в конченом счёте, они всегда шли друг другу на уступки и, в основном, сходились на немногих вариантах лапши быстрого приготовления и свиных рёбрах.
В этот день Тао Чьен впервые надел новый костюм, сшитый лучшим китайским портным в городе, который производил одежду лишь для самых элегантных мужчин. Он одевался на американский манер вот уже много лет, хотя только получив гражданство, Тао Чьен всячески старался придать своему виду изящество и изысканность в знак уважения к своей второй родине. Этот человек смотрелся потрясающе в своём идеально тёмном костюме, подходящей к нему рубашкой и с галстуком пластрон, а также в пальто английского сукна, шляпе-цилиндре и перчатках из шевро цвета слоновой кости. Вид маленькой Лай-Минг полностью отличался от наряда на западный манер её деда. На девочке были тёплые брюки и шёлковый стёганый пиджак в отливающих блеском жёлто-голубых тонах. Вся одежда выглядела настолько объёмной, что, в целом, Лай-Минг двигалась, точно медведь. Заплетённые в тугую косу волосы украшала чёрная вышитая шапочка, какие были тогда в моде во всём Гонконге. Оба привлекали внимание окружающей разношёрстной толпы, в своём большинстве состоящей из мужчин, одетых в обычные брюки и чёрные туники и столь похожих друг на друга, что всё китайское население, казалось, облачено в одинаковую форму. Люди то и дело останавливались, чтобы поприветствовать чжун и, ведь если они и не были его пациентами, по крайней мере, знали специалиста в лицо и по имени. Торговцы на рынке, чтобы хоть как-то удостоиться расположения известного человека, неизменно ласково обращались и с его внучкой, предлагая той небольшие подарки: то светящегося жука в небольшой деревянной клетке, то бумажный веер, а то и какие-нибудь сладости.
С наступлением сумерек в Чайна-тауне приходила пора и весёлой атмосфере с несмолкаемым шумом от переходящих в крик разговоров, различных торгов и зазываний продавцов. Здесь сильно пахло фритангой, различными приправами, рыбой и мусором, потому как всяческие отбросы зачастую скапливались прямо посреди улицы. Дед с внучкой гуляли по павильонам, в которых обычно делали свои покупки, беседовали с группой мужчин, играющих в маджонг сидя на тротуаре. Также захаживали и в каморку к травнику, чтобы забрать кое-какие лекарства, которые чжун и выписывал из Шанхая. Они ненадолго задерживались и вблизи игорного дома, чтобы, пусть и стоя в дверях, хотя бы посмотреть на столы, предназначенные для игры в фан-тан. Ведь было достаточно одного взгляда, как Тао Чьен сразу же ощущал в себе тягу сделать ставку, однако теперь избегал этого, словно чумы. Ещё они любили выпивать по чашечке зелёного чая в магазине дяди Лаки, где заодно смогли полюбоваться последней партией предметов античного искусства и резной мебели, которую только что привезли. После чего оба не медля развернулись кругом и заново, спокойным шагом, отправились в обратный путь до своего дома.
Вскоре на бегу к ним подлетел какой-то молодой человек, разжигаемый особым волнением, и стал умолять чжун и, чтобы он прямо сейчас бежал на помощь, потому что неподалёку произошёл несчастный случай – какого-то человека лягнула в грудь лошадь, отчего бедняга сильно харкает кровью. Тао Чьен, не выпуская руку внучки, поспешно последовал за ним по боковой улочке, а затем ещё по одной и по следующей. Они пробирались по узким переходам среди непонятного рельефа местности этого квартала до тех пор, пока оба не очутились совершенно одни в каком-то переулке-тупике, едва освещённом бумажными фонарями, выглядывающими из некоторых окон и сияющими точно диковинные светлячки. Юноша внезапно куда-то исчез. Тао Чьену удалось понять, что он попал в ловушку, из которой попытался отступить, однако делать то было уже поздно. Из тьмы незамедлительно вышли несколько вооружённых палками мужчин и его окружили.
В молодости чжун и изучал боевые искусства, поэтому за поясом под пиджаком всегда носил с собой нож, однако ж, теперь он не мог защищаться, продолжая держать девочку за руку. Оставалось лишь несколько мгновений, чтобы спросить у нападавших, что же им всё-таки нужно и что вообще произошло. Он услышал имя А-Той, пока люди в чёрных пижамах с закрытыми чёрными платками лицами всё танцевали вокруг него, а чуть позже он сам получил первый удар в спину. Лай-Минг ощутила, словно кто-то тянет её назад, и попыталась крепче ухватиться за деда, но любимая рука почему-то разжалась. Она видела, как дубинки летали над телом деда, побивая его, заметила хлынувший из головы человека поток крови, и как тот упал лицом в землю. На глазах девочки эти люди продолжали его избивать, пока дедушка не стал каким-то залитым кровью тюком, брошенным на вымощенную брусчаткой улицу.
«Когда Тао доставили на наскоро сооружённых носилках, и я увидела, что именно с ним сделали, нечто цельное внутри меня разбилось на множество осколков, будто на что-то твёрдое упал гранёный стакан – вот оно раз и навсегда и лишило меня способности любить. Я сохла изнутри. И уже больше никогда я не стану прежней. К тебе, Лай-Минг, я чувствую огромную нежность, как и к Лаки с его детьми, я испытываю её и к мисс Розе, однако ж, я могу питать любовь лишь к Тао Чьену. Без этого человека ничто в мире мне особо не важно, с каждым прожитым днём длиннейшее ожидание того, когда я воссоединюсь с ним вновь, становится на один день меньше», - признавалась мне бабушка Элиза Соммерс. И добавляла, как ей меня жаль, потому что уже в пятилетнем возрасте мне довелось воочию видеть страдания человека, кого я любила больше всего на свете, однако ж, находясь в здравом уме, полагала, что и подобное душевное потрясение изгладило бы время. Женщина верила, что моей жизни рядом с Паулиной дель Валье вдали от Чайна-тауна будет вполне достаточно для того, чтобы я всё-таки окончательно забыла Тао Чьена. И тогда даже не представляла себе, что определённая сцена в известном переулке навсегда запечатлится во всех моих последующих ночных кошмарах, также как и не думала, что запах, голос и еле заметное касание рук моего деда будут ещё долго преследовать меня при каждом пробуждении.
Тао Чьен оживал лишь в объятиях своей жены, а спустя восемнадцать часов восстановилось и сознание, и буквально через несколько дней тот смог заговорить. Элиза Соммерс вызвала на дом двух врачей-американцев, которые в некоторых случаях и сами прибегали к познаниям чжун и. Они с печалью на лице осмотрели больного: у того уже полностью отказал позвоночник, и маловероятно, что несчастный выживет вообще, а если и да, то с наполовину парализованным телом. И даже наука здесь бессильна, -
