особенно интересно – откуси и попробуй на вкус. Вот только во всем этом городе, во всем этом мире Яна интересовала одна лишь душа, которая все не поддавалась ему, которую не получалось открыть, продавить, разрушить. Поэтому, что бы ни делал Ян тем вечером, взор его то и дело стремился в сторону Фаины. Его Фаины, к которой он сейчас не смеет прикоснуться, с которой не должен говорить, хотя нестерпимо желает этого.
Сегодня она хороша, как никогда прежде. У нее сияют глаза, чего не скрыть ни одной маской, она ведет себя женственно и уверенно. Неужели это потому, что я не рядом с нею? Неужели ее истинное счастье начинается там, где исчезаю я? Были моменты, когда я полагал, что нам хорошо вместе. Я же сам видел, как она расцветала рядом со мной, как светилась от радости ее непокорная, свободолюбивая душа, как спокойна и миролюбива она становилась, едва я брал ее за руку, или приходил за нею в ее комнату, или читал ей книгу, пока она прижималась к моему плечу.
Неужели я ошибался? Ничего не могу понять. Я был уверен, что приручил ее. Что понял ее. Но она вновь оттолкнула меня, и это было жестоко. Она то нежная и застенчивая, то силится проткнуть мне глотку. Может сесть ко мне на колени и впиться в губы, а может с презрением пренебречь мною, как сегодня. Еще бы! Кому может быть хорошо рядом с таким, как я? О чем ты вообще думал, полагая, что ты, несущий боль и мучения, можешь изменить свою природу и осчастливить кого-то? Ты чудовище, и навсегда им останешься. Сколько бы ни притворялся человеком, проживи хоть десяток земных жизней, суть твоя останется неизменна, неприкосновенна времени.
Ты был чудовищем до ее рождения, останешься им же после ее смерти. После смерти миллионов таких, как она. Нет! Подобных ей больше не будет. И какое право ТЫ имеешь уничтожать ее? Ты ведь уже и сам этого не хочешь, хотя поначалу горел желанием сожрать ее без остатка, пользуясь самыми изощренными способами. Ее жизнь и так – краткая вспышка на фоне твоего бытия, а ты пытаешься укоротить и без того недолгий срок. Как смеешь ты даже помыслить об этом? Но иначе сложиться не могло. Я – это я.
Фаина. Фа-и-на. Ф-А-И-Н-А. Загадка, каких я не видел прежде. Тебе без меня хорошо, ты вполне без меня обойдешься. Слишком сильна, чтобы я мог увести тебя за собой. Слишком сильна, чтобы я мог забыть о тебе, оставить тебя в покое. Поверить не могу, что все это происходит со мной – меня так корежит из-за человеческой девчонки. Я не должен сдаваться. Когда я уйду, твоя жизнь быстро наладится, словно меня и не было. Эта мысль уничтожает изнутри.
Вот, я показал тебе, моя Фаина, что думаю о людях, о страстях и грехах, о нас с тобой… О нашем невозможном союзе. Ты пришла на спектакль, и я чувствую что-то. Люди называют это не то радостью, не то облегчением. Думал, ты сбежишь, но ты такая смелая! Все давно поняла, но все равно явилась сюда, и даже после спектакля в ужасе не покинула эти стены. Неважно, с кем ты танцуешь! Неважно, кому улыбаешься и с кем проведешь ночь. Если ты пришла, значит, моя просьба не была для тебя пустым звуком, и я важен тебе.
Я. Важен. Тебе. Но кто я для тебя, кроме монстра, что живет по соседству и пытается подавить, уничтожить тебя, временами проявляя понимание и заботу?.. Замечаешь ли ты во мне то, что я назвал бы искренностью со своей стороны, или я так и не научился понимать людей? Впрочем, научись я даже понимать все человечество, мне не понять одной единственной души, сколько бы я ни пытался – гневом, напором, провокациями, заботой, лаской, теплом, яростью, ненавистью, презрением, насилием… Все едино пред тобой, Фаина. И все бессильно открыть и подчинить твою душу. Увлеченный достижением этой цели, я не заметил, кем ты стала для меня. Как не заметил и то, что больше не хочу достигнуть цели, которая тебя разрушит.
Как ты смеешь, мерзавец, касаться ее там, где даже Я позволял себе касаться только в грезах? Преподаватель античной литературы уводит у меня девушку, как прозаично. И не просто девушку, а ФАИНУ! Ты получишь страдания, которые заслуживаешь. Я измучаю тебя, ты будешь мечтать о смерти. Ты мне не конкурент, она – моя. Нечто сильное во мне восстает против мысли, что я мог бы ее кому-то уступить. Поэтому я убью любого, кто… Нет! Его нельзя трогать, она поймет, что это снова я, и расстроится, а затем оттолкнет меня еще сильнее. Больше не заговорит со мной. Воистину не познал боли тот, кто не встретил женщину, достойную всей его любви, но которой он сам не заслуживает.
Фаина видела, как Ян начал приглашать девушек на танец, а значит, он сделал ответный шаг и вступил в игру. Они общались только взглядами, даже не думая всерьез заговорить или хотя бы приблизиться. Он вел себя вполне уверенно, словно позволял происходящему быть, потому что все идет только по его сценарию – и не только на театральных подмостках. Да, он выглядел так, будто разрешал Фаине общаться с Олегом и даже танцевать. Это раздражало ее, но она не подавала вида.
Весь вечер она ожидала, что Ян плюнет на условности и подойдет к ней, чтобы пригласить на танец, украдет ее у Олега и не вернет. В глубине души каждый раз, когда Ян оказывался поблизости, она надеялась, что он вот-вот заговорит с нею, бросит хоть словечко. Один раз он даже шел в ее сторону с бокалом вина, но резко изменил траекторию и угостил какую-то девицу, с которой потом трижды танцевал. Фаина ужасно злилась, но показывать этого было нельзя, и она смеялась с каламбуров Олега больше, чем они того заслуживали, и танцевала активнее, чем на то было сил или желания.
Ближе к полуночи она поняла, что танцы и люди страшно ее утомили, а еще она слишком голодна, чтобы думать о мужчинах. Тогда она разозлилась я уехала с Олегом, который, в отличие от Яна, быстро сообразил, чего ей хочется и что для этого нужно сделать. Никто не стал преследовать их, и новые знакомые спокойно съели по огромному бургеру в круглосуточном кафе недалеко от театра. Фаина настояла на том, что сама за себя заплатит, и Олег не стал с нею спорить, чем еще больше понравился ей.
– Самый вкусный
