Но Щель впустила.
Наставления Арсения Линикка я вспомнил, действия с Дверью произвел по правилам и тут же оказался перед кассой Людмилы Васильевны.
– Дома не сидится? - спросила кассирша.
– Беспокойство какое-то, - будто оправдываясь, произнес я. - А у вас тихо. Или мне не положено было открывать нынче Дверь?
– Пока тихо, - сказала Людмила Васильевна. - А раз Дверь отворилась, значит, отворилась…
Интонации ее при этом особо приветливыми назвать было нельзя.
– Я не ворчу, - сказала Людмила Васильевна. - Просто настроение у меня нынче поганое. Что-то в природе не так… Пусть бы даже этот наглец Васек Фонарев к нам заглянул. Все бы повеселил…
– Вам-то что волноваться, Людмила Васильевна? - сказал я. - Ваша касса в любом случае будет работать в принятом режиме цен.
– При чем тут цены? - Людмила Васильевна с подозрением взглянула на меня.
– Ну как же, - сказал я, - а вдруг дефолт сегодня грохнет. Небо-то над Москвой багровое. А бочка не летает…
Людмила Васильевна промолчала.
– Мельников Александр Михайлович к вам не заходил?
– Заходил на днях…
– С дамой? И книжку ее вам показывал?
– Именно с дамой. Но оба они были напуганные. А книжку подарил…
– Вы в нее заглядывали? - спросил я на всякий случай.
– Заглядывала, - сказала Людмила Васильевна. - И обеспокоилась…
– Отчего так?
– Промолчу, - сказала Людмила Васильевна.
Помолчал и я.
– А Прокопьев, Сергей Максимович, пружинных дел мастер, - не выдержал я, - он здесь не показывался?
– Ну как же! - Людмила Васильевна, наконец, позволила себе улыбнуться. - Бывал здесь Прокопьев, бывал. Не удивлюсь, если и сегодня он придет. Народу здесь нынче набьется. Да что вы стоите-то! Сделайте заказ Сонечке и садитесь за свой столик. Пока он не качается.
Совет был разумный, я получил от буфетчицы Сони кружку пива с бутербродами и уселся на привычное место невдалеке от кассы. Дома вокруг шатались, а столик мой никуда не отъезжал, не покачивался, был ровен в поведении.
А минут через двадцать в заведении появились Гном Телеграфа Арсений Линикк и пружинных дел мастер Прокопьев. Прокопьев выглядел отощавшим, обветренным, будто побывал в полярных экспедициях, а глаза его показались мне тревожно-веселыми. Поздоровались, тепло поздоровались, Прокопьев был мне приятен. Вместе с Линикком свои подносы они разместили рядом с моей кружкой пива. Естественно, перед Прокопьевым исходила теперь паром камергерская солянка, заставив забыть багровое небо и странные верчения в нем облаков. Ее ароматы и во мне возбудили аппетит.
– Сергей Максимович, - спросил я, - стало ли вам что-либо известно о судьбе Даши… буфетчицы?…
Вопрос этот, - к моему удивлению, вызвал чуть ли не испуг Людмилы Васильевны. Она быстро взглянула на Прокопьева с Линикком и словно бы попыталась о чем-то предупредить их.
– Нет, - сдержанно, глядя в солянку, произнес Прокопьев, - никакие новости о ней мне неизвестны.
– Да если бы она объявилась, - сказала кассирша, - она теперь была бы у буфетной стойки.
– Истинно так, - кивнул Арсений Линикк.
Трое явно знали что-то о Даше, но мой, казалось бы, чрезвычайно деликатный интерес к ее жизненному устройству вызвал недовольство и нежелание что-либо открывать мне.
– Хорошо, - сказал я, - понятно. И естественно, Сергей Максимович, вы ничего не разъясните обывателю по поводу дома номер три, потому как тут государственная тайна. И про бочку вам тоже ничего неизвестно…
– Про какую бочку? - разом будто бы удивились и Людмила Васильевна, и Арсений Линикк.
– Про летающую. «Бакинского керосинового товарищества братьев Векуа», - сказал я.
– Бочкой комиссия не занималась, - сказал Прокопьев.
– Людмила Васильевна, - продолжал проявлять я бестактность, досада на недоверие ко мне подзуживала меня, - а не сбылось ли предсказание Васька Фонарева?
– Какое именно?
– Не перекупил ли известный плут Суслопаров каше помещение у Квашнина?
– Скоро узнаем, - мрачно сказала Людмила Васильевна. Упоминание мною Квашнина, похоже, не вызвало добрых чувств у Сергея Максимовича Прокопьева. Похоже, он даже поморщился.
А народ тем временем повалил в Щель. Одежды люди, сбивавшиеся теперь в Щели, имели самые разнообразные, будто была здесь не бывшая закусочная, а коридоры и буфеты процветавших некогда московских кинофабрик или Ленфильма, где мне доводилось бывать и где в одни сроки снимали «Царскую невесту», «Пиковую даму», «Женитьбу Бальзаминова» и, скажем, «Берегись автомобиля». Но нынешние гости Щели были вовсе не актерами, обряженными по воле сценаристов и режиссеров в надлежащие для съемок костюмы. Нет, их костюмы были истинно соединены с их судьбами и историями их земного времяпрепровождения. Хотя, судя по их репликам и коротким приветствиям, можно было предположить, что они друг другу ведомы, а некоторые из них и просто дружны. И уж конечно, они были знакомы Людмиле Васильевне, хотя у ее кассы оставались немногие, большинство же прибывших направлялись в глубины Щели, а может быть, и в иные ее ярусы. Но почти все они, миновав Дверь, либо стряхивали с себя дождевые капли, либо сбивали с плеч и рукавов снежные хлопья. Стало быть, багровое небо пролилось на Москву или обрушило на нее снеговой заряд.
Тут и влетел в Щель водила-бомбила Василий Фонарев. Возможно, Дверь при впуске его позволила себе произвести некое силовое воздействие.
– Штормит? - спросила Людмила Васильевна.
– Штормит! Началось! - воскликнул Васек, стянул с босых ног шлепанцы и пылил из них воду. - Пардон. Сейчас я возьму у Фаины швабру и тряпки и вытру лужу.
Я полагал, что Людмила Васильевна тут же обругает Фонарева, напомнит ему об отмене денег и потребует удалиться из помещения, но никаких грозных слов она не произнесла.
– А эти здесь? - спросил Фонарев.
– Кто эти?
– Гуманоиды гребаные с ниппелями! Я пришел домой, а они уже отряхиваются, а потом шнырь в форточку. Полковник-стерва сказала, что по такой погоде им некуда податься, кроме как в Щель.
– Ой, ой, ой! - всплеснула руками Людмила Васильевна. - Нет, здесь я их не видела. Может, застряли в вытяжке из кухни? Пяткина (это - поварихе, на кухню), постучи щеткой по вытяжке, вдруг зашуршат там, бедолаги. А ты, Васек, должок, что ли, пришел отдать?
– Какой должок, Людмила Васильевна, - удивился Фонарев, - это вы - думаете, природа штормит и всякие ее стихии? Ну уж нет! Это дефолт наезжает. И завтра прибудет. А нынче министры и депутаты, из посвященных, выгребают из казны все до копейки, и при своем останутся. А у нас с вами в карманах блохи проживать будут. В лучшем случае - божьи коровки. И то - если поводки их удержат.
– Ну и плут ты, Василий, - сказала кассирша.
– Это я-то плут! - возмутился Фонарев. - Какой же я плут! Так, мелкий плутишка… Плуты - там! А впрочем - они везде. Нынче время плутов. Другое дело, есть плуты удачливые и неудачливые. Удачливых мало. А неудачливые - все.
И было понятно, что удачливых плутов Васек не осуждает, сам бы стал таким, но не получается. Кружку пива он все же добыл, однако как только произвел несколько глотков и опустил кружку на столик, она взяла и поехала от Васька в сторону Двери и Камергерского переулка.
– Ага, и у нас началось, - сказал Линикк. - Надо пополнить запасы напитков, способствующих сохранению душевного равновесия.
И я посчитал его призыв справедливо-разумным.
В тишине и спокойствии мы просидели недолго. И кружки наши, и стаканы с напитком более основательным, и, что самое неприятное, тарелки с солянкой принялись подпрыгивать и смещаться в самых непредвиденных направлениях. Правда, подпрыгивания эти быстро прекратились, а никаких пролитий жидкостей пока не произошло, но мы притихли и с тревогой стали взглядывать на стены, пол и потолок. И Людмила Васильевна выглядела теперь всерьез обеспокоенной, будто бы происходило нечто для нее неожиданное.
– Кстати, о божьих коровках, - сказал Фонарев. - Вчера по телевизору видел. В тайге под Хабаровском, в деревне, из-за тепла божьи коровки бесстыже проснулись и плодятся. Сельские дурни, мужики и бабы, вениками сгоняют их в ведра, а потом лишают жизни и давят. У нас в Касимове этих жуков заморозили бы, а летом выпустили бы и натравили на тлю.
– К чему это вы, Василий, вспомнили о божьих коровках? - спросил Арсений Линикк.
– А к тому, а к тому, что мы вместе с гражданином Прокопьевым в саду старика Каморзина видели, как божьи коровки взорвали мемориал и уволокли на небо керосиновую бочку, а никакого хлеба, пусть и горелого, не принесли. Вот и в Москве божьи коровки теперь, наверняка, проснулись раньше срока и буянят.
– Сергей Максимович, - сказал Линикк, - вы подтвердите слова Василия?
– Бочка тогда, действительно, вознеслась, - сказал Прокопьев, - но вряд ли от усилий и воли божьих коровок. Да и при чем тут бочка и божьи коровки?
