Дашеньку, естественно, ценане остановила, напротив даже -- порадовала, но обычно бывающая при деньгах, в последнее время Дашенькасильно поистратилась -поменяламашину -- и раздобыть буквально засутки нужную тысячу вдруг оказалось проблемою: поссорившись с отцом, к нему обращаться Дашенькане желала, с клиентурою отношения были совсем не те, чтобы просить в долг, единственная же подругаЮнаМодестовнакак специально укатиланадве недели по частному приглашению куда-то, кажется, в Чехословакию. Я, конечно, теоретически мог сдать свой ЫNiconы, который у меня давненько и упорно пасли, но аппаратуру я считал неприкосновенною, тем более, что дашенькинаchanel все же быланамой взгляд блажью и можно было придумать, в чем пойти наужин и кроме нее, хоть бы и в экстравагантном платье концавосемнадцатого века. Однако, изо всех сил примазываясь к любовнице, я не смел показать себя безучастным, и вот -- набеду -- вспомнил, что у Дашеньки лежат в столе какие-то березочные чеки. Мы пересчитали эти радужные разных размеров и достоинства, -- оказалось тристасемьдесят семь рублей тридцать четыре копеечки, -- может, твои фарцовщики возьмут один к двум или к двум с половиной? -- что ты, что ты, чеки сейчас и один к полуторане уходят: рубль к рублю -- вон Юнауже полгодамучается! это раньше, когдабыли сертификаты, с красной полосою, с синей, бесполосные -- сейчас в Березе ширпотреб, сейчас все то же и в ГУМе достать можно, если не полениться, -- однако, позвонила, и оказалось, что чеки действительно идут рубль к рублю, -- но ведь сто раз предлагали возле магазинакупить и по двас полтиною, и даже по дваи шесть, уговаривалию -- не знаю, покачалаголовою Дашенька, может, и уговаривали, атолько рассказывают, что у Берез толкутся одни кидалы: мошенники, фокусники почище Кио -- ну, хочешь, рискну, попробую? Дашенькаболее или менее утвердительно пожалаплечами, и я сел с карандашиком делить тысячу натристасемьдесят семь целых тридцать четыре сотых: получилось что-то примерно двашестьдесят пять. Годится, сказал я. Приемлемо. С утраеду!
Ночь я спал неспокойно, неглубоко, то и дело проваливался в прорехи тревожной реальности, которыми изобиловал окутывающий меня клейкий, путаный кокон кошмарных сновидений: предстояние пустякового, смехотворного в общем-то дела: обменане четырехсот даже чеков -- полулегальных государственных полуподачек -- нанормально-легальные советские купюры, волновало меня примерно так же, как Петю Ростова -- предстояние первого боя. Методично, лет десять подряд готовя Особо Опасное Государственное Преступление (не покушение набессьсьмерьтную жиссь НикодимаЛукичаЛично я имею в виду, не взрыв Центрального КомитетаРодьной Коммуниссьсиссьськой Парьтии, не реставрацию, нахудой конец, монархии, аальбомчик идеологического брака), во всех других отношениях был я удивительно, чересчур даже законопослушен: никогдане нарушал ни одного Государственного Установления, официального, полуофициального или неофициального, потому завтрашняя акция становилась событием экстраординарным, мучительным и в каком-то смысле пожалуй что героическим. Я, конечно, понимал, что, если бы и раньше, до приглашения наужин, меня поймали наэтой так называемой спекуляции -- всерьез преследовать и наказывать не стали бы -разве наработу сообщили б, -- не стали бы в виду как мизерности суммы, так и эпизодичности деяния: в стране нашей, о которой третий век идет славасупербюрократической, насамом деле придираются редко и большинство вопросов решают не столько формально, сколько по-божески, -- теперь же я был, можно сказать, вообще в безопасности закаменной спиною нашего дяди Нолика, -занею и не такие аферы люди проворачивают! но вот это как раз несоответствие моих нервов и страхов возможным (точнее: невозможным) последствиям -- оно-то как раз и демонстрировало со всею безжалостностью и недвусмысленностью, сколь глубоко в моей крови, в моих генах -- крокодилах генах -- в каждой клеточке моего мозгасидит этапроклятая страшненькая чебурашкагосударственности.
Отгремело метро, я выбрался наповерхность и пошел к магазину: к одному из тех, которым посвящен был как минимум десяток пленок моего брака(представляю, скольких обменщиков я спугнул, снимая из-заугла!), к одному из тех фантастических нелегальных магазинов, фантастичнее которых разве только распределители ЦК; к магазину, витрины коего, вопреки элементарной логике торговли, не заманивающе изукрашены лучшими образцами товаров, но, напротив -глухо занавешены былыми складчатыми шторами; к магазину, у чьих дверей -когдахвост совершенно ГУМовской очереди с номерами наладошках, привлекая десяток-другой ментов, не делает присутствие швейцараизлишним и даже бессмысленным, -- у чьих дверей швейцар с военною выправкою проводит в жизнь вывешенное тут же, рядом, требование: вход только по предъявлению чеков ЫВнешпосылторгаы, впрочем, не столько проверяя наличие этих чеков, сколько привычным, опытным и оттого не слишком даже пристальным взглядом оценивая входящих и из внешнего их обликаи манеры держаться выводя факт этого наличия или отсутствия; к магазину, стоянкавозле которого всегдапереполненаЫЖигулямиы и даже ЫВолгамиы: главными, может быть, показателями принадлежности к определенной касте, не самой, разумеется, высокойю с чем бы ее сравнить? с тою, пожалуй, что прежде, лет сто пятьдесят назад, называлась мелкопоместным дворянством; к магазину, который, разумеется, заслужил бы отдельного, подробнейшего и саркастичного описания, если бы оно давным-давно (ничего, увы, в принципе не меняется -- уровень только чуть понижается, круг становится шире, демократичнее) -- если бы оно давным-давно не было сделано в ЫМастере и Маргаритеы; пошел штирлицем по направлению к магазину, внимательно, но делая изо всех вид, будто вовсе никого и не высматриваю, -- внимательно высматривая потенциального покупателя.
Покупатель был тут как тут: словно меня только и ждал метрах в десяти от входа: грузин средних лет в дубленке и ондатровой крашеной шапке, -- впрочем, может, и не грузин: осетин какой-нибудь, адыгеец -- я в этом ничего не смыслю, -- зверь, короче; чеки сдаешь? -- я кивнул полуутвердительно, оценивая его сразу по двум параметрам: не мент ли и не кидала? -- оценивая и, наконец, оценив, что, надо думать, ни тот, ни другой: для ментаслишком волен, нестрижен, слишком не туп, -- нет, не так, не знаю, в чем там еще дело, не литератор, наблюдательность моя лишенаспособности к вербализации, -- но наментане похож или слишком уж хороший актер, то есть талант, аталантов везде мало, даже в правоохраняющих или как их там? органах, а, может, там и особенно мало, и вряд ли натакие мизерные делакак спекуляция чеками ЫВнешпосылторгаы органы станут свои таланты разбазаривать; для кидалы жею ну, во-первых, зверь, то есть приезжий, то есть богатый, то есть ненадолго -- ergo, психологически оправдано, что ему действительно нужны чеки и побыстрее; во-вторыхю впрочем, что же, пусть даже и кидала, -- дабудь ты кидалою из кидал -- кинешь не всякого, ауж я-то предупрежден, постараюсь быть достаточно внимательным, я не писатель, зато фотограф, у меня глаз-ватерпас. Однако же, подозрение накидалу рассеивалось с каждым новым словом, с каждым новым жестом потенциального покупателя: сколько? Четырестаю тристасемьдесят семью Почем сдаешь? (стал бы кидалаговорить нажаргоне: сдаешь? -- наоборот, теленочком бы прикинулся, интеллигентом)! Двашестьдесят пять, мне кусок нужен. Отдашь по двас полтиной -- возьму, -- этафразаменя особенно успокоила: нафигакидале торговаться? -ему хоть по три с полтиною -- все равно накалывать! Ладно, согласился я, взвесив, пусть будет двас полтиной -- даешь девятьсот пятьдесят? -- полтинник мы с Дашею где-нибудь наскребем, полтинник -- не тысяча! анервы у меня уже были наисходе, всего трясло, искать другого покупателя сил могло бы и не хватить, -- девятьсот пятьдесят дам; а, может, ты больше сдашь? мне больше надо; мне тысячачеков нужна -- жене дубленку привезти обещал, -- тут уж я почти совсем успокоился: дубленкажене дело очень понятное, и запросы не неограниченные, авот именно тысяча: мне тысячанужна, ему тысячанужна; правда, вопрос прозвучал в самой глубине как-то неорганично: зачем у человека, явно последние, единственные чеки продающего -- иначе почему бы тристасемьдесят семь было, ане тристаровно, или четырестаровно, или, нахудой конец, тристапятьдесят -- зачем у такого человекаспрашивать: нет ли, мол, еще? -- но, может, просто туповат зверь, несообразителен, -- нет, покачал я головою, с удовольствием бы, дабольше нету. Пошли, кивнул не кидалакуда-то замагазин, -ну, далеко-то я, положим, с ним не пойду, еще давно решил я про себя. Знаю, слыхал, как в машины заманивают, в подъезды темные, -- но покупатель и не тянул никудаособенно далеко, и это меня еще больше успокоило наего счет, -тут же, под магазином, стоящим эдак нахолме, -- под магазином, во дворе, посреди детской площадки, покрытой убитым, посеревшим в ожидании запаздывающей весны снегом, мы и остановились.
