Сначала – этим… – старик подергал синюю повязку у себя на руке, – а теперь… Вы, ведь, за эту бумагу, что бы в ней не было, и в каком бы порядке… ответите… Сами знаете, как?..
– Ну… – пожал плечами собеседник, смущенный всем этим. – Ничего.
– Вы герой… Вы настоящий ге-рой…
– Да, ну… Что Вы!.. – он, аж буйно засмеялся, – какой там!.. Не больше, чем Вы!..
– Нет. Именно. И Вы этого никогда не осознавали?..
– Нет. Да, что там осознавать?.. Ну… Если по правде… Знаете, – он засмеялся, – иногда приходила шальная мысль – какой же я великий! Ха-ха-а… Но-оо… Мы ж, всё, хвастливые существа, временами!.. Но, на самом деле… Знаете, это всё слишком плохо, что у меня выходит, слишком… Кажется, когда подумаешь. И, аж, даже стыдно кому-то показывать – какой там герой, когда просто бездарность!.. Ха-ха-а.
– А желание?.. Ваше желание, разве не делает оно Вас героем? Даже если бы Вы ни-чего не написали?.. Делает. Вам никто не говорил это?.. – старик внимательно вгляделся в лицо соседа, а тот опустил взгляд и, хотя чувствовал себя, явно не в своей тарелке, у него, почему-то, немного пошли водяными волнами глаза. Как он не угибался и не прятал их, это было видно. И уголки губ нервно дернулись. – Вам, наверное, просто никто не говорил. Вообще, давно не говорил. Ничего… Так я Вам говорю. Говорю – и, знаете, от чего Вы настоящий герой, молодчина?.. Потому что, вот, я гляжу на Вас, и видится мне маленький маль-чик. Ребёнок – совсем ещё маленький и нежный. И Вы, должны бы играть, ещё, здесь – на этой вот, детской площадке… Пусть не сами, а, может быть, со своими детьми. – голова стала ещё ниже и уголки губ задергались чаще и судорожнее, – Да, Ваше место – там, в летних парках, среди цветущих аллей… Ваше дело ещё – быть счастливыми… Радоваться. И у вас – это всё отня-ли… И у вас не должно быть и мысли о том, что где-то в мире есть го-ре… Вы ещё ребёнок… Вы все – дети, и молодые, и старые. Даже я, в душе – ещё мальчишка, хэ-хэ!.. Кх-мм-кх-х…И у Вас должны быть, хоть кто-то, кто Вас обнимет и скажет Вам, что любит Вас, что Вы молодец – просто молодец, не от того, что Вы что-то там написали, или нет. А просто потому, что Вы есть. Вы молодец. А Вы не имеете ни одного из этих людей, не имеете… И, скорее всего, ведь очень, очень давно не имеете – ещё до того, как всё это началось?.. Потому что, я уж знаю вас – писателей… – он засмеялся, сквозь слёзы, – Писателями становятся – настоящими, которые радеют за то, что они напишут, а не ждут гонорара и пересчитывают выгоду в каждой строчке, те, в основном, кто был лишён этих людей. – собеседник отвернулся в другую сторону, и только спина, уже, начала вздрагивать – часто и аритмично. – Кому некому было сказать всё это… Никому, кроме листка бумаги. И Вы, не имея, столько лет, никого, кто Вас похвалит или полюбит за всё это, а теперь, ещё и с риском для своей жизни, пишите для них?.. Вы отдаёте им своё самое сокровенное, я уверен… И не глядите на то, что Вас убьют – и морально, и физически. Так я говорю Вам, говорю… кто-то, когда-то должен сказать. И всегда, обязательно скажет такому человеку, как Вы – даже, хотя бы и после смерти… что Вы молодец. Просто, молодец… – и дедушка протянул свою длинную сухую руку за его спиной, и взял собеседника за другое плечо. И потряс слегка. – Не герой, ладно. Молодец. Вы умница… И спасибо Вам.
Собеседник, весь прошёл мелкой чередой вздрагиваний, когда взял глубокий глоток воздуха, поднимая голову:
– И… Вам спасибо. Мне, правда… Никто… Но, Вы, ведь, я же говорю… тоже, сделали важную вещь… Очень важную вещь – не я, Вы… Поверьте – для меня это… неоценимый вклад, даже когда человек и не сделает… даже вообще ничего для других, но, хотя бы себя – себя спасёт… – он сумбурно, спешно пытался искать слова и менять тему, а старый слушатель только моргал ему одобрительно "да, да", как на бред лихорадочного и только крепче сжимал его плечо. – Вот, Вы, ведь – тоже, часть мира!.. Большая, весомая часть мира!.. Вы, да и каждый человек – это, и вовсе, отдельный мир! И если Вы спаслись, это… Это… Вот, мы, ведь, если говорим о том, целая ли чашка – мы, ведь, говорим про каждую её часть?..
– Да, да… – кивал старый человек. И улыбался, и по щекам катилось.
– И, если всего на одном краешке скол – так мы уже видим, что она испорчена!.. Так и мир… – он резко оборвал, как будто его речь прервалась – дорога на обрыве, дошедшая до края. И он сам, видимо, дошёл – рухнул глазами на руку, и опять затрясся и выпустил изнутри немного отрывистых, несвязных звуков.
– Ни-че-го… Ничего, всё хорошо будет. Всё-оо-о будет хорошо, сынок… – похлопал его по спине дедушка, – Я, тоже, я тоже вну-кам говорю – когда приходится, учу их… Ох-хх-х!.. И про то, прежнее, рассказываю – как нам было хорошо. И, какими быть надо.
Так что, это – ничего… И трудности – это всё пройдёт… Да.
– Да… Да!.. Да и, знаете, ведь трудности – это всё временно, до конца, только, этой, нашей, земной жизни. Максимум… До того, как для нас новая, та – большая Жизнь не наступит… А теперь, знаете, трудности нас даже лучше, иногда, делают. Ведь, как же, разве настолько важно – как мы проживем эту жизнь – с удовольствием, или нет, или то, как мы проживем её – достойно следующей, небесной, или не очень?.. Так, ведь?.. А, когда начинаются трудности – люди, часто, я заметил – наоборот, становятся более достойными. Беды, они, знаете… Нас держат, кажется, в таких, прочных, рамках… за которые… мы, тогда, уже не позволяем себе выйти… Мы начинаем видеть, замечать то, то, (так ведь?) самое прекрасное и замечательное, что есть, но мы его так не ценим, пока нам хорошо. Да… Это, конечно, наша ошибка… Как и то, что мы, от страха, что ли, что оно скоро закончится… начинаем разбрасывать счастье, когда оно есть, стараясь, что ли, использовать его всё, до нуля, что бы быстрее… – он уже, кажется и забыл о том, что с кем-то говорит – особенность писателей, когда они, вдруг, оставляют на время,
