Телемахов (хмыкая). Оттого?
Володя. А то отчего же? На вашем месте и корова запьет.
Телемахов. Корова? А ты видал, чтобы коровы пили?
Володя. Медведи пьют.
Телемахов. Медведи? Какой мыслитель, а! Медведи! Ничего в жизни не понимает, еще мычать толком не научился, теленок, а тоже в рассуждение лезет. Оттого что, потому что… Ты, Володя, мыслитель, да? Ну, а я мыслетель. (Долго смеется.) От слова: мыслете, понимаешь? Мыслетель, хе-хе, русский мыслетель.
Володя. Я о папахене беспокоюсь, сегодня у меня Сережка был, такие чудеса рассказывал… (Внезапно громко всхлипывает и оборачивается лицом к стене). Сожрут они папахена, как вы думаете? Сами говорите, что чавкают.
Телемахов. Что, как баба… Перестань! Когда у человека бас, как у протодьякона, ему реветь поздно. Раньше бы ревел! Ты зачем из дома ушел, ты зачем одного его оставил?
Володя. Смотреть не мог. (Не оборачиваясь.) Я, Про-копий Евсеич, Саввича убью. Честное слово.
Телемахов. Ага! Саввича убью. Додумался! А о чем же ты раньше мыслил, мыслитель?
Володя. Я папахену верил, что он человек не плохой. Теперь у меня своя голова есть.
Телемахов. Своя голова есть? А твоему папахену можно верить, когда он человека хвалит, твой папахен что-нибудь в людях понимает, а? Ну, ну, ободрись. Это хорошо, когда своя голова есть, я тоже когда-то, брат Володя, был достаточно глуп — больше чем надо! Ты что-нибудь про мою жену слыхал? Дрянь баба, пигалица, птичьи мозги, только и любит, что духи и мыло. Еще массаж любит, думает, что вся наука и медицина состоит из массажа лица! Кажется, в надежде на бесплатный массаж и за меня вышла. Она вышла, а я ей пятнадцать лет сто рублей каждый месяц высылаю, каждый месяц первого числа — это как, по-твоему, мыслитель? Ну и, по-моему, так же! (Кричит.) Геннадий!.. (Звонит.) Драть меня надо за это, драть, драть, как Сидорову козу! Я себя презирать стал за эти сто рублей, я каждый месяц не перевод на сто рублей пишу, а сто розог себе пишу, розог, розог!..
Постучавшись, входит денщик Геннадий.
Дрыхнешь? Тебе звонят, а ты носом свистишь? Переменить.
Геннадий. Никак нет, ваше превосходительство.
Телемахов. Переменить!
Геннадий. Есть, ваше превосходительство.
Во все время, пока денщик проходит по комнате, принося вино, Телемахов через очки молча и сердито следит за ним.
Телемахов (наливая вино). Так-то, мыслитель. Сознательный человек, а на трудовые деньги паразита содержу, каждый месяц сто рублей паразиту в зубы: пожалуйте! А паразит: благодарю вас, господин Телемахов, не будет ли еще? И будет еще, будет, будет!.. (Машет рукой перед горлом.) Горло готов перерезать бритвой, только не посылать этой… пигалице!
Молчание. Порыв ветра и звук отдаленного выстрела. Телемехов смотрит на форточку и сердито палкой захлопывает ее.
Володя (вздыхая). Убью.
Сильный звонок. Телемахов останавливается. Володя быстро садится; оба слушают.
Это от нас.
Телемахов. Погоди еще, не все от вас, бывают и больные.
Входит Геннадий.
Геннадий. Ваше превосходительство, к вам господин Сторицын просются, в передней стоят.
Телемахов делает несколько шагов вперед, но уже входит Сторицын, одетый в пальто и шляпе. Совершенно мокр от дождя, ботинки без калош, грязны, брюки внизу также.
Сторицын. Я к тебе, Телемахов. Извини, что врываюсь ночью, сейчас, кажется, очень поздно… Можно?
Телемахов. Я рад, я от души рад… Геннадий, раздеть.
Сторицын. Да, пожалуйста… Геннадий, я уж в переднюю не пойду. И горячего чаю, Геннадий, если не поздно, я озяб.
Телемахов. Чаю! Вина еще!
Сторицын. Вас зовут Геннадий? Спасибо. Нет, ноги обтирать не надо, это ничего… Ужасный дождь! Это ты, Володя? Здравствуй. Как ты сюда попал, ты же не тут живешь?
Володя. Я в гостях, папахен.
Сторицын. Очень рад. Вероятно, будет наводнение; сейчас я шел по Неве, там такая темень… Постой, Телемаша, разве близко от твоей квартиры есть Нева?
Телемахов. Есть. Садись, милый, сейчас будет чай.
Сторицын. Конечно, есть. Но, представь, я вдруг забыл адрес, ходил, ходил… и извозчика взять нельзя, куда же он поедет? Раз пушка выстрелила у меня под самым ухом… К тебе можно, Телемахов? Я должен тебе сказать, что я совсем ушел из дому.
Телемахов. Очень рад!.. Давно пора!..
Сторицын. Да, да, давно пора. Сегодня, Телемаша, был ужасный день, сто двадцать верст в длину… Володя, ты не ушел бы домой? Я очень рад, но сейчас мне трудно видеть тебя… Какой ты высокий стал, Володя! Поцелуй меня и иди.
Телемахов (решительно). Он тут ночует. Иди в спальню, Володя.
Берет его под руку и ведет, говоря что-то и смотря на него поверх очков. Сторицын смотрит сперва в черное окно, потом на стол. Телемахов возвращается, решительно потирая руки.
Сторицын. Красное винцо потягиваешь, Телемаша?
Телемахов. Да. Поесть не хочешь? — надо поесть.
Сторицын. Нет, я что-то ел. Мы обедали сегодня. Телемахов! — я должен сказать тебе, что я ушел из дому навсегда.
Телемахов. Да, да, слышал, брат. Давно пора!.. Поздравляю.
Сторицын. Телемаша, у тебя есть в доме револьвер? Понимаешь, в моем доме не оказалось нигде револьвера… покажи мне эту штуку, я бы посмотрел. Но почему я мог знать, что в моем доме нужна эта штука капитана Кука… Фу, вздор какой я говорю. Я шучу, Телемаша. И я озяб, трясет немного.
Телемахов (яростно). Геннадий!
Сторицын. Не надо, он сейчас, еще не готово. С удовольствием выпью чаю. Невероятнейший дождь. И на Неве такая темень… Как все-таки странно, что Нева близко от тебя!
Телемахов. Дай руку, Валентин.
Сторицын. Зачем? (Отдергивает руку.) Ах, пульс! Не надо ничего этого, Христа ради, не надо. Когда меня теперь спрашивают о здоровье или трогают пульс, мне кажется, что меня собираются вешать и боятся, что я уже умер. Я здоров.
Телемахов. Ты бредишь!
Сторицын. Может быть, но ты не сердись. И я попрошу тебя, Телемаша: если сюда приедет он, то, пожалуйста, не пускай его, я больше не могу.
Телемахов. Кто это он? Саввич?
Сторицын. Да.
Телемахов. Не пускать? А может быть, пустить? Может быть, взять его за белую ручку и сказать: пожалуйте, господин Саввич!
Сторицын. Нет, нет! Я не могу.
Телемахов открывает дверь в спальню и кричит.
Телемахов. Володя, сюда собирается прибыть господин Саввич, и отец просит не пускать его… ты можешь это или нет?
Володя (медленно и по звуку голоса лениво). Могу.
Телемахов со стуком захлопывает дверь. Геннадий приносит чай. Сторицын благодарит и с жадностью пьет. Телемахов, начиная фыркать все сильнее, ходит по комнате, каждый раз искоса и сердито взглядывая на Сторицына. Смеется.
Сторицын. Горячо. Как у вас уютно. Ты что смеешься, Телемаша?
Телемахов. Смеюсь оттого, что смеюсь. Или, может быть, ты запретишь смеяться? Тогда извини — не могу. (Перестает смеяться.) Смеюсь!
Сторицын. Надо мною?
Телемахов. Не знаю. И никто не смеет запретить мне смеяться. Смеюсь, и кончено! А кому не угоден мой смех, тех прошу не слушать. Да!
Сторицын (с трудом соображая). Может быть, мне уйти?
Телемахов (останавливаясь и яростно смотря на Сторицына). Глупо! Было с трех сторон глупо, а теперь со всех четырех глупо. Геннадий! Еще чаю!
Быстро входит Геннадий.
Если ты мне попробуешь задрыхнуть, я тебя… скотина! Еще чаю!
Сторицын. За что ты его?
Телемахов. Я его за что, — а ты меня за что?.. Поставь, болван… Я его болван, а ты за что меня по роже? Когда профессора Сторицына выгоняют из дому, то это по чьей роже удар, позвольте вас спросить? По Саввичевой? Да? Нет-с, по моей. И кончено. По моей, и кончено! Смеялся, и буду смеяться, и никто мне не запретит, да! Никто!..
Сторицын (невольно улыбаясь, медленно). Да постой, Телемаша… ты меня обвиняешь? По-твоему, я виноват?
Телемахов. Не знаю, кто виноват. Но только я не дам бить себя по роже никому! Не позволю! Пусть это будет даже господин Сторицын с его благороднейшей дланью. И кончено.
