Кувалдина, сбил проезжавший мимо грузовик. Можете себе представить такое совпадение? Копытман замолчал и, похоже, задумался на минуту.
Хм, криво усмехнулся Привалов, а не было ли за всем этим какой-нибудь подоплеки?
Я об этом думал, деловито согласился Копытман. И не один. Есть и такая версия, что Кувалдин-то как раз Гвоздецкого и закатал в тартарары и, конечно же, не по политическим причинам, а исключительно для того, чтобы завладеть его интеллигентной женой, потому что собственная жена, уроженка Орехово-Зуева, ему поднадоела, а может, он и никогда ее особенно не любил, кто же теперь узнает.
Но есть и еще одна версия, а именно, что Кувалдин с женой Гвоздецкого с самого начала в сговор вступили, так что тут на шекспировщину и некоторая мопассановщина наложилась.
Но я вам говорю, это все домыслы. Народ просто уже ни во что не верит. Цинизм, все цинизм. Я говорю, что не надо Достоевского, не надо Агату Кристи издавать. Неправильно прочтут. Так нет, куда там. Вот теперь пускай и расхлебывают.
Да, так на чем я остановился, вернулся в себя Копытман. Ну да, значит, мадам Гвоздецкая вместе с сыном после ряда неожиданных промежуточных приключений водворились в Тюмени и стали из Гвоздецких Кувалдины. В этой новой роли они благополучно пережили войну и последующие неприятности мирного времени, пережили Сталина, Берию, Хрущева и, наконец, самого Кувалдина. Благородный Кувалдин умер в 1965 году.
Графу Герцог-Гвоздецкий-Кувалдину было тогда 40 лет. И жил он, разумеется, уже не в Тюмени, а в Москве. Будучи потомственным большевиком, он пошел по линии партийной науки. Старый Кувалдин, правда, подталкивал его стать гаишником, пытаясь всучить ему книжечки про железного Феликса и разведчика Кузнецова, но из этого ничего не вышло. Второе поколение никогда не идет тем же путем, что первое. Тут есть суровая диалектика, поднял Копытман указательный палец в воздух, жизнь в этих делах берет свое; мои дети, например, в Израиль лыжи навострили, так что, милейший, все то, что я вам сейчас рассказываю, уже не может послужить причиной распри между нами, я просто хочу вам помочь, потому что мне капут, меня не сегодня-завтра выгонят отсюда на заслуженный отдых, как бы самому в Израиль лететь не пришлось.
Да, это я отвлекся, почесал подбородок Копытман. Молодой граф, стало быть, революционной практикой заниматься не захотел. Но в то же время спускаться вниз с позиций, завоеванных предыдущим поколением, он тоже резона не видел. Поэтому он пошел по теории, занявшись исторической наукой. Как сыну комиссара, усыновленному другим комиссаром, дорога ему была открыта в лучшие аспирантуры нашего академического мира, и он с толком эту возможность использовал. Он занялся арабскими делами. Вы чувствуете, Привалов, в какую сторону мечет жизнь потомственную революционную интеллигенцию? Сейчас Кувалдин довольно-таки большая шишка в науках, близких к иностранным делам. Поговаривают, что метит на хороший пост, будет скоро директором одного очень академического, но также и очень государственного института. Да вы, Привалов, в этих кругах вертитесь, наверное, знаете его не хуже меня, может, за одним столом с ним иной раз сидели.
За одним столом я с ним не сидел, это не моя компания. Но знать его знаю. Его вся Москва знает. Это тот самый Кувалдин, который, как говорят злые языки, сын Бэллы Моисеевны.
Это точно он, подтвердил Копытман, точно он. Вот онто и есть прямой потомок поэта Свистунова, поскольку, как вы сами понимаете, Свистунов-то, по правде говоря, Гвоздецкий, а Кувалдин тоже Гвоздецкий.
Но мы с Гвоздецким не родственники, задумчиво сказал Привалов. Да, отвечал Копытман, ваша мать и этот Кувалдин уже не родственники. Тем более вы и кувалдинская дочка. Потому что они как-никак Гвоздецкие, а вы как-никак свистуновской породы, ваша-то бабушка была уже точно дочкой начальника станции; никакого обмана. Но тем не менее оба вы потомки поэта Свистунова, коль скоро ваш род восходит к роду его матери, а ее род восходит к роду Гвоздецкого.
Привалов задумался. В продолжении последних пяти минут его отношение к Копытману резко изменилось. Известие о том, что копытмановы дети соскакивают в Израиль, означало, что Копытман из игры вышел. Привалов даже не пытался себе представить, какую игру Копытман мог повести, если бы остался в силе. Какое это теперь имело значение, в самом деле.
Да и сам материал, предложенный теперь Копытманом, увлек Привалова как человека и как профессионала. Действительно, подумал он, чудовищно прекрасные были времена. Людей швыряло с борта на борт, как только их не крутило, как не мешало в одну кучу. Графы, негры, евреи, комиссары, гаишники — какая каша. Ничего удивительного, что половина оттуда живьем не вышла.
Так или иначе семейная история Свистунова расцвечивалась теперь яркими и неожиданными красками. Новый материал тянул на серию статей, а то и на целую книгу. Такой кусок и самому Зильберштейну показался бы лакомым. А уж лет через пятьдесят кто-то на этом деле себе целое состояние составит. Привалов невольно позавидовал неизвестному потомку, который в отдаленном будущем наложит руку на это месторождение и превратит его в капитал. Он даже вздохнул. Эх, детей бы, мелькнуло у него в голове.
Ну ладно, сказал он, допустим, все это правда, похоже на правду, вероятно, правда. У Свистунова есть потомки кроме меня. Это, конечно, не лишено интереса. И я с удовольствием этим делом займусь. Но, Соломон Израилевич, давайте начистоту. Поначалу мне показалось, что вы мне все это преподносите как бомбу. Кажется, вы думаете, что во всем этом для меня имеется какая-то опасность. Я, признаться, особой опасности не вижу. Или у вас есть еще что-то сказать?
Копытман встал и прошелся по комнате. Есть, сказал он, к сожалению, есть. Я даже думаю, что это будет самое главное в моем сегодняшнем докладе. Вся шутка в том, что у Кувалдиных тоже есть свистуновский архив и, судя по всему, похлеще вашего. Во-первых, он, кажется, гораздо больше объемом, а во-вторых, гораздо более двусмысленный.
Привалов замер. Архив? Какой же к чертовой матери архив, если ни Свистунов, ни Гвоздецкий даже не знали, что они родственники. Вы же сами сказали, что Свистунов не знал, кто был его папа.
Копытман сел и помолчал минуту. Да, я так сказал. Но, простите старика, соврал. Не хотел вас раньше времени беспокоить. Если хотите, дурачком прикидывался. Не могу без этого. Я же все-таки старый еврей, не обессудьте. Но теперь пришло время раскрыть карты. К сожалению, эти карты не мои. А то я бы и сам еще поиграл. Но, увы, в этой игре я
