Александр Грибоедов - Сочинения

Чернышевых, которые бы могли затмить цену высокого, христианского, благочестивого подвига. Я видал, как вы усердно богу молитесь, тысячу раз видал, как вы добро делаете. Граф Иван Федорович, не пренебрегите этими строками. Спасите страдальца13.

3-го декабря 1828 г. Тавриз.

Английский посланник, Макдональд, свидетельствуя вашему сиятельству усерднейшее почтение, просит вас еще раз быть ходатаем для получения ему ордена св. Анны 1-й степени, всемилостивейше уже ему назначенного. По статутам английским, никто не может получить чужестранного ордена, не участвуя в военных делах той державы, от которой получает сей орден; но Макдональд в кампании 1812 года находился при нашей главной квартире и в 1813 году при гр. Милорадовиче, в сражении при Люцене, также при осадах Данцига, Глогау и проч. Сие дает ему вящее право на получение российского ордена, кроме чистосердечных стараний его в пользу нашу при заключении славнейшего Туркменчайского мира. Он столько уверен в вашей к нему благосклонной дружбе, притом в действительности сильного вашего представительства, что полагает ваше мнение достаточным для успеха сего дела в великобританском министерстве иностранных дел, коль скоро оное ему будет передано императорским посольством в Лондоне.

5-го декабря <1828>. Тавриз.

…Завтра я еду в Тегеран1; Амбургер остается моим поверенным в делах. Когда кончите разграничение, пошлите ему краткое описание ваших работ, с означением сомнительных и спорных пунктов, а я постараюсь поддержать наши справедливые требования перед шахом, как скоро граф Эриванский2 даст мне на то приказание. Здесь придираются к каждой пяди земли, тогда как шах всячески избегает споров и несогласия с такою державою, как Россия. Я пишу вам в качестве частного лица и советую как друг. Отступитесь от всякого притязания на увеличение наших владений против условий договора; в Петербурге этого не хотят, и граф Эриванский не желает, чтобы дело такого рода тянулось, и пр., и пр.

7-го декабря <1828>. Тавриз.

…Мне кажется, все, что я могу здесь сделать, это подготовить умы к принятию решения главнокомандующего, какого бы то ни было, хотя бы одобрения вашего мнения. Но трудно уверить персиян в справедливости ваших требований. Мы ошиблись, указав на Одина-базар, и хотим его променять на другое. Но разве персидское правительство не может также представить мне как ошибку данное им обязательство заплатить нам 10-й курур, тогда как в действительности оно намерено выплатить нам только 8-мь.

9-го декабря <1828>. Тавриз.

…Вот конец моих переговоров с здешним правительством: принц согласен отступить от Исти-Су3. Он объявил мне это формально, так же как и относительно Лекин-чая; но карта Монтиса заставила его убедиться, что Одина-базар44 – река, которая будет служить границей. По нем, сказать, что она не существует, значит спорить против очевидности, так как об этой самой реке упомянуто в Гюлистанском мирном трактате. Сегодня будет отправлен ракам к Мирзе-Масуду, чтобы он отступился от Лекин-чая, в Уджарлинском округе, и оставил в стороне Исти-Су взамен другого отрога Астары5, более значительного, и, судя по тому, что говорит Монтис, это, вероятно, тот самый отрог, который вы называете Северною Астарою. Мое дело здесь только составлять записку и соглашать мнения. Я не имею ничего более прибавить; прошу вас только потерпеть до решения графа Эриванского. У меня все готово, и я выезжаю из Тавриза сегодня, тотчас по отсылке курьера к вам.

11-го декабря <1828>. Тикмедаш.

…Я отвечал вам с вашим курьером, сказав вам все, что было нужно по делу. Принц6 говорит, что ему нечего более ни изменять, ни уступать, разве его заставят не разумными доводами, а силою. Вот мы теперь при чем. Но вы не воображайте, что сила здесь означает войну; нет, это значит только, что мы, как более сильные, всегда можем указать на какую угодно границу; но за то это было бы нарушением справедливости.

(Перевод с французского)

9 декабря 1828.

Сердечный друг.

Прежде всего позаботьтесь о моей жене, она столь достойна сожаления, так молода и одинока, оставаясь одна в Тавризе.

Сверх того, я вам оставляю два векселя графа Макдональда в 15 тысяч и 4 тысячи, которые он уже реализовал полностью, и я предполагаю, что он пошлет деньги в Аббас-Абад прежде, чем вы вернетесь, в таком случае, вы их ему отдадите.

Далее, полученное Панкратьевым, который протестует против монет низкой пробы (сумма по решению в 7255 туманов), вы постарайтесь опротестовать и потребовать этого со своей стороны, когда вы сочтете это удобным.

Я воздерживаюсь от этого пока, чтобы не задержать уплаты более значительной суммы, но я уже довел до сведения правительства, что у меня есть претензия Панкратьева, которую я буду отстаивать. 100 тысяч уплачены полностью. Принц хочет оплатить остальные 100 тысяч меньше чем в три месяца. Но я не принял ни этого срока, ни другого, я его обязал уплатить как можно скорее, потому что может как раз случиться, что я получу приказ взять их драгоценными камнями. Я обозначил срок, когда дело шло о провинции Хой; теперь, когда Хой им возвращен, я ничего не беру на свою ответственность.

Все, что я вам здесь говорю, я говорил принцу, это не секрет, это мое последнее решение, и нет никаких обязательств с моей стороны, ни письменных, ни устных. Однако вы ему скажите, что, если он приступит как можно скорее к уплате, тогда я буду иметь полное право ответить, что не могу у него взять драгоценности, так как он производит платеж.

Возьмите их, я вас прошу, вы его знаете лучше, чем я.

Что касается границы, я ожидаю решения графа Паскевича. Если оно не будет вполне благоприятным, я постараюсь впоследствии примирить обе стороны, теперь, когда принц отступился, когда он держится настороже Одина-базара и когда он тем более не одобряет претензий Мирзы-Масуда относительно Исти-Су, но, придерживаясь договора, приказывает ему искать на севере реку более значительную, чем Астара. Я думаю, можно будет кончить тем, что мы поймем друг друга.

Я вам оставил документ, который Аббас-Мирза хотел получить от меня на персидском и русском языках.

Что касается торговцев наших, делайте, как сочтете более подходящим. Я им говорил сто раз, что это дело касается вас ближе, чем меня. По этому поводу я только что получил бесконечное количество прошений против притеснения персидской таможни в Реште.

До свидания. Сердечно и душевно обнимаю вас.

Преданный вам А. Г.

Казвин. 23 декабря 1828.

Любезный Ваценко. Пишу к вам с нашим подданным купцом из Тейрана. Хотя и долго будет в дороге, но вернее дойдет, нежели чрез персидского курьера. Узнали ли вы, зачем прибыл посланный турецкий? Донесите мне тотчас. Если же Андрей Карлович1 прибыл в Табриз, то он, конечно, поспешит меня уведомить о себе и о всех происшествиях. Посылают ли персияне деньги? Надлежит их понуждать как можно настоятельнее. Я имею партикулярное письмо от гр. Эриванского2, в котором строго требуется, чтобы они осьмой курур взнесли как можно скорее, по несоблюдении им sic прежних сроков. Прощайте, старайтесь, служите усердно и верьте, что ваши труды я буду уметь представить в надлежащем виде министерству. Благодарю вас за неоставление меня вашими письмами, за сообщение новостей по службе и лично для меня занимательных. Продолжайте, как начали, помните, что батюшка ваш3 препоручил мне вас и я ему отвечаю за ваше поведение.

Будьте уверены в неизменной моей sic и в желании быть вам полезным.

Весь ваш: А. Грибоедов.

9-е письмо. Сочельник. 24 декабря 1828. Казбин.

Душенька. Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда четыре дни езды. Вчера я к тебе писал с нашим одним подданным, но потом расчел, что он не доедет до тебя прежде двенадцати дней, также к m-me Macdonald, вы вместе получите мои конверты. Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала, теперь, чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться.