Федор Сологуб - Том 6. Заклинательница змей

Ниже публикуем тексты речей оппонентов Сологуба – Г. И. Чулкова и Вяч. И. Иванова, суждения которых важны для понимания сути разногласий в рядах русского литературного модерна.

Георгий Чулков. Символизм как мироотношение*

Заветы. 1914. Кн. 2. Отд. 2. Выступление Г. И. Чулкова на публичном «Диспуте о современной литературе», состоявшемся в Петербурге в январе 1914 г., стало основой для его большой статьи «Оправдание символизма», вошедшей в книгу: Чулков Г. Вчера и сегодня. М., 1916.

Вячеслав Иванов. Искусство как символизм*

Заветы. 1914. Кн. 2. Отд. 2.

Данте Алигьери (1265–1321) – итальянский поэт, создатель итальянского литературного языка. Автор шедевра мировой литературы – поэмы «Божественная Комедия» (1321).

Пиндар (ок. 518–442 или 438 до нэ.) – древнегреческий поэт-лирик.

Гезиод (Гесиод) – первый исторически достоверно установленный поэт древней Греции, живший в VIII–VII вв. до нэ. Автор полностью дошедших до нашего времени дидактических поэм «Труды и дни» и «Теогония» («Родословная богов»).

Статья представляет стенограмму выступления Сологуба на публичном «Диспуте о современной литературе», который состоялся январе 1914 года в Санкт-Петербурге. Помимо Сологуба (выступавшего первым) в диспуте участвовали Вяч. Иванов, Г. Чулков, Е. Аничков и др. модернисты.

Разумеется теория относительности немецкого учёного Альберта Эйнштейна (1879–1955), представленная им в 1905 году.

Из стихотворения Ф. Сологуба «В поле не видно ни зги» (написано 18 мая 1897 г.).

Цитируются две первые строки стихотворения Ф. Сологуба, написанного 30 августа 1906 г. и напечатанного в «Русской мысли» в 1907 г. (кн. II).

У Ф. Сологуба:

Оба события – смерть сестры и увольнение в отставку – имели место в 1907 г. Анастасия Чеботаревская, жена поэта, писала: «1907 г. явился поворотом и в смысле служебной деятельности Сологуба; по выслуге 25-летней пенсии он был уволен в отставку и уже всецело и окончательно предался литературе. В 1907 г. Сологуб лишился любимой и единственной сестры, скончавшейся летом в Финляндии от наследственной чахотки. Памяти ее посвящена написанная непосредственно вслед за ее смертью трагедия „Победа смерти“…» (Русская литература XX века. Т. 2/Под ред. С. А. Венгерова. М., 1915. С. 12).

О вечерах у Сологуба оставлено немало мемуарных зарисовок. Рассказывает об этих вечерах и В. Пяст: «…на одном из своих „журфиксов“ этот небольшой, седой и старообразный, профессионально злой Федор Сологуб как-то начал такой шуточный экспромт:»

«– Я хочу сказать, – лукаво пояснил он, – „ерисиарх“ Арий… распространитель еретических учений. Подразумевалось: „мистический анархизм“» (Пяст В. Встречи. М.: Федерация, 1929, С. 48–49).

Изобретатель этого «мистического анархизма» Г. Чулков вспоминал о вечерах у Сологуба в книге «Годы странствий»: «В кабинете хозяина, где стояла темная, несколько холодная кожаная мебель, сидели чинно поэты, читали покорно по желанию хозяина свои стихи и послушно выслушивали суждения мэтра, точные и строгие, почти всегда, впрочем, благожелательные, но иногда острые и беспощадные, если стихотворец рискнул выступить со стихами легкомысленными и несовершенными. Это был ареопаг петербургских поэтов» (М.: Федерация, 1930. С. 146–147).

Ср. с воспоминаниями Г. Чулкова:

«Но обидчив и мнителен он был в самом деле болезненно. Несколько раз даже у меня с ним были недоразумения по разным незначительным поводам. Правда, эти недоразумения кончались благополучно и очень скоро, потому что Сологуб всегда чувствовал, что я его ценю и люблю, и охотно мирился.

Однажды мне пришлось даже получить от него довольно неприятное письмо, написанное им под впечатлением только что напечатанной тогда повести Кузмина „Картонный домик“. К несчастию, эта повесть напечатана была в альманахе „Белые ночи“, в коем я принимал ближайшее участие и где я напечатал также стихи самого Сологуба. А в повести Кузмина – надо признаться – не очень скромно описан был интимный вечер в театре В. Ф. Комиссаржевской, где Сологуб читал свою пьесу. И сам поэт изображен был Кузминым насмешливо, как некий „седой человек, медлительным старческим голосом, как архимандрит в великий четверг“, возглашавший реплики своей пьесы. Оскорбительного, впрочем, ничего не было. Но Сологуб обиделся. Мне это было особенно тяжело, потому что вся эта история совпала с мучительною предсмертною болезнью сестры поэта» (Годы странствий. С. 147–148).

Аничков Евгений Васильевич (1866–1937) – литературовед и критик, писавший о символистах, автор книги «Новая русская поэзия» и др. В дневниках, письмах, мемуарах находим многочисленные упоминания Аничкова, лично встречавшегося почти со всеми значительными писателями и поэтами серебряного века.

Ср. с воспоминаниями И. Ясинского: «Тетерников служил учителем и смотрителем городской школы на Васильевском острове, где имел квартиру; женат не был и жил с сестрой, был уже сед. Приютил его у себя „Северный вестник“, напечатавший его рассказ „Тени“. Содержание „Теней“ понравилось критике; Венгеров восторгался, а состояло оно в том, что мать, делая из пальцев зайчиков на стене своему ребенку, сама проникается суеверным ужасом к игре теней и сходит вместе с сыном с ума» (Роман моей жизни. М.; Л., 1926. С. 255).

Обратившемуся к нему за автобиографией Модесту Гофману Сологуб ответил: «Я с большим удовольствием исполнил бы всякую Вашу просьбу, но это Ваше желание не могу исполнить. Моя биография никому не нужна. Биография писателя должна идти только после основательного внимания критики и публики к сочинениям».

Цитата не точна. У Сологуба:

Цитируется неточно.

Любопытная параллель в воспоминаниях Г. Чулкова: «Сологубу можно было тогда дать лет пятьдесят и более. Впрочем, он был один из тех, чей возраст определялся не десятилетиями, а по крайней мере тысячелетиями – такая давняя человеческая мудрость светилась в его иронических глазах» (Годы странствий. С. 146).

Стихотворение Ф. Сологуба «Чертовы качели», написано 14 июня 1907 г.

Ср. со свидетельством другого мемуариста: «…измучившаяся в Советской России, издерганная обещаниями коммунистов, с ними никогда не имевшая ни единой точки соприкосновения, как и сам Сологуб, отчаявшись попасть за границу, Чеботаревская бросилась в Неву. Ее тело нашли только через год. Непостижимо, каким образом Сологуб пережил этот ужас» (Пильский Петр. Затуманившийся мир. Рига, 1929. С. 66).

Сам Андрей Белый («Начало века», стр. 448) передает эту сцену несколько иначе: «Во время чтения ему адреса молчал церемонный старик, став во фраке, закинувши мумиевидную голову, белый, как смерть; вдруг пленительно зуб показав (и отсутствие зуба), он руку потряс сердечно; и – облобызал меня. За кулисами, сжав ему руку, едва не упал вместе с ним, потому что орнул он белугой: – „Ой, сделали больно, – и пальцы тряс, сморщась, – ну, можно ли эдаким способом пальцы сжимать?“ И качая над носом моим своим пальцем, откинувшись, фалдами фрака тряся, он сурово меня распекал». Должно заметить, однако, что лицо, рассказавшее мне об этом эпизоде, находилось среди публики и могло видеть лишь то, что происходило именно на сцене, а не за кулисами.

Ее сестра, тоже переводчица и писательница, Александра Николаевна Чеботаревская, жила в Москве. В день похорон Гершензона (февраль 1925) было решено речей не произносить. Однако какой-то коммунист, растолкав присутствовавших, подошел к могиле и стал говорить о том, что хотя Гершензон был «не наш», все же пролетариат чтит память этого пережитка буржуазной культуры. Александра Николаевна не выдержала и тут же высказала все, что накипело у нее на душе. Когда разошлись с кладбища, она весь день не могла успокоиться. Вечером, после нервного припадка, она пошла на Большой Каменный мост, перекрестилась, осенила крестным знамением Москву на все четыре стороны и бросилась с моста в полынью. Прохожие ее вытащили, но час спустя она скончалась в приемном покое от разрыва сердца. Рассказываю со слов советского писателя, который тогда был в Москве, а затем на время приезжал в Париж. Андрей Белый («Начало века», стр. 447) пишет, что обе сестры покончили с собой «на почве психического заболевания».