К сорокалетнему юбилею "Гудка" издательская многотиражка "Гудковец" напечатала мои скороспелые воспоминания о "четвертой полосе". Прочитав эти воспоминания, Олеша отозвался на них коротеньким письмецом на мое имя, несколькими грустными строчками. Привожу эти строчки в той разбивке, как это сделано у автора:
"Дорогой Иван Семенович!
Я с наслаждением прочел Ваши воспоминания в "Гудковце"!
Дорогой, милый Иван Семенович!
Что Вы делаете?
Почему мы видимся только на похоронах?
Как приятно воспринять поистине умные, тонкие, оснащенные индивидуальностью слова!
Браво, браво, мой дорогой старый лев!
Если Вам захочется, напишите мне по адресу: Москва, Лаврушинский переулок, 17, кв. 73, - а не захочется, не напишите, но вспомните обо мне!
Ваш Юрий Олеша. 1958 - 3 января".
Получив это письмо, я ответил на него без промедления. Но увидал я Олешу только два года спустя, и увидал - увы! - в последний раз, в гробу, выставленном в конференц-зале Союза писателей СССР...
Советская общественность, и не только литературная, проявляет все больше интереса к жизни и творчеству Ю. К. Олеши. Но многое в творчестве этого большого таланта нельзя понять, не учитывая обстановки старого "Гудка", в котором его талант начал формироваться.
Силу и значение Олеши с первых же его шагов в литературе очень высоко оценила молодежь:
- Неутомимый борец за качество. Рыцарь совершенства. Ни одного фальшивого образа. Ни одной случайной, небрежной строчки.
Таким оставался Олеша в памяти каждого, кому приходилось общаться с этим большим и взыскательным мастером.
А. Старостин
Давнее, навсегда сохранившееся впечатление от первого знакомства с творчеством Юрия Карловича Олеши - это удивление и взволнованность: я прочитал "Зависть"!
...Том Вирлирли,
Том с котомкой,
Том Вирлирли молодой!..
Поэтическое восприятие колокольного звона преломилось у художника в образ юноши с котомкой за спиной. Утренний туман только рассеивается. Том Вирлирли, пишет автор, улыбаясь и прижимая руку к сердцу, смотрит на город. Он сделает все. "Он - это само высокомерие юности, сама затаенность гордых мечтаний".
Пройдут дни, продолжается в повести, и скоро мальчики, сами мечтающие о том, чтобы так же с котомкой за плечами пройти в майское утро по предместьям города, по предместьям славы, будут распевать песенку о человеке, который сделал то, что хотел сделать, - Томе Вирлирли!
Я был мальчиком, распевавшим эту песенку.
- Том Вирлирли! - как призыв кричали мы, бросаясь в очередную атаку во время жаркой схватки на футбольном поле.
- Том с котомкой! - отвечал кто-то из партнеров, отбиваясь от наседающего на наши ворота противника.
- Том Вирлирли молодой! - как торжествующий клич неслось по полю, когда мяч мы забивали в ворота победы. Напомним, что "Зависть" явилась первым художественным произведением, в котором писатель затронул спортивную тему, в частности футбол, давно уже завладевший сердцами мальчишек.
Каждый юный спортсмен ощущает себя "в предместьях славы", и среди молодых футболистов вперебой обсуждался футбольный матч, описанный не где-нибудь - в художественном произведении.
"Затаенность гордых мечтаний" - вот струнка, которую автор задел в душе молодых спортсменов совсем еще молодой Советской республики.
По стране в то время шел нэп. Он близился к своему завершению. Но разноголосица в литературе и искусстве еще цвела пышным цветом. Трудно было разобраться во всех "измах" творческих цехов, возникших на первом этапе становления советской власти.
Мы играли в футбол и искали ответы на свои вопросы, присутствуя на горячих диспутах воинствующих поэтических группировок и в Политехническом музее, и в Доме Герцена на Никитском бульваре, деля свои симпатии между Маяковским и Есениным.
Смотрели бесконечное количество раз "Лес" в постановке В. Э. Мейерхольда, где актеры были в зеленых и красных лаковых париках, и с пеной у рта спорили о достоинствах и недостатках "Синей блузы" по сравнению с постановками и игрой А. И. Южина в Малом театре или H. M. Радина в театре б. Корш.
Нэп соблазнял ресторанами с цыганскими хорами, кабаре, варьете, дивертисментами в пивных и барах. Нередко в этих заведениях шли свои дискуссии за столом и у спортсменов, доказывающих, у кого сильнее был удар - у москвича Житарева или одессита Богемского.
В один из застольных споров в ресторане "Метрополь" мое внимание привлекли сидевшие неподалеку четверо мужчин. Один из них производил особое впечатление своей скульптурной головой. Эта большая, с широким лбом мыслителя голова, с крупными чертами лица, с чуть расширяющимся внизу размеристым носом и тяжелым подбородком, с густой шапкой каштановых волос придавала всему его облику массивную респектабельность. На этого человека хотелось смотреть. Впечатление монументальности этой личности в особенности усиливалось, когда за столом сидящей четверки раздавался развеселый хохот.
Заразительнее всех смеялся именно этот человек с небрежной прической.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!.. - отчетливо разделяя каждый слог, искренне и громким смехом реагировал он на какую-то, по-видимому, очень смешную историю, что в очередь рассказывали то сидящий от него слева человек с мясистым лицом и пухлыми губами, с густой шевелюрой рано поседевших волос, то сидящий справа молодой человек, одетый в элегантный пиджак с модными по тем временам острыми плечами, то помещавшийся напротив брюнет с надменно-ироническим выражением лица.
Мне и в голову не приходило тогда, что это был Юрий Олеша, сидевший в компании с Львом Никулиным, Валентином Стеничем и Валентином Катаевым.
Они были молоды тогда. Непринужденное веселье за их столом вызывало зависть. Мне наскучили споры об ударах великих футболистов прошлого, и я с любопытством наблюдал за жизнерадостной четверкой.
К их столу шла барменша с ликерами и фруктами. Она была красива. Ее золотистая коса была уложена вокруг головы короной. Это еще больше укрупняло ее фигуру с высоким бюстом. Большой поднос барменша несла торжественной, неторопливой поступью.
Человек с головой мыслителя встал, поднял руки и, бережно охватив ладонями голову барменши, поцеловал ее в лоб.
- Королева!.. - услышал я его голос.
Однако удивил меня не голос и не поступок. Угадывалось, что он был вызван чисто эстетическим началом. Барменша была действительно и статью, и лицом очень хороша, поцелуй был данью ценителя красоты. Меня удивило, что для того, чтобы поцеловать женщину, мужчине пришлось приподняться на носкам. Помнится, что я ощутил какую-то обиженность. Такая породистая голова требовала более крупного постамента.
Но вместе с тем сила притягательности этой личности не ослабела, даже когда он, встав из-за стола, уходил из зала ресторана неторопливой, напоминавшей чаплинскую походкой.
Некоторое время спустя у гостиницы "Националь" я увидел А. А. Фадеева.
- Познакомься, - сказал он мне, - Юрий Карлович Олеша.
Я обомлел: так вот кто это был тогда в "Метрополе"! Я сразу вспомнил и узнал его, несмотря на то, что времени с того вечера убежало порядочно. Мы зашли в кафе. С Фадеевым я был уже достаточно знаком. Но вот что странно: обычно будучи застенчивым при первом знакомстве, в этот раз я совершенно не чувствовал какого-либо смущения в присутствии Олеши.
- Я играл вместе с Богемским, - сразу, как к давнему знакомому, обратился ко мне Юрий Карлович. При этом он уставился на меня своими серыми глазами, как бы фиксируя мою реакцию, верю я или не верю в то, что он действительно играл "с самим Богемским", да и вообще знаю ли я, кто такой Богемский.
Когда выяснилось, что я хорошо знаю историю одесского футбола и кроме знаменитого на всю Россию центрального нападающего Богемского назвал еще целый ряд фамилий популярных игроков с родины Юрия Карловича, то он, добродушнейше улыбаясь, внес уточнение, что с Богемским он играл вместе не за сборную команду Одессы, а за команду гимназическую. Мы засиделись до позднего времени. И с того памятного вечера судьба надолго связала меня самыми теплыми отношениями с этим неповторимым человеком.
Люди разные. Они, как химические элементы, валентны и не валентны. Бывает так, что человек, казалось бы, одних с тобой взглядов, вкусов, увлечений, а вот поди ты - останешься с ним один на один, и чувство какой-то неловкости тебя не покидает. А ведь знаешь человека давно. Попытка упростить отношения оборачивается фальшью. Хоть сто брудершафтов пей, все равно ничего не выйдет. Такие люди не валентны.
Бывает наоборот. Впервые встретишься с человеком - и сразу, как говорится, не разольешь водой. Что-то в таких людях есть таинственно притягательное, неизъяснимо своеобразное, магнетизирующее.
К разряду таких людей относился и Юрий Карлович Олеша. Его личность непостижима. Я бы сказал, что он был очень диалектичен в своих поступках и высказываниях, в нормах поведения, в восприятии жизни. Парадоксальные противоположности между проповедью и действием ничуть не снижали его обаяния. Он с блеском выдающегося оратора, изысканным языком высокоинтеллигентного человека мог говорить собеседнику что-то лестное и закончить разговор резким обличением его же.
