— Господа, прошу по местам, согласно приказу. Наблюсти за тем, чтобы люди не шатались по местечку.
Он отдал общий поклон и, взяв Карпова под локоть, пошел из комнаты.
За те полчаса, которые Карпов провел в доме, картина посада совершенно изменилась. Солнце скрылось за горизонт, и на западе горела только узкая темно-красная зловещая полоса. Луна высоко поднялась на небе, и под ее серебристыми лучами костел, каменные столбы ограды, маленькие жалкие еврейские домики приняли сказочно красивый вид. Почти всюду окна были освещены. Стрельба затихла, и во всю ширину улицы, не обращая внимания ни на грязь, ни на трупы, толпились солдаты. Лошади в загрузшем передке каким-то чудом остались живы и были уведены, и теперь люди возились, выпрастывая из грязи упряжь с убитых лошадей. Пленных куда-то угнали, и за костелом дымили и сверкали топками кухни, пахло вареным мясом, слышался гомон людей и смех. Вся площадь была покрыта чавкающими и икающими солдатами. Повсюду вспыхивали огоньки — загорались папироски.
— Это какой батальон? — властно, хозяйственно крикнул Дорман.
— Первый… первый… первый, ваше высокоблагородие, — раздались с разных мест голоса.
Дорман через толпу направился к кухне.
— Всё выбрали? — спросил он у кашевара.
— Нет. Чуток остался.
— Ну, плесни!
Кашевар нагнулся над большим кухонным котлом, размешал черпаком щи и, зачерпнув со дна, подал на черпаке Дорману. Ближайший к ним солдат достал ложку.
— Перца мало, — пробуя, сказал Дорман.
— Нигде достать не могли, — отвечал сзади фельдфебель.
— Эх, вы! А запас? Запас! Помнишь, — обратился он к кашевару, — про монаха. А? Запас хлеба не жрет и денег он не просит…
И Дорман сочно договорил циничный меткий русский стих. Кашевар и стоявшие вблизи солдаты захохотали.
— Это точно, ваше высокоблагородие.
К Дорману подошел командир 1-йроты. Это был капитан лет тридцати, с красивым загорелым лицом. Увидавши Карпова, он представился ему:
— Капитан Козлов.
— Ну, как у вас настроение, Александр Иванович?
— Прекрасно, спокойно, — отвечал капитан.
— Вы первые.
— Слушаю-с.
Дорман пошел дальше. Боковой дорожкой, сзади костела, он спустился к реке. Ночь была холодная, морозило. Местами, где меньше ходили люди, грязь уже сковало, и тонкие лужицы хрустели свежим ледком под ногами. Странно было видеть поэтому на берегу раздетых, в одних рубахах, людей; пожилые, большинство бородатые, кто с черной, кто с рыжей, кто с седеющей бородой, в пестрых рубахах на голом худощавом теле, поросшем волосами, они топтались на берегу, не решаясь идти в темную ледяную воду.
— Ну пошел, пошел, что ль! Кто поотчаянней, — кричал такой же раздетый седой человек с большим животом, притоптывая ногами по холодному песку. — Ня бось, не утонешь.
— Утонуть не утонешь, простудиться можно, — отвечал солидно бородатый мужик.
— Ах ты! Все одно помрешь, — закричал старик. — Ну, ребята! За веру, Царя и Отечество! Айдате, что ль!
И старик бросился в воду.
— Ах, ой! Ух! Ай-я-я-яй! — закричал он из воды точно обожженный. — Ничего, робя, привыкнешь… Тащи топор кто-нибудь. Емельянов, черт, пошел, что ль…
Раздетые люди стали, охая и ухая, входить в воду, и застучали топоры. На старые обгорелые сваи насаживали толстые бревна, устраивая мост для артиллерии. Работала ополченская саперная рота.
Старый, лет пятидесяти, офицер, командир роты, сидел на подвезенных бревнах, хмурился и пожимал плечами. Увидав Дормана, он подошел к нему.
— Все простудятся, все помрут, — мрачно сказал он, указывая на рабочих.
— Ну, что же поделаешь. А нам мост нужен. На то война.
— Эх, что и говорить, — безнадежно махая рукой, сказал старик. Дорман с Карповым пошли вверх по реке по берегу и против шоссе увидали на месте главного моста узенький мост в одну дощечку. По нему проходили взад и вперед люди.
— Постойте там, — крикнул адъютант Дормана. — Не ходи, ребята. Командир полка.
Люди на том берегу остановились, и Дорман, за ним Карпов, Кумсков и пехотный адъютант прошли по доске над темною рекой.
Противоположный берег поднимался сажени на две над водою. Дорога врывалась в него и шла прямая вдаль. Вся она простреливалась ружейным огнем неприятеля. Незаметная за шумом и гамом полного людьми Нового Корчина стрельба здесь стала отчетливо слышна. Выстрелы, то одиночные, то сливаясь по два, по три, следовали непрерывно и также непрерывно посвистывали, щелкали и клокотали в воздухе пули.
Дорман тяжело вздохнул.
— Одна верста до него, — сказал он. — Здесь впереди только команда охотников.
Он быстро прошел по ровному полю к небольшому, глубокому окопу и спрыгнул в него. В окопе были люди. Там сидел артиллерийский генерал с молодым артиллерийским офицером, телефонист и пехотный поручик. Место оставалось только для двоих.
— Ступайте вы под откос, на берег, — почему-то шепотом заговорил Дорман адъютантам. — Пожалуйте, полковник.
Он спрыгнул в окоп и потащил за собою за рукав Карпова.
— Да, лучше здесь не ходить, — медленно и раздельно проговорил артиллерийский генерал, протягивая руку Карпову и с недоумением смотря на него. — Сейчас одного охотника убило, а двоих ранило.
— Вон лежит, — показал артиллерийский поручик Карпову на неясное пятно на серебристом поле, поднимавшемся полого вдаль. — Упал и не шелохнулся. Должно быть, в голову.
Пули свистали часто и часто ударяли в песок окопа, как бы напоминая о том, что высовываться нельзя. И, вероятно, от сознания близости смерти, врага и опасности все говорили тихо.
— Рассмотрелись, ваше превосходительство, — шепотом, но все также оживленно спросил Дорман. — Возможно?
— Тяжелая и обе мортирные уже подошли, — сказал генерал. — Я уверен в успехе.
— Слава Богу, слава Богу, — прошептал Дорман.
— Я здесь сегодня ночью устрою свой командный пост, а поручик Перепелкин пойдет с телефоном с головной ротой. Сколько времени вы думаете подвигаться к нему?
— Я полагаю, дня три, — сказал Дорман.
— И я так думаю. Торопиться некуда. Пока мы будем бить только одними тяжелыми. Полевую оставим до последнего момента. Там проволока есть? Ее как думаете?
— Вручную. У нас ничего нет. Ручные гранаты только обещали.
— Ну, если нет техники, я помогу вам искусством. В момент резки проволоки ни одна винтовка по вас не выстрелит. Я ручаюсь, — сказал артиллерийский генерал.
— Вот видите, полковник, — сказал Дорман, обращаясь к Карпову, и только теперь сообразил, что ему совсем незачем было тащить с собою Карпова, потому что видеть было нечего и сделал он это только для того, чтобы порисоваться перед чужим человеком своею личною храбростью.
— Вот видите, какова обстановка. Голое место, ровное, как бильярдная доска, до самого господского дома. Если бы не дорога, которая идет поперек позиции, то совсем невозможно подойти. Но и дорога вся взята им под ружейный и пулеметный огонь, а днем по ней непрерывно бьет артиллерия. Граната — шрапнель, граната — шрапнель. Обойти невозможно. Его правый фланг упирается в Вислу, левый — в болота. За перегибом опять поля до самого Хвалибоговице и только вправо есть большой дубовый лес. Вот я и думал, если Господь поможет нам прорвать у господского дома да овладеть им так, чтобы гнать его до самого Столина. А? Как вы думаете?
— Как Господь поможет, — сказал Карпов. — Я местность знаю хорошо. Пять суток стоял в Хвалибоговице, в восьми верстах отсюда.
— У него там тыловая позиция, — сказал Дорман.
— И, должно быть, отличная. Там ручей в крутом каменистом ложе бежит.
— Возьмем! — уверенно сказал Дорман. — Значит, нам как будто здесь и делать нечего. А? Что же, пойдемте. Оставьте мне офицерика для связи, а сами домой. А я пойду первый батальон двигать. Пора уже. Девятый час.
Карпов прошел опять в посад, простился с Дорманом у костела и пошел отыскивать Лукьянова с лошадьми. Он нашел бы не скоро, так как совсем позабыл двор, на котором он оставил его, но заботливый штаб-трубач сам высматривал командира полка.
— Ваше высокоблагородие, здесь я! — крикнул он из ворот и побежал отвязывать лошадей.
Карпов проехал к полку и приказал командиру третьей сотни оставить при командире полка хорунжего Растеряева с шестью казаками. Есаул Каргальсков оставил с офицером урядника Алпатова и пять казаков, в том числе молодого охотника Виктора Модзалевского. Растеряев нашел полковника Дормана снова на неприятельском берегу в маленьком окопчике и в сознании важности данного ему поручения остался при нем.
Карпов около десяти часов при полной и яркой луне пошел обратно на свой квартиро-бивак и стал в деревне Блотна-Воля в готовности каждую минуту выступить. Лошадей расседлали, но вьюки не вывязывали и все сотни были связаны со штабом полка телефоном.
