы свое, а он свое.
- Как же, как же... Может, отужинаете с нами, Ригор Власович?
- Я при исполнении... - буркнул председатель и пожевал губами.
- Да он сыт своей печаткой, - подал голос Степан.
Председатель посмотрел на него тяжелым взглядом. Долго молчал.
- Чудак человек! - произнес наконец. - Вот ты красноармеец, а порядку знать не желаешь. Этак приблудится тут какой-нибудь недобитый живоглот, "зеленый" из лесу иль лазутчик какой, наделает тут шороху, а с кого спросят? Опять же с меня. Потому как я тут представитель советской власти на селе. И должон строгость держать. Диктатура, во!.. Ясно? И с тебя спрос одинаковый - у всех у нас равные права! Ну так ясно, спрашиваю?..
- Да ясно же! - недовольно, но тоном ниже, буркнул Степан.
- Ну, вот и помирились! - обрадовалась София. - Так оставайтесь, Ригор Власович! Ей-богу! А я уж... - она выразительно подморгнула.
- Гм!
- Просите и вы, Степа, по-мущинскому, - тронула София за локоть наймита. - И пусть они не сердятся.
- Ну, черт с тобой, оставайся! - Степан засмеялся и махнул рукой.
Полищук выдавил из себя какой-то клекот, который тоже должен был означать смех.
- Ну, черт с тобой, возьму и останусь! - Таково было естество Полищука, что улыбки на лице он никак не мог изобразить. - Давай пять, красноармеец! - И торжественно, но с сознанием превосходства и власти ткнул ладонь чуть ли не в грудь Степану. И только после этого снял фуражку со своей большой лохматой головы, пригладил волосы и взглянул на Софию так, словно хотел сказать: "А все равно ты меня не купишь!"
- Вот тут садитесь, вот туточки, - вытерла София стол у красного угла.
- Где поп и кутья... - снисходительно буркнул Полищук и, пригнувшись под образами, продвинулся по лавке на указанное место.
Степан молча тоже сел.
Пока София ставила закуски, была тишина. А когда появилась бутылка с желтоватой жидкостью и три граненых рюмки, Степан первым нарушил молчание:
- Ну вот, председатель, тут мы тебя и упоим!
Полищук махнул рукой.
- Я только с контрой, с живоглотами всякими, не сяду пить. Не сяду есть. Тут нету таких?
- Похоже, что нету, - сказал Степан.
Подняли стопки, чокнулись.
- За мировую революцию! - многозначительно провозгласил Полищук. Опрокидывая стопку, скосил глаз на Степана - как, будет пить.
О Софии, которая, манерничая, только пригубила и сразу поставила стопку, председатель сказал:
- Вот мне еще мелкобуржуазная стихия!
София непонимающе уставилась на него, но переспросить не решилась.
- Мы насчет этого, как есть женщины...
- Всякие бывают женщины. Которые за мировую революцию, а которые за живоглотов разных, за буржуев, "зеленых" да попов с дьяками!
- Да разве вам не все одно, какие женщины? - полуобиженно, полуигриво сказала София. - С какого боку ни подкатится, вы, мужики, не отодвинетесь. Еще и та милее, у которой руки белее... Хи-хи!
- Тут вы, София, говорите истинную юрунду. Потому как настоящий революционер, если, к примеру, одна утопнуть может, то непременно вытянет, а которая контра - то и пальцем не шевельнет.
София захлопала глазами, надула губы и запечалилась.
- А меня бы вытащили? - спросила с обидой и вызовом.
Полищук долго молчал, потом издал горлом продолжительный клекот.
- А это вы сами подумайте. Хата справная, хозяйство на отрубе, кони, корова, телка, овцы, наймит, стало быть... Вот так... Да к тому же сказать, с чего вам тонуть? Одна, к примеру, казенная часть не даст утопнуть... Была бы сухонькая...
- Сухая вобла только к пиву добра, - засмеялся Степан. - А вот я люблю пышных...
София прикрыла глаза ресницами.
- Кушайте, кушайте, - угощала она обоих мужчин, но пододвигала все к Степану. - А вы вот правду говорите, - улыбнулась работнику, - кто больше имеет, тот больше и дарит!..
Полищук пристально смотрел на нее не моргая.
- Ты, красноармеец, знай, за кого стоять! Кровь проливал за коммуну, а не за стихию!..
- А я что... Я ничего... и не сказал ничего такого...
- И не скажи. А вступай в комнезам*, ибо только на таких, как мы с тобою, наша власть держится. Иначе те живоглоты - Баланы да Прищепы обратно нас в старый режим загонят, а там опять за восьмой сноп жать станем да из наймов не вылезем до могилы. Смотри, красноармеец, гляди, чтоб не приворожила тебя вражья сила! Гляди. Нам еще воевать - ого! Для нас война еще не кончилась!
_______________
* К о м н е з а м - комбед. На Украине комбеды просуществовали вплоть до сплошной коллективизации.
- А если осточертело... - поморщился Степан.
Полищук долго не спускал с него взгляда.
- Ох, смотри! - И поднял короткий прокуренный палец. - Смотри, красноармеец!..
Выпили еще по одной.
Полищук ел молча, глядя куда-то в сторону.
Молчали и Степан с Софией.
Когда закончили ужинать, Полищук посмотрел на руки, потом обтер их о штаны.
- Ты, Курило, завтра же к военкому. А потом оба зайдите в Рабземлес, составите там договор. Так что прощайте.
Он полез в карман за платком, чтобы вытереть лицо, но помешал наган. Держа оружие в левой руке, как нашкодившего котенка, взъерошил платком брови.
- Ну, пошел... ночевку искать... - Он с откровенной завистью посмотрел сперва на Степана, а потом на широкие бедра хозяйки.
София смутилась.
- Заходите еще, Ригор Власович, - сказала она виноватым голосом.
- Нечего мне тут делать. Доброй ночи.
Полищук ушел.
София стелила Степану на лавке. Положила в головах чистое исподнее.
- Идите в чулан, переоденьтесь. А ваше я завтра выстираю. - Помолчала и добавила: - Завидно людям... А кому завидуют? Горемычной вдове?.. Лю-у-уди!.. Живоглоты!..
И в сердцах швырнула подушку на топчан, где собиралась спать сама.
ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Иван Иванович Лановенко ведет двойную
бухгалтерию, Ядзя Стшелецка пополняет ряды пролетариата, а
Евфросиния Петровна хранит секрет полишинеля
Ну до чего же, право, хорошо на свете писателям - они могут читать и перечитывать все, что вышло из-под их пера. И не позевывать, перечитывая, потому что все отпечатанное, как сказал кто-то, похоже на замужнюю дочь, и твоя она и не твоя; когда приходит в отчий дом, то вносит лишь кратковременную радость, ведь вскоре позовет ее новая привязанность, долг уведет ее в чужой дом, и ты снова лишишься ее: не живешь ты ежедневно ее болями, не слышишь ни ее голоса, ни ее плача, и в том чужом доме, что стал для нее родным, она и умнее, чем в отчем, и чужие тебе люди милее для нее и роднее.
