Потом Лиза придумала наладить сообщение с разумом иных космических миров посредством белых щитов, воздвигаемых на свежевспаханном поле, чем привела своего отца в полный восторг. Мы даже решили попытаться установить их на сжатых нивах, чтобы не дожидаться весны, и хотя крестьяне с большим трудом согласились на новую барскую выдумку, а желтый цвет не очень оттенял белый, щиты, которые носили на своих спинах мы с неожиданно помолодевшим учителем, простояли на полях Энской губернии целый месяц.
А дома мы постоянно вместе играли в шахматы, хотя до сих пор ни я, ни тем более Елизавета не увлекались этой игрой. Теперь у нас обоих обнаружился талант недюжинных гроссмейстеров, по крайней мере в масштабе Центрально-Черноземной области, включившей в свой состав несколько старых губерний.
Службу моей жене пришлось оставить, она начала боятся выходить на улицу. Да и я стал выполнять служебные обязанности спустя рукава, поскольку мне нужно было почаще возвращаться в свой дом, спасать Лизу от одиночества, а потом вновь бежать в присутствие. Часто, особенно вечером, по своему приходу я заставал свою жену в слезах: испуганная чем-то, она бросалась ко мне в объятия, словно малый воробушек.
Теперь я не мог сидеть длинными осенними вечерами в полутьме, как делал это всю свою прошлую жизнь, - ради Лизы приходилось зажигать свет пораньше, как только появлялся намек на сумерки.
Однажды я шел на почту, горя желанием поскорее узнать ответные ходы наших шахматных противников: мы одновременно играли с несколькими десятками человек по всей Советской республике. Путь мой пролегал мимо обновленческой церкви. На подходе к ней я услышал крики и шум. Немалая кучка прихожан волновалась у входа.
- А в чем тут дело? - спросил я у одного старика раскольничьего вида, подойдя поближе. Я надеялся, что он меня не знает, - так и оказалось.
- Вонь антихристова! До чего дошел, бесстыдник, поп-расстрига! Папежной ересью смущать православных...
В этот момент на высоком церковном крыльце появился бледный отец Медякин. Он поднял было руку, желая не то успокоить, не то благословить народ, но его жест толпа восприняла как богохульственный, и к крикам прибавилось несколько со свистом пущенных камней. Я с ужасом заметил, как один из них попал в голову священника, как Арсений зашатался и побледнел.
Я достал револьвер и выстрелил под ноги старику-раскольнику, потом дал еще несколько залпов поверх голов. Толпа, как по команде, рванулась в ближайшие переулки. С дымящимся револьвером в руке я пробивался в противоположном направлении.
Наконец я взбежал на крыльцо и принял на свои руки несчастного иерея. Мои опасения еще более увеличились, когда я увидел, что камень угодил почти в висок. Длинные волосы Медякина, и так не особенно чистые, рядом с раной совсем спутались от крови.
Я не очень представлял, что делать в таком случае. Втащив Медякина в храм, я рявкнул:
- Спирт... спирт есть у тебя... к ране приложить?
- Нет... нету спирта.
Какой-то из пономарят понял мое желание по-своему и принес бутылку церковного кагора. Делать нечего - я сунул горлышко в рот священнику да и сам отхлебнул немного.
Слава Богу, отец Арсений сознания терять не собирался и даже не очень страдал от боли. Видя, как после хорошего глотка кагора на его щеки возвращается румянец, я спросил:
- Что же вы сделали, отче Арсение, что вызвало такую ярость этих недобрых людей?
- У меня появилась мысль: ради символического обозначения всемирной роли христианства... и вселенскости церкви... ввести в литургию немного католических песнопений на латинском языке - всего пару псалмов, как вспомогательных элементов...
- Эх, отче, отче, экспериментатор вы! Мученик природы и прелюбодей мысли, как говорил Достоевский. Экуменист энский... Кто ж такое творит в уездном соборе? В нашем городе и реформы Никона-то с трудом признаются...
Широко распахнулась дубовая дверь, в проеме появился маленький милиционер, весь перетянутый ремнями, так что являлась мысль: может, это не человек вовсе, а один кокон? С ним были двое его долговязых помощников, так что в комплекте они напоминали композицию магометанской мечети с двумя минаретами по бокам.
Милицейский вошел очень начальственно, но, увидев меня, немного смутился. Однако говорить начал громко, на прежнем запале:
- Что здесь произошло? - И сам же себе ответил: - Препятствование свободному отправлению культа совести?.. Ничего, изловим всех этих белогвардейских недобитков-тихоновцев!
Милиционер кивнул одному из помощников, и тот немедля подал ручку и бумагу.
- Вы, гражданин Медякин, кого из них запомнили?
- Не надо... протокола, - нерешительно махнул рукой отец Арсений.
- Как это - не надо?! Это как это, я вас спрашиваю, не надо? Вы подверглись нападению контрреволюционных элементов, и теперь ваш долг...
- Не надо.
Милиционер осекся, гневно посмотрел на Медякина, однако потихоньку перевел глаза на меня - и гнев сменился вопросом. Я заметил, что сам отец Арсений тоже обратился ко мне.
- Не надо протокола, - подтвердил я.
- Тогда разрешите откланяться...
Носитель социалистической законности откозырял нам, и мне показалось, что он с трудом удержался от слов "ваше высокоблагородие". В дверях милицейские столкнулись с фельдшером и долго не пропускали его, пока не вышли всей группой.
Фельдшер наложил перевязку и констатировал, что никакой опасности нет. Я отправил его восвояси, а отец Арсений отослал пономарят. Когда мы остались одни, через минуту он вдруг спросил:
- Александр Федорович, почему вы не захотели венчаться?..
Я сказал нечто невразумительное по смыслу и примирительное по тону. Однако священник сам не собирался заострять внимание на этом вопросе - ему просто нужно было начать разговор.
- Слушайте, а вы не могли бы достать мне немного... того порошка? Да, я понимаю, вы спросите - зачем?
- Действительно, спрошу. Вы, по-моему, и так человек вполне не от мира сего!
- Может быть... Но не в большой степени. Вы видите нелепость всех моих ничтожных попыток, и это не нелепость юродивого, а карикатурность обычного, только жалкого человека.
- А вы хотели бы приблизиться к идеалу юродивого?
- Да. Видите ли... Я служу делу церковного обновления, но не могу обновиться сам! Если бы вы знали, сколько во мне серого, теплого, ненастоящего, насколько я хочу казаться другим... Людям можно казаться-то, но себя не обманешь.. Дерзание мое слишком мало. Вам хорошо, вы человек столичный, вам позволяли пестовать вашу неотмирность, относясь к ней мило и со снисхождением, как к забавам ребенка. А у нас тут другие порядки... Жестокие, знаете ли, порядки! Слишком рано заставляют окунуться в мир, можно сказать, как вы тогда на лодке... Не спрашивая, сразу вниз головой.
- Но вы видели состояние моей жены тогда, на исповеди! Неужели вы хотите пройти через то же?..
- Нет, я не боюсь. Сейчас у меня краткая минута решимости, может, в первый раз за всю мою глупую жизнь... - сказал он, комично потирая висок, однако было не до смеха. - И я готов пройти через все. К тому же Елизавета Павловна говорила мне, что обычно все проходит проще... И в любом случае лучше испытать муки один раз, но потом иметь твердость к презрению человеческому.
Он еще долго говорил, пока я не ответил:
- Приходите ко мне через три дня, и, если ваша минута решимости продлится это время, я дам вам то, что вы просите.
Медякин не возражал - он благодарил.
Но не пришел. И вскоре город потрясло невиданное событие, начавшееся с того, что на новой проповеди отец Арсений поклонился своей пастве в ноги, попросил у нее прощения и порвал с ересью. Через несколько дней в город прибыл новый священник, присланный обновленческой "Живой Церковью", однако Арсений Медякин вместе с наиболее ревностными верующими не пожелали впустить их храм и выдерживали осаду двое суток, пока не вмешался Зипунов и собор не был взят милицией штурмом.
Несмотря на то что отец Арсений и его паства не оказали хоть сколь-нибудь серьезного сопротивления, все они были арестованы и помещены в ту самую тюрьму, где недавно сидел вор Керемет.
Разбирать это дело приехал Полторацкий. Мой бывший университетский друг давно уже покинул Энск и служил, как я знал, в губернской ЧК.
Наша встреча была в сдержанных тонах.
- Значит, раскольничьи бунты практикуете? - спросил он меня, но я нахмурился и не ответил.
- Должен предупредить тебя... Скоро грядет новая чистка, направленная против дворянских элементов. А ведь ты на нашем небосклоне подлинный граф Серебряный...
- Спасибо за столь лестное мнение обо мне. Что же касается чистки - как говорится, Бог дал, Бог и взял. По крайней мере я уже и так неплохо пожил.
- Вот как... А на вид вроде молод.
Но я опять не принял шутки. Сам даже не знаю почему я почувствовал тогда физическую ненависть к этому человеку.
