больше месяца; он был человек на редкость открытый, не желал и явно не умел ничего скрывать, и у нее сложилось впечатление, что он очень одинок: единственные имена, которые он называл в разговорах с ней, были имена его дяди и тетки, воспитывавших Скрябина чуть ли не с пеленок. Она была уверена, что мир вокруг него совсем пуст, и до крайности удивилась, выяснив, что это не так.* * *
За неделю до разрыва Скрябин пригласил ее к себе на квартиру – первый раз, когда она была у него, – на музыкальный вечер. Потом она узнала, что подобные домашние концерты он дает регулярно – два раза в месяц, причем уже много лет для одних и тех же людей. В тот день он играл большой фрагмент из музыки, которая предназначалась им для “Мистерии”, – тему колоколов; кажется, записан он никогда не был. Наблюдая, как гости его слушают, она поняла, что присутствует на собрании некоей секты скрябиниан. Всё очень напоминало хлыстовские радения: они были опьянены и оглушены его музыкой, он играл в совершенно экстатическом состоянии, и в таком же экстатическом состоянии находились они. Медные, жуткие, какие-то роковые гармонии лились, будто набат; человечество было уже приготовлено к страшному и радостному часу последнего воссоединения, и Скрябин прощался с ним.
Звуки, которые он извлекал из рояля, управляли этими людьми, словно марионетками. Любая его нота преображала их лица – мука, немыслимые страдания, страх мгновенно сменялись блаженством, чисто младенческой радостью и снова делались такими, как если бы перед ними разверзлась картина гибели целого мира. Вне всяких сомнений, он был для них Богом, они веровали в него, исповедовали его как Мессию, любой из них, стоило ему позвать, готов был воскликнуть: “Воистину ты – сын Божий”, – и пойти за ним. Кончив играть, он откинулся, но руки его по-прежнему висели над клавишами; он что-то шептал, глядя на свои бегающие в воздухе пальцы, может быть, уговаривал их – сил остановить и унять руки у него явно не было.
Сталь вместе с другими завороженно ждала, сумеет ли он с ними справиться, и тут Скрябин вдруг громко сказал: “Ах, почему нельзя сделать так, чтобы эти колокола звучали с неба! Да, они должны звучать с неба! Это будет призывный звон. На него, за ним человечество пойдет туда, где будет храм, – в Индию. Именно в Индию, потому что там колыбель человечества, оттуда человечество вышло, там оно и завершит свой круг”.
Позже, за вечерним чаем, когда гости разошлись и они остались вдвоем, он сказал ей: “Мне пора приготовляться. Я не знаю, где застигнет меня посвящение; наверное, мне надо ехать в Индию”. И беспомощно добавил: “Ведь пора приготовлять и тех, кто будет на иерархической лестнице стоять у самого центра, кто ближе всех к прозрению”. И тут она поняла, зачем он позвал ее. Скрябин продолжал: “Я должен избрать себе апостолов, учеников, вот мне кажется, что они из тех, кто здесь был, из этого круга должны выйти, но я не уверен и хотел с тобой посоветоваться. Ты, по-моему, хорошо знаешь людей”. Сталь спросила его тогда, в чем будут состоять приготовления человечества к Мистерии и что ляжет на плечи учеников.
“Понимаешь, – сказал он, – Мистерия есть воспоминание. Всякий человек должен будет вспомнить всё, что он пережил с сотворения мира. Это в каждом из нас есть, в каждом из нас хранится, надо только научиться, суметь вызвать это переживание. Я уже пробовал: ты как бы возвращаешься в первичную неразделенность, соединяешься, сливаешься со всем, словно воˊды во время потопа. А дальше сначала ничего, это и впрямь будто потоп, целый год земля от края до края покрыта водами, нет ни гор, ни лесов, ни жизни, – одна вода, и не скажешь, где она начинается и где кончается. Евреи говорят, что Господь, когда клялся Ною, что впредь не будет напускать воˊды на землю, Он в память об этом вычеркнул год потопа из дней от сотворения мира, ведь жизни тогда, кроме как на Ковчеге, не было. Так вот, здесь то же самое: всё как бы вернулось назад и в мире снова нет ничего, кроме материи, женского начала, ее инертности и сопротивления. Но из нее-то всё и строится, на ней отпечатлевается творческий дух, и нам предстоит пережить это отпечатлевание, то есть как бы вторично пережить акт творения, затем всю историю человеческого рода, то есть всё-всё пережить заново. В этом совместном переживании и должен родиться соборный дух.
Я, – продолжил Скрябин, – наметил всё уже на нынешний год. Мне кажется, к Мистерии готовы и ты, и Алексей Львович – ты, наверное, обратила на него внимание, он сидел справа от тебя, такой высокий, полный, затем доктор – это тот, который был с моноклем, у него еще на пальце большой перстень, правда, славный? Он меня знает дольше всех, я его очень люблю, и потом, он так хочет; четвертый – Иван Семенович, это тот, у которого черные вьющиеся волосы, он ко мне привязан как мамка, если я его не возьму, он будет огорчен; а вот насчет Сергея Львовича я сомневаюсь и хотел спросить твоего совета. Ты, наверное, заметила, что у него глаза всё время бегают. Он тоже человек очень хороший, давно ко мне близок, одно время он был для меня как Иоанн возлюбленный для Христа, – но я боюсь, что он участвовать в мистерии не сможет; для этого надо быть абсолютно психически здоровым человеком, иначе могут быть большие неприятности. А врачи говорят, что он серьезно болен, да он и сам часто жалуется”.
Провожая ее, Скрябин сказал: “Я тебя не тороплю, понимаю, что ты всё должна обдумать, – но чем быстрее ты решишь, тем, конечно, лучше”.
Продолжения разговор не имел, я уже сказал, что через неделю они расстались. По мере того, как у де Сталь крепло убеждение, что Скрябин гениальный, что называется – от Бога, революционер, она чаще и чаще думала о возобновлении их отношений. Перспектива, что он снова сделается ее любовником, ее скорее пугала, она знала, что виновата перед ним, и всё равно считала, что на этой связи поставлена точка. Виды, которые она имела на Скрябина, были другие. Примкнув к большевикам, с каждым днем втягиваясь в работу под руководством Ленина, она практически забросила федоровцев, только наблюдала со стороны, как эта партия день ото дня хиреет, вот-вот совсем прекратит существовать. К тому времени она испробовала множество путей им помочь, в частности, не раз говорила о судьбе федоровцев с Лениным, предлагала или слить
