Ничего, кроме нас - Дуглас Кеннеди

за мою правую ногу. Как я ни старалась стряхнуть ее руки, мне это не удалось, и она возобновила свой рефлексологический массаж. Рейчер оказалась куда сильнее, чем можно было подумать, и так надавила на ступню чуть пониже пальцев, что я поморщилась от боли, но одновременно с этим большая часть накопившегося напряжения улетучилась. Это удивило меня, особенно когда после сеанса я ощутила легкость и приятное головокружение, как после пары бокалов вина.

— Ну и стерва же ты, — сказала я, когда Рейчел закончила с обеими моими ногами и я почувствовала, что слегка пошатываюсь.

— Ты — это то, что ты пережила, — сказала Рейчер. — Может быть, с этого момента ты начнешь по-другому смотреть в будущее. А теперь вот что: я хочу, чтобы ты приходила ко мне через день, чтобы я побольше с тобой поработала. Еще я хочу, чтобы ты больше занималась физическими упражнениями и бывала на свежем воздухе столько, сколько сможешь. Тебе необходимо начать заниматься собой, это поможет сбрасывать негативную энергию.

Я посидела с закрытыми глазами. И сказала:

— Прости меня, пожалуйста.

— Тебе не за что просить у меня прощения. Лучше попроси его у самой себя.

Какой бы странной и дурашливой на вид ни была Рейчел, эти ее слова врезались в мое сознание и помогали каждый раз, как только у меня начинался очередной приступ самобичевания или меня захлестывали клокочущие в душе негативные эмоции. Я даже поддалась на ее уговоры и раз в две недели стала посещать занятия йогой. Время от времени я принимала приглашение Рейчел поужинать у нее дома, обычно в компании ее друзей-единомышленников, больших любителей поговорить. Когда дни стали короче и наступили холода, говорили о неминуемом падении Сайгона, и о том, какой позор, что Форд позволил Никсону избежать уголовного преследования, и о довольно крутом (слышал о нем кто-нибудь?), хотя и с христианскими перегибами, губернаторе Джорджии по фамилии Картер, который был настоящим прогрессистом и к тому же не из Вашингтона.

Я ходила на эти ужины эпизодически. Кроме того, записалась в клуб любителей бега и почти каждую субботу с группой из десяти человек бегала по велосипедной дорожке рядом с озером Чемплейн. Я ответственно относилась к учебе и активно занималась, не пропуская занятий. Раз в неделю я неукоснительно ходила к специалисту по слуху Фреду на отладку слуховых аппаратов — и начала слышать существенно яснее. Раз в месяц я посещала доктора Джеллхорн. Я сохраняла видимость общительности, но умудрялась в то же время никого не подпускать слишком близко. Почти все вечера я проводила в одиночестве. Допоздна работала в университетской библиотеке. По будним дням ложилась спать в десять вечера, так как занятия обычно начинались в восемь утра. По субботам я бегала с группой, охотилась за книгами в разных магазинах в центре города, закупала продукты. Иногда позволяла себе посмотреть интересное кино или зайти в один из фольклорных клубов и послушать, как там поют песни протеста или что-то в этом роде. По воскресеньям я всегда покупала «Нью-Йорк таймс», готовила себе солидный завтрак, переходящий в обед, пыталась кататься на велосипеде, пока не выпал снег. Я упорно трудилась на академическом фронте, так как была полна решимости сделать все необходимое для получения диплома уже к концу летнего семестра 1975 года. У меня не было никаких контактов с моей матерью, что я воспринимала как настоящее благословение. А от папы были только случайные звонки время от времени. Он не только платил за мое обучение и пересылал мне по двести долларов в месяц на оплату квартиры и еду, но и приобрел привычку раз в месяц присылать мне по почте конверт с вложенной в него пятидесятидолларовой купюрой. Наши телефонные разговоры неизменно были краткими.

— Как дела, малышка?

Папа, по сути, не особо хотел вникать во все те внутренние сложности, которые я преодолевала, как и во многое другое, связанное с моей жизнью. Почти по семь месяцев в году он проводил тогда в Чили. Приезжая в США, останавливался в большом старом отеле «Рузвельт», рядом с Центральным вокзалом и неподалеку от офиса его компании.

— Поедешь домой на Рождество? — спросил он меня как-то.

— А как ты думаешь?

— Да, я знаю, что она вела себя паршиво…

— Давай не будем об этом, пап.

— Я только хотел сказать, я там буду, и Адам тоже будет. Ты могла бы приехать в канун Рождества и укатить обратно двадцать шестого. Чтобы сделать предложение привлекательнее, скажу: я забронирую тебе номер в «Рузвельте» с двадцать шестого до Нового года. Только подумай, целая неделя со мной на Манхэттене.

— Я не хочу уезжать из Берлингтона.

— Но ты же будешь совсем одна.

— С этим я справлюсь.

— Никто не может справиться в одиночку на Рождество.

— Пап, я ценю твою заботу. Но сейчас мне невыносимо любое сочувствие. Невыносимо душевное тепло, невыносима доброта. Мне нужно только…

Я смолкла на полуслове, не в силах окончить фразу.

Папа повел себя правильно.

— Не переживай, детка, — сказал он. — Я все понимаю.

Вечером в канун Рождества в дверь постучал курьер из «Вестерн Юнион». За ночь все покрыл свежий снег. Мир за порогом моей квартиры был девственно-чист и непорочен… хотя бы на несколько часов. Парень из «Вестерн Юнион» протянул мне телеграмму. Я открыла ее прямо сразу.

Я спросила у парня, где в городе офис его компании. Оказалось, недалеко от Мэйн-стрит, но мне нужно было поспеть туда до одиннадцати утра, потому что они рано закрываются на праздники. Я приняла душ, оделась и уже в девять пятнадцать, с водительскими правами в руке, стояла у окошка, наблюдая, как кассир отсчитывает двадцать пять банкнот по 20 долларов. На ужин в Рождество и на рождественский обед меня приглашали к себе Рейчел и профессор Сильвестер. Патрисия с Дунканом тоже зазывали провести каникулы в их манхэттенском гнездышке. А я знала, что не выдержу всего этого, усиленного праздником дружелюбия. Что уж говорить о том, чтобы общаться. Но я зашла в винный магазин, купила бутылку «Асти Спуманте» в подарочной упаковке и, дойдя пешком до дома Рейчел, оставила ее на пороге с запиской:

Потом, испугавшись, что вино на