на заводе, лучшим в городе. За свою карьеру он лишь однажды сменил место работы: с завода имени Пархоменко в Старом городе перешел на пресловутый завод РГШО на Федоровке ради трехкомнатной квартиры в пятиэтажной хрущевке.
Кончался рабочий день, и Сергей, наскоро вымывшись, схватив мольберт, спешил за город в поисках новых уголков натуры и новых красок. Рыжими песчаными откосами отражались в воде берега рукотворного Федоровского водохранилища, а посредине вырастал из глубины островок, заросший ивняком. Все это нужно было эскизно нанести на картон, пока солнце еще светило, отражаясь вечерними багровыми отсветами в водной ряби, схватить и запомнить сочетания цвета и тени, чтобы потом дома запечатлеть их на полотне. Все мамины старые простыни ушли на холсты, и приходилось покупать новые. Вечерами при искусственном освещении нельзя работать с красками, и он до глубокой ночи готовил подрамники, натягивал полотно, грунтовал и углем наносил рисунок будущей картины, зато в дневные часы по субботам и воскресеньям работал напряженно, до рези в глазах. Угасал воскресный день, и ему было необходимо расслабиться, выйти из плена лавины красок, обрушившихся на него, снять душевное смятение. Смеркалось, и во дворе дома за грубо сколоченным столом его уже ждали Сашка и Гришка — слесаря из ремонтного цеха.
— Ну, Серега, ты даешь! Магазин уже закрывается, выходной пропадает!
Соображали на троих, потом посылали Гришку за второй. Наступало блаженное ощущение свободы духа. Сашка Битюгов становился, конечно, самым близким человеком, и Сережа вдохновенно повествовал ему о своей новой находке — игре света и теней на водной глади. Сашка внимательно слушал, тупо кивая стриженой головой, но у него была своя тема разговора и свое, особое мнение о качестве водки в магазине: лучше покупать у бабки Настасьи. И дешевле, и крепче бьет по мозгам.
Нина нервничала: уже совсем темно, а сына до сих пор нет. Она выходила во двор, разгоняла по домам пьяную компанию, забирала Сережу. Он не противился, шел, неровно загребая нетвердыми ногами. Завтра утром — на работу, начинается новая, бесконечно долгая неделя.
У Сергея появился друг. Долговязый, тощий и нескладный Белкин носил очки минус семь, отчего его глаза за этими диоптриями казались размытыми и смотрящими куда-то вкось. У Белкина было неоценимое качество — он мог молчать часами, сидя в Сережиной каморке и наблюдая за его работой. Они познакомились в студии Валентины Николаевны, куда Белкин забрел совершенно случайно, по рассеянности. Он ходил вдоль стены с развешанными картинами, пытался рассмотреть безнадежно близорукими глазами, почти касаясь полотен своим выдающимся носом. Особенно долго стоял он перед Сережиным «Островом», волшебно выступавшим из вод Федоровского водохранилища. Сергей подошел к незнакомцу, они разговорились, и Белкин неожиданно проявил недюжинные знания в живописи. Он обожал Левитана и говорил, что Вы, товарищ Гертер, идете по стезе, проложенной русскими художниками, в отличие от романтической манерности Камиля Коро и Клода Моне. Реализм и только реализм отличают русскую школу пейзажа, Айвазовский не в счет, его трудно назвать русским художником, а вот Левитан…
3
Нина чувствовала, что слезы умиления вот-вот выступят на ее глазах. Еще бы — персональная выставка ее сына во Дворце горняков! Празднично одетые, они с Виктором ходили по выставочному залу. Малому залу, не главному, конечно. Валентина Николаевна в вечернем платье, сияющая, как именинница, встретила их у входа, долго говорила о выдающихся способностях их сына. Картин было не очень много, наверное, около двадцати. Нине они были все знакомы, она их видела в той или другой степени законченности на мольберте в Сережиной комнате, но здесь, одетые в нарядные рамы, при ярком освещении эти скромные картинки выглядели совсем иначе, и Нина была просто ошеломлена.
Недавно она устроила очередную педагогическую беседу с Сергеем. Как тебе не стыдно! Эти твои пьянки во дворе на глазах всех! Мои учителя отводят глаза при встрече по утрам в понедельник. Что у тебя общего с твоими собутыльниками? Пожалей отца, он просто бесится от твоего поведения. И что за свинарник ты развел в своей комнате? Сам не убираешься и мне не разрешаешь.
Сергей молчал, отводил глаза.
— Ну ладно, я все понял. Между прочим, вот, — он протянул отпечатанный проспект «Персональная выставка карагандинского художника Сергея Гертера». — Придешь посмотреть?
Мысль о персональной выставке пришла к Валентине Николаевне уже давно. За пять лет, с того случая, когда стеснительный и неуклюжий подросток забрел в ее студию, Сергей стал настоящим мастером. Он мгновенно впитывал все то, что она смогла передать, чему ее научили в Высшей школе, а теперь ее ученик шел своим путем. Сережины работы становились все более глубокими… и своеобразными. Она писала своему бывшему учителю профессору Вязникову о том, что появился художник с незаурядными способностями, и просила приехать, посмотреть его работы. Профессор, несмотря на занятость, нашел время, приехал, долго рассматривал, хмыкал, хмурился.
— Это всё за последний год? Хм. Несомненно, неординарные способности, несомненно, трудолюбие. Только у Вашего Гертера… Он что, немец? Да, понимаю. У него много от дилетантства, от незнания и неумения. Я не стану сейчас разбирать его ошибки, Вы их сами прекрасно видите. Вот если бы Вы прислали ко мне вашего Гертера на обучение, то надеюсь года за два сделать из него художника. Персональную выставку? Что же, хорошая идея. В вашем художественном захолустье это будет очень полезно, всколыхнет интерес к искусству, да и для Вашего ученика может сослужить большую пользу. Его имя нужно продвигать, а персональная выставка — это первый шаг к признанию.
Валентина вытащила Вязникова в отдел культуры горкома партии, и это было решающим шагом. Сидевшие там деятели глубокомысленно кивали головами в ответ на цветистые речи профессора и заверили, что вопрос будет провентилирован и найдет понимание в руководстве. Выйдя из горкома, Никодим Петрович долго стоял, глубоко дыша и подняв лицо к небу.
— Подождите, голубушка, дайте старику отдышаться и прийти в себя после этих затхлых кабинетов. Меня чуть не стошнило от ваших партийных невежд. И такие люди определяют развитие культуры в нашей стране!
— Никодим Петрович, Вы держались молодцом, спасибо Вам большое, Вы так заливали им про отечественных рембрандтов и репиных…
Сергей потерянно ходил по залу, пытаясь для себя собрать воедино все, что происходило. Его картины, каждую из которых он знал до последнего мазка, в которых он вложил частицу себя самого, одетые в щеголеватые рамы, теперь отчужденно смотрели со стен, они стеснялись своих парадных, незаслуженных нарядов. Его самого мама втиснула в новый, только что купленный, мышиного цвета неудобный костюм, и он, как и его
