19.
И уже перед самым выходом он обнял ее, как в последний раз. Затем, о чем-то вспомнив, извлек из кармана золотую заколку-яшерицу и показал, как, от нажатия на спинку, из головы выстреливает крохотная игла. Дрожащими руками помог сколоть ее роскошные волосы.
Черный "Паккард" вынырнул из тени домов на широкую улицу и стал набирать скорость, словно разбегаясь перед прыжком.
- Который час? - спросил сидящего за рулем Надорая.
- Без четверти четыре, - услышал ответ и почти до боли сжал руки Нино, которые уже не отпускал.
Несколько раз машину кто-то останавливал: быстрый росчерк фонарика - и снова ночь, ускользающие в темноту тени, морозный хруст припорошенной лесной дороги. Даже стал немного успокаиваться. Пока все идет по плану. Любые случайности исключены. Повсюду его люди. Дача окружена двойным кольцом. Сейчас она как мышеловка, в которую можно попасть по единственному ходу подземному метро, прямо из Кремля. Потом и эта лазейка будет перекрыта. Или в действие вступает приказ "X": группа захвата, бросок... взрыв, который ликвидирует и саму группу захвата. Но Паук слишком осторожен. Особенно в последнее время. Так и не дал никого сменить внутри. И усыпить его бдительность будет не так-то просто. Но он, Лаврентий, кое-что придумал и сейчас все будет зависеть от Нино. Единственная наживка, перед которой эта тварь не устоит. Последняя возможность проникнуть в его логово. Чтобы достать и обезвредить.
Машина замерла перед железными воротами. Зажглась красная лампочка. Надорая выскочил к переговорному устройству и доложил о прибытии. Теперь ждать, пока не поступит распоряжение - впустить. Или не впустить. Хотя об этом стало бы известно еще на первом кордоне. Обычно без приглашения никто не приезжал. Просто не посмел бы. Но и с приглашением следовали еще десятки уточнений и согласований. Неоднократно переназначался день и час. Даже для него, Берии, не делалось исключений. Наконец вернулся заиндевевший с мороза Надорая.
- Впустят к хозяину только ее... С документами.
Хотел что-то сказать, но не нашел слов ни на русском, ни на грузинском. Силы словно покинули его. Не смог даже из машины выйти.
С грохотом отъехали тяжелые ворота, пропуская Нино в предбанник, за которым следовала еще одна дверь и еще... Сейчас досмотр, его Нино будут обыскивать... грубо лапать, нахально заглядывая в глаза... Могут, при желании, заставить и раздеться... В бессильной ярости даже заскрежетал зубами. Какое-то время ждал... Чего?.. Что его соизволят пригласить следом? Или что весь этот гадючник поднимется по тревоге... которой просто не может быть. Сигнализация отключена. Телефон прослушивается. Люди начеку. Остается ждать, пока где-то в глубине логова не свершится приговор и надежный человек не подаст условный знак. Тогда вступает в действие вторая часть приказа "X", смысл которой: "Король умер! Да здравствует король!"
20.
СЕДЬМОЙ
"Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны: она отворила кладезь бездны и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы..."
Взволнованно отложил Библию и какое-то время вслушивался в тишину. Пока где-то за пределами его Я... Нет, скорее всего показалось. С ним уже такое бывало, когда от напряженной работы мысли начинаешь слышать какие-то шорохи и звуки, а порой даже голоса.
Уже давно была ночь - глубокая и безмолвная, которая для него, Седьмого, так и не стала сном, когда в какой-то миг начинает казаться, что тихо сходишь с ума или уже давно сошел, но этого еще никто не знает (и скорее всего так никогда и не узнает), но почему-то надо во что бы то ни стало прикидываться нормальным, чтобы не дай бог не испортить Великую Игру. Пока во всяком случае всевидящий глаз Великого Инквизитора тебя не удосужился разоблачить... Но что, если и сам Великий Инквизитор... возможно, потому когда-то и стал великим, что сошел с ума раньше других, вовремя это понял и бежал... на недосягаемую высоту своего величия, где в сущности оказалось безопаснее всего...
Даже Лев Николаевич Толстой в своем дневнике когда-то записал, что безумцы правят миром... Возможно, за этим скрывается какой-то непознанный еще закон природы. Спасающий безумцев на недосягаемой высоте своей... Безумец Цезарь и безумец Ленин... И над всем этим великий Инквизитор, такой таинственный и незримый, а оттого и еще более великий, который умудряется быть везде, с печальной грустью наблюдая за всем этим муравейником жизни. Почему с грустью? Потому что наперед знает, что последует дальше (Книга Жизни давно уже написана), а это самое мучительное наказание - молча знать...
Осторожно, стараясь не дышать, стянул растоптанные сапоги и, балансируя на цыпочках, сделал несколько шагов к стене. Паркетный скрип заставил замереть, съежиться. Всё в этих комнатах было против него, даже паркет (одно время он пробовал особенно скрипучие паркетины помечать крестиками). Но на смену одному скрипу сразу же приходил другой. Словно все вещи в комнате сговорились по очереди нести свою скрипучую вахту. То скрипел диван, то подавал звуки стол, то начинали дружно потрескивать стулья или визжать дверцы шкафа, в котором он хранил весь свой нехитрый скарб.
С некоторых пор Хозяин не любил ковров и людей с бесшумными ногами, от которых, по опыту знал, можно ожидать всего. Он уже давно терял слух, но, как все упрямые старики, не хотел в этом признаваться даже себе, не говоря уже о врачах, от которых, как выяснилось, можно ожидать всего, если посмели отравить даже Горького. Наверное, будь на то его, Сталина, воля, отдал бы приказ ходить с колокольчиками... В зависимости от ранга и положения. Членам политбюро - с золотыми, генералам - с серебряными, что касается остальных... Обязать скрипеть сапогами и штиблетами, чтобы зряшно не расходовать металл.
Короткая перебежка - и он припал повлажневшим лбом к обшитой полированным под дуб деревом стене. Где-то здесь была дверь, которая могла в любой момент открыться... И было невыносимо это ожидание, которое не имело ни начала, ни конца и какое-то неизбывное ожидание беды, от которого можно сойти с ума, или он и в самом деле уже давно сошел, но этого еще никто не знает и надо прикидываться, пока всевидящий глаз не распознает его преступного раздвоения.
Иногда ему, Седьмому, начинало казаться, что они с Хозяином, как сиамские близнецы, соединенные одной жизнью, одними чувствами, одними мыслями, и что в данную минуту делает или думает один - то же самое делает (чувствует) и другой... который, возможно, именно сейчас, в эти томительные минуты ночи решает его судьбу. А значит, и свою.
Осторожно, на цыпочках, пересек комнату. Какое-то время напряженно вслушивался в тишину... Нет, скорее всего, показалось. От волнения закурил, жадно затягиваясь сладковатым дымом, от которого и мысли становятся такими же сладковатыми и... в ту же минуту где-то в глубине... и совсем рядом, кто-то вот так чиркнул спичкой, с каким-то, возможно, даже недоумением разглядывая огонек, словно забыл или не знал, что с ним делать дальше.
Он пробовал лечь и закрыть глаза, но наперед знал, что не уснет - снова явится эта мысль, от которой он раньше пришел бы в содрогание, а сейчас ничего - встретит, как старую знакомую, с интересом и ожиданием.
Ему даже начинало казаться, что мысль существует сама по себе, вне его участия, развиваясь и обрастая подробностями, и от него, Седьмого, лишь зависит - впустить ее или невозможно, кто-то и в самом деле готов использовать его в своих целях... И этот странный взгляд Берии, глаза которого под выпуклыми стеклами очков, словно прицеливались далеко вперед, и который, возможно, знал о нем все... И заискивающе-развязный шепоток Кагановича, который тоже, конечно, знал и прощупывал его и так, и эдак... Внешне ничего не значащие слова, а откуда-то взялась мысль... Ведь и в самом деле случись что с главным... Вдруг, болезнь... мучительная и безнадежная... А тут под рукой он, Седьмой... И никаких случайностей. Зачем рисковать... будоражить народ... Который постепенно даже начнет свыкаться, что их Coco вечен, как Господь Бог. Не то, что некоторые вожди... Вонючие трупы, выставленные на обозрение таких же смертных, чтобы могли смотреть и делать выводы. А настоящий бог был, есть и всегда будет здесь, совсем рядом, за внушительными стенами Кремля, где в высоком окошке не гаснет свет, где в звенящей тишине ночей решаются судьбы всей земли и ее народов, чтобы каждому маленькому человечку в его Великой стране жить стало еще лучше, еще веселей.
Стремительно вскочил, пересек комнату, извлек из шкафа початую бутылку водки (предусмотрительно похищенную в последнее застолье), дрожащими руками наполнил стакан. Выпил залпом, как стакан воды. Словно утолял сжигающую изнутри жажду. С минуту подождал, пока не начало отпускать. Еще немного - и все его такое расслабленное от глупых мыслей тело начнет собираться в решительный комок. Тогда он нажмет кнопку и потребует себе женщину, просто женщину, потому что он мужчина и продолжал все эти годы оставаться мужчиной, а значит продолжал и думать, и чувствовать, как мужчина... и желать. И на его зов снова придет она, безмолвная и безнадежная... Или сегодня ему пришлют другую... Из неисчислимого гарема бога, каждая из которых сочтет за счастье... Но, словно исключая саму возможность счастья, тишину расколол телефон, и голос Хозяина по аварийной связи отчетливо произнес: "Срочно в Кунцево! Примешь от жены Берии документы...".
