ли меня ревность, когда он стал рассказывать мне об этой женщине, Эмме, которую он описывал как очень общительную, с огромным кругом знакомых — словом, полную мою противоположность? Хотелось ли мне для себя этого столичного глянца, который превратил бы меня в светскую львицу, уверенную в себе и имеющую кучу звездных друзей?
— А вы, выходит, тот, кого называют «пижон»? — спросила я.
Уставившись бокал, Тоби улыбнулся:
— Да.
— Что ж, это честно.
— Или глупо, — возразил он.
Затем подозвал официанта и попросил заказать такси, чтобы отвезти меня в школу и по дороге подбросить его до отеля.
Официант подошел к телефону, а Тоби наклонился и негромко проговорил:
— Я остановился в «Гостинице» на Мэйн-стрит — представьте, она на самом деле так называется. Я не настолько потерял голову, чтобы после трех мартини сесть за руль или попросить учительницу моего сына остаться на ночь у меня.
С одной стороны, я бы не возражала. С другой — боялась зайти слишком далеко с мужчиной, который все еще был женат, к тому же отцом моего ученика, пусть даже этот ученик больше никогда не вернется в мой класс. К тому же нельзя было забывать о соседях-коллегах — кто-то из них знал, что я поехала в больницу с отцом Кайла, и мое отсутствие — да еще и возвращение в школу рано утром на другой день — не осталось бы незамеченным.
— Было бы интересно продолжить общение, — туманно проговорила я.
— Это правда, — кивнул Тоби, залезая в карман пиджака и протягивая мне визитную карточку с тиснением. — В следующий раз, когда соберетесь в Нью-Йорк…
— Я дам вам знать. А вы не могли бы держать меня в курсе дел Кайла? Он очень незаурядный мальчик в самом лучшем смысле слова.
Возможно, не надо было это говорить, потому что по лицу мужчины потекли слезы.
— Я теряю сына из-за его безумия.
— Но вы его еще не потеряли.
Я взяла Тоби за руку, понимая, что это совершенно неправильно и я не должна этого делать, если планирую вечером возвращаться в школу на такси. Но когда он крепко сжал мою руку, борясь со слезами, я потянулась вперед и поцеловала его прямо в губы.
— Пойдем отсюда, — прошептал он.
Несколько часов спустя, лежа в постели рядом с уже спящим Тоби, я размышляла о случившемся между нами. Он стал первым, с кем я переспала после смерти Киарана… Надо заметить, что он оказался на высоте и три мартини ничуть не испортили дела. Его пыл соответствовал моему собственному.
Немного позже проснувшийся Тоби встал с кровати, чтобы плеснуть виски в наши стаканы, я закурила и сразу заговорила о том, что было у меня на уме:
— Я хотела бы прояснить ситуацию. Надеюсь, мы сможем повторять это время от времени… Без всяких обязательств, условий и тому подобного. Если ты, конечно, не против.
Тоби замер с бутылкой виски в руке и посмотрел на меня с недоумением:
— Меньше всего я ожидал услышать от тебя такое.
— В смысле? Ты думал, что я стану требовать верности и преданности до гроба? Или: «О Тоби, ты — лучший мужчина, о каком я только могла мечтать…»
— А разве нет? — улыбнулся он.
— Ты старше меня почти на восемнадцать лет. Ты водил пальцем по шрамам на моей спине и гадал, что произошло в моей жизни, какую трагедию я пережила. Об этом давай как-нибудь потом. А сейчас вот что скажу: мне очень понравилось то, что произошло сегодня вечером, и я хочу повторения. Но ты собираешься жить в Нью-Йорке со своей роскошной девушкой, а я намерена сидеть, как деревенщина, в Вермонте, преподавать в школе и тратить на жизнь меньше семидесяти долларов в неделю. Мне ничего не нужно, кроме того, что я уже предложила. Я больше ни о чем не попрошу, кроме одного: если кто-то из нас решит положить конец всему, мы сделаем это цивилизованно. И еще одного — уважения и приличного отношения с твоей стороны. Ну вот. Как тебе такое?
Залпом выпив свою порцию виски, Тоби склонился надо мной и поцеловал:
— Мне это очень нравится.
— И мне это очень нравится, — улыбнулась я и снова потянула его на кровать.
Так началась длинная полоса, которую я называла «вольным интимом» с Тоби. С того момента, как на рассвете я вернулась в свою казенную квартиру, а утром проигнорировала довольно коварный вопрос Дэвида о том, как прошел ужин с отцом Кайла («Ты хоть поела или до еды не дошло?»), я наложила на себя обет молчания обо всем, связанном с Тоби. Коллегам моим было известно, что два раза в месяц я провожу выходные где-то в другом месте, но никто не догадывался, что этим местом был Манхэттен. Мама, активно и довольно успешно пробивавшаяся на прибыльный рынок по торговле недвижимостью в Нью-Йорке, при каждой встрече — мы с ней вместе обедали примерно раз в два месяца — устраивала мне допрос с пристрастием о «человеке, с которым я встречаюсь». Однажды она повела себя слишком напористо, предположив, что «он, должно быть, женат, иначе почему ты так темнишь?».
Когда же я негромко попросила ее прекратить бесконечные расспросы, она повела себя неожиданно.
— Ты права, мне стоит заткнуться, — сказала она и продолжила: — Я только хочу, чтобы ты была счастлива, Элис, или, по крайней мере, не тянула до моего возраста, чтобы обрести свободу. У женщин моего поколения ее, считай, и не было.
— Но теперь ты свободна, мам.
— Хочешь знать, о чем я жалею больше всего? Что все эти годы была верна человеку, который никогда не любил меня по-настоящему. Независимость… мне до нее было как до луны. Но я счастлива, что наконец заставила себя уйти от твоего отца.
Мама как будто отступила и перестала донимать меня «тайным любовником», зато Адам как будто что-то почуял, обратив внимание на мои постоянные поездки в город, и принялся расспрашивать, нет ли у меня мужчины. Даже когда в город вернулся Питер, который наконец «по горло наелся Индией», я и ему не призналась, с кем делю постель. Через несколько месяцев после того, как наша договоренность вступила в действие, я призналась Тоби, что считаю нашу связь симпатичной виньеткой на полях своей жизни. Он продолжал встречаться и с Эммой, младшим редактором «Вог», которую называл чересчур амбициозной и похожей на молодую версию его жены. Я никак не комментировала эти его слова. Мы с Тоби никогда не появлялись вместе на публике, чтобы никто не заподозрил в нас пару.
