– Подавай мои капиталы!..
Та его крестом-молитвой, а он пуще:
– Приблудкам своим господским вильсипеды на мои капиталы… мо-жешь?!..
Да ке-эк по голове ее звезданет кулачищем, – так замертво и повалилась. За укладки сейчас принялся, все-то распотрошил, повыкинул. Все клубки размотал, ниток напустил – все вкруг чисто в паутине заплел-запутал, сети такие навертел – и сам запутался, не выдерется. Нашел три целковых, а капиталов нету! Полы разворотил, квашню вывернул, тесто со зла повыкидал – вот тебе калачи! Всю посуду перебил-переколотил – нет тебе капиталов! Шумит-ломает, капиталов все добивается. За Божье Благословение принялся. Все иконы посорвал, из кивотов вытряхнул, – и там нету! За мать, – не на себе ли держит?.. Всюю ободрал, прямо вот… серебряный крест сорвал… Сказывай!.. А она, понятно, уж и не чует. Ну, сейчас водой ее из ведра…
– Вставай, не притворяйся! капиталы мои доказывай!..
Открыла глаза Матрена Ивановна да как увидала содом-то гомор – закаменела. Опять, – комод расколотил, печи ломать принялся – не в трубе ли? Стало быть, зачумел. Очкнулась тут Матрена Ивановна да в чем была, простоволосая, – в участок. А в участке-то комиссар-пристав в спин-жаке – в шляпе сидит, печатками стучит.
– Не имею, – говорит, – права. У нас теперь прикосновение личности! А пустяками не беспокойте, у нас дела спе-цыальныя!
Та ему в ноги:
– Да ваше превосходительство!., да он эдак и дом спалит… кто же его теперь унять может?! В него, – кричит, – бес вселился!
А печатник сме-ется!
– Что еще за бес? Это, – говорит, – в нем наличности появление! И некогда мне с вашим делом, надо умыть руки!
Во, какой!
Уставилась на него, понятно, Матрена Ивановна да задом от него, задом… Бежит проулком, глядь – Мартын Данилыч идет, старший городовой, уж расчелся. Ну, уцепилась за него Матрена Ивановна:
– Голубчик, ослобони!.. Ванюшка-то мой… сбесился! Полиция не вникает, – к кому ж теперь? Уйми ты его, хочь ты!..
– Никак нет, Матрена Ивановна… – Мартын-то Данилыч ей. – Не могу-с. И рад бы, да не могу-с. По случаю, сами знаете… штиль-то новый… Раньше-то бы с нашим удовольствием, в две минуты, а ноньче, сами знаете…
А сам оглядывается.
– Голубчик, поблагодарю… Калачика, бывало…
– Много довольны, Матрена Ивановна. И все калачики кушали, да вот, штиль-то новый… Оно бы, конешно, можно бы…
А сам все оглядывается, с опаской…
– И самим-то им тошно, вот что про штиль-то шумели, а самолюбие. Каждому желается печатками-то стучать… тоже ведь и жалованье полагается…
Однако пошел. Подходят, а у двора соседи:
– Ванюшка-то ваш, – кричат, – каких калачей-баранок навертел! Всех свиней порезал, с ножом – с огнем по двору мечется! все капиталов ищет… Нас еще, упаси Бог, спалит!..
А как признали Мартын Данилыча-то, все в голос:
– Голубчик! да утихомирь ты его… с ножом, ведь!..
Тут Мартын Данилыч и приступил. Усы поправил, в кулак поплевал, плечи эдак поразмял, – ну, си-ла, прямо!
– Которые… осади, не лезь!..
Пошел на Ванюшку ходом. Тот от его в куток, к свиньям, а тот свое дело понимает, достигает. Привышный… слышно, настиг, навалился, хрипит в теми-то:
– Вре-ошь… у мине… не вы… не вы-дерешься… не-эт… эй, которые там… давай… веревку!..
А уж тут все – пожалуйте! Ну, связали. Получил полтинник, козырнул – пошел. А ему вдогон:
– А ты, голубчик, нет-нет да и наведайся! кто ее знает…
– Да уж будьте спокойны… навсягды рады для беспорядку!
Присягу, понятно, принимал… правильный.
Вот Матрена Ивановна сидит в дому, во всем этом безобразии, над Ванюшкой убивается. А тот зубами скрипит, лается – признавать себя не признает. Проплакала до утра – к отцу Семену. Куда же ей больше? А тот ей:
– Господнее попущение, Матрена Ивановна… претерпите. И молились мы, и пропились… Посоветуйтесь с врачом, – а не уврачует, будем просить Врача Небесного – пусть уж к себе приберет, чем ему без ума колобродить. Серьезного, стало быть, сорту он-то! Доктора Серикова пригласите, в голову ему пусть постукает. Он по сумасшедшему делу знающий.
Пригласила Матрена Ивановна Серикова. Сразу в голову постучал, вроде как к себе в квартеру, и говорит, ну, чисто ему известно:
– Пустяк, ничего серьезного. Понятно, холера мозговая! А может, чего и в голову попало, мозги перевернуло… Можно капли успокоительные, а то лучше – от мыслей отговаривать. А там посмотрим.
Так словами и запорошил. Ну, лечил-лечил, сколько денег перебрал, – нету лучше! Хуже даже с Ванюшкой стало. Уж и говорить по-человечьи не стал, а все рычит. Под себя даже, простите сказать, непорядок делает. Ну, Матрена Ивановна слезами вся изошлась: хочь и дурак, а свое дате, жалко.
А уж доктор-то, Сериков-то, уж и сам видит, что кишка у него тонка для такого дела… да еще Ванюшка прямо в рыло ему плюется – лечить не дается… – конешно, ему неприятно, да и страшно, вот и говорит:
– Видите, Матрена Ивановна… я, конечно, могу его вылечить, но… надо подождать. И потом я должен уехать по важным обязанностям… требуют меня за границу, к министрам финансов. Обратитесь пока к другому специалисту, но только он дорого обойдется…
Наговорил-наговорил, запутал – и до свидания! К кому идти? Ну, пошла Матрена Ивановна к отцу Семену, понятно.
– Хочу и хочу. Хочь все промчу, а Ванюшку спасти желаю!
Сверился отец Семен по календарю и присоветовал:
– Есть такие приметы, что ежели болезнь это, так не иначе, как немецкая. Очень англичане по этим делам дошлые… попробуйте! Даже королей вылечивали!
Пришлось Матрене Ивановне англичанина выписывать. Приехал с чемоданчиком, зубастый да строгой, все расспросил-дознал, в бинокли голову поглядел, – говорит:
– Есть!
Так Матрена Ивановна и села!
– Ужли есть?! И батюшка-то про его все!.. Выгоните хоть вы-то его… ваше превосходительство! ничего не пожалею!..
– Есть! – говорит. – Мозги спутались. И-но-родное тело!
– И… народное?!?.. Ну, смо-три-те… Сон-то какой намедни видела… – он возле Ванюшечки-то стоит… самый он, че-орный да страшенный!..
А англичанин строго на нее:
– Какого там черта – сон! Самая-то явь гнусная! Череп с него собью и все промою…
– Че-реп?!.. – как ахнет Матрена Ивановна, – помрет?!
Страшно, понятно, стало: че-реп!
– Коли не помрет – выздоровеет. Сделаю ему наружное-внутреннее.
Ну, стро-гой, – не забалуешь!
Сейчас серебряным молоточком – тут-тук – по головушке… – да чтой-то вдруг и настукал: об одно место стал, в темечко.
– Есть! – говорит. Нашел, стало быть, имеется.
Сейчас пузыречек к носу, – лежит Ванюшка, не дышит. Снял англичанин черепушку – и опять в бинокли наставился. Глядел-глядел, нацелился… да как дернет!., да вот эдакую вот занозищу и выхватил! боле пальца! И показывает:
– Можете сами видеть – ино-родное тело! Как его угораздило такую штуку заполучить… не пойму! никогда за всю практику… как он у вас не сдох – не понимаю! Но теперь можете быть спокойны. Если от такого полена не околел – выправится.
Промыл все, как по ихней науке требуется, черепушку в пазы наставил – молоточком пристукнул, – живет! Ванюшку за нос потормошил:
– Вставай, чудо-юдо! Время!
Тот с койки долой да к квашне. А англичанин попридержал.
– Погодите, молодой человек. Сейчас внутреннее будет. Достал из чемоданчика книжку и ну вычитывать:
– Чти отца твоего и матерь твою – и благо тебе будет… Не укради! Не убий…
– Да зна-ю! – кричит Ванюшка.
А англичанин его пальцем в лоб:
– Не пожелай дому ближнего твоего, ни осла его, ни козла его…
Да пальцем, пальцем…
Вскочил Ванюшка да за квашню. А тот опять придержал – лежи! Еще книжечку вынул, и опять:
– На чужой каравай рот не разевай, а пораньше вставай да свой, свой затирай!
– Обязательно желаю! – кричит Ванюшка, а Матрена Ивановна:
– Так его, ваше превосходительство! – кричит. – Да хорошенечко ему, хорошенечко вдолбите в башку-то глупую.
А тот свое, без разговору:
– Без труда нет плода! Тише едешь – дальше будешь!
– Да зна-ю!
А тот свое да свое, да пальцем, пальцем:
– Семь раз отмерь, а один отрежь!
– Да зна-ю!.. – ну, рвется… прямо, дрожит-дрожит…
– Терпи, казак – атаман будешь! Гуляй! – как крикнет англичанин да – подзатыльник!..
Как Ванюшка со всех ног да к квашне, да за тесто, да за баранки…
А англичанин бинокли-книжки свои убрал, зубищи-клыки свои желтые ощерил и смеется Матрене Ивановне:
– Видали? Очень хорошие ваши пословицы, а самая лучшая ваша – «Сухая ложка рот дерет!»
И в ладошку почесал-потыкал. Тут, понятно, Матрена Ивановна ему в ручку, да самыми-то настоящими, звонкими, золотыми, – цельный десяток и отвалила, по уговору: понятно, тайное место у ней имелось для капиталов, женщина была неглупая.
