летом: с июня Николай не объявлялся в «Плане походов», и всё лето группа ходила в «необъявленные» двухдневные, а ночевать в палатке Марина не любила – она замерзала даже летом. Но зимние, лыжные походы она старалась не пропускать: бежать на лыжах тепло, да и на привале не замёрзнешь – с обязательным горячим супом
(рецепт супа привожу полностью: замороженная курица рубится туристским топориком на порционные куски по числу обедающих и варится в котле до готовности с солью и перцем; к супу подаются бутерброды) и костровым ароматным чаем из растопленного снега. Чаю кипятили два котла: первый выпивали за обедом, второй разливали по термосам и несли в рюкзаках до самой станции. И пили его – горячий, настоявшийся! – в электричке, громко предлагая:
– Пряники! Кому пряников?
– А вот бутерброды, кто хочет бутерброды?
– Ребята, у меня конфет целый пакет! Налетай!
– А я всё думаю, куда конфеты со стола испарились… А это вот, оказывается, кто!
– Так я ж не для себя, я ж для общества! Он же запечатанный, пакет…
Сгибаясь под туго набитыми рюкзаками и волоча за собой сумки–тележки, через вагон проходили дачники, которых в группе метко окрестили «фазендёрами» («Рабыню Изауру» смотрела вся страна). Они наработались за день до изнеможения, а поесть, как всегда, не успевали, торопясь на электричку. Дома поедят. И теперь – с завистью смотрели на разложенную на сиденьях нехитрую снедь, на двухлитровые термоса, и кружки с дымящимся чаем. Кто–то сказал: «А я и не знал, что в электричках есть вагоны–рестораны» – и все засмеялись: и туристы, и дачники. И им уже протягивали бутерброды и кружки с чаем – от души..
И вновь – открываю секрет: продукты на обратную дорогу забирали с общего стола до начала обеда (иначе бы мало что осталось…) и распределяли по рюкзакам. Термоса с чаем несли, разумеется, мужчины.
Неписаные правила
Группа Карпинского бегала на лыжах резво – почти все имели спортивные разряды, и Марина с трудом выдерживала темп, но не отставала, хотя шла обычно «в хвосте». Ей нравилось идти последней: никто её не обгонял, никто не подгонял и не приставал с разговорами.
В группе существовали (и неукоснительно соблюдались всеми) раз и навсегда установленные правила, которые были здесь нормой и никого не обременяли – их соблюдали машинально, не замечая, как мы не замечаем воздух и не думаем о том, что нам всё время надо дышать Просто дышим – и всё.
Уступить лыжню, если тебя догнали и «дышат в затылок». Оставлять на поворотах стрелки – чтобы идущие сзади не пропустили поворот и не отстали от группы. Стрелки у Карпинского были особенные («Авторский дизайн!» – смеялся Николай) – буква «Н», увенчанная уголком (< или >). Летом стрелки выкладывали из камешков, зимой их еловых веточек. (Чертить на снегу лыжной палкой в группе считалось дурной приметой: «художников» в лесу много, не мудрено и ошибиться).
Если путь преграждала река, или шоссе, или дачный посёлок с обязательным мордастым охранником в будке и «ново–русским» забором, обнесенным поверху тремя рядами «колючки», – группа стояла, поджидая отставших. И только когда все были в сборе, продолжали движение. К чести туристов, никто особенно не отставал, минут так на пять – на семь, не больше.
Но были у Карпинского старые, любимые всеми маршруты, такие как Калистово – река Клубиш – Калистово, Фрязино – Корякино – Фрязино и знаменитого Яхрома – Калистово (когда всю дорогу солнце светит в лицо, и лыжня кажется золотисто–прозрачной), он же Калистово – Яхрома (когда солнце всю дорогу греет спину). Этот тридцатипятикилометровый маршрут, проложенный вдоль газопровода, всю дорогу по просеке, по пересеченной местности, со множеством подъемов и крутых длинных спусков (особенно в районе Яхромы) и с непременной переправой через коварную родниковую речку Яхрому с тонким, ненадёжным льдом – этот неслабый маршрут назывался почему–то «широкая тропа пенсионеров».
На этих маршрутах каждый шёл, по выражению Карпыча, в своём темпе (и это тоже было – неписаным правилом!), и маленькая (человек двенадцать – шестнадцать) группа растягивалась на добрый километр. Шли группами, шли парами, шли поодиночке – в общем, как хотели, так и шли (то есть бежали). И при встрече спрашивали друг друга: «А Карпыч где?»
Не факт, что руководитель группы был впереди: где хотел, там и был! Группа распадалась на глазах… Кто-то останавливался отдохнуть. Его догоняли идущие позади, и состав всё время менялся: пары соединялись в группы, группы разбивались на пары, от них отрывались одиночки и уносились по сверкающей под солнцем лыжне, чтобы присоединиться к идущим впереди… И всем было хорошо и весело!
Близкое небо
Марина любила такие маршруты. Она никогда ни к кому не присоединялась и шла всегда одна, испытывая невыразимый, пьянящий восторг. Слева и справа высокими зелеными стенами вздымался заснеженный лес, над которым нависало близкое небо. Лыжня убегала в горизонт и там, вдали, соединялась с небом. И как в детстве, Марина верила: вот сейчас она поднимется на небо и поедет по облакам. Интересно, из какого снега облака? Скорее всего, из мокрого, с подлипом. Она намажет лыжи свечкой (у неё всегда в кармане лежит кусочек стеариновой свечи) и помчится стрелой…
Марину не покидало чувство нереальности происходящего: он едет совсем одна по безмолвному, застывшему в зимней тишине лесу – по бесконечной, в никуда уходящей лыжне. А ей ничуточки не страшно! Далеко впереди видны на снегу черные точки. Если прибавить скорость, точки превратятся в людей: это Маринина группа, это свои. Наверное, Павел с Нонной, им всегда надо впереди всех…
Марина, неплохо владевшая техникой лыжной ходьбы (у неё даже книжка была, которая так и называлась – «Техника ходьбы на лыжах», и Марина долго училась по ней, старательно выполняя упражнения) легко могла догнать ребят. Но никогда не догоняла. Пусть бегут, она доедет – сама. Если оглянуться назад – можно увидеть темнеющие на снегу фигурки лыжников. Марина улыбнулась – везде свои! Если остановиться и подождать минут семь, её догонят, и можно до самой станции ехать вместе.
Марина останавливалась на четыре минуты, чтобы – не догнали. И слушала тишину. Тишина пряталась от неё за ширканьем лыж, за скрипом энергично вбиваемых в снег палок, за громким от бега дыханием. И теперь – обрушилась на Марину, и она впитывала в себя эту целительную лесную тишину, пахнущую хвоей и почему–то арбузом.
Насладившись тишиной, как наслаждаются утонченной музыкой, Марина срывалась с места и мчалась по лыжне, захлёбываясь морозным сладким воздухом, и вместе с ней мчался ветер, и солнце искрилось и сверкало,
