как что-то упорядоченное, неизвестное, невиданное до сих пор, поэтому мы называем это паутиной. Так знакомо и доходчиво. Почему, например, сегодня, перемывая арахис под струей холодной воды из крана, я неожиданно подумала о человеке, которого не видела 27 лет и о котором не вспоминала 9 лет точно? Это процесс или вода меня так заворожили, или где-то там, даже не знаю где, что-то случилось с ним? Впрочем, это плохой пример. Слова, слова.
Если врачу скорой помощи сказать какое-нибудь слово, то у него в голове сразу промелькнут три-четыре истории на эту тему. Про слова «нога» или «рука» лучше не вспоминать, начнется девятибалльное столпотворение историй.
А вот, например, слово «стол». И сразу столов и столиков выскочило так много, что не знаю, с какого лучше начать. Наверное, с маленького изящного журнального столика с круглой стеклянной столешницей, которую к приезду скорой муж уже разбил о темечко своей непокорной супруги, и бедный столик лежал посреди разгромленной комнаты общежития кверху ножками. Такое жалкое зрелище! Также была выбита и лежала на полу входная металлическая дверь и еще много разных бывших красивых вещей. Девушка сидела на диване, размазывая по лицу пьяные слезы и косметику, и пальцами отыскивала на голове рану, перебирая черные колтуны волос и матерясь. Вызов назывался «плохо с сердцем», а в результате все отказались от помощи. Просто показали спектакль из семейной жизни в общаге.
Стол номер два. Самый красивый вызов про Новый год и молодую армянскую семью. Ей — семнадцать, ему — двадцать пять. Он привез ее из Армении в Кемерово в съемную квартиру, и она только начала учить русский язык. Но зато она наварила и напекла такой шикарный стол на Новый год, что мы обалдели от этого зрелища. А он ушел отметить Новый год с друзьями в отделение областной больницы почему-то и оставил ее одну. Именно отметить, а не на работу. Как-то ей удалось дозвониться до отделения и вытащить его оттуда. Он явно расстроен, что сорвалась гулянка, и пытается угостить скорую чем Бог послал. И все это стоит на столе, а у нее «плохо с сердцем», она гордо молчит, а он не умолкает как гостеприимный хозяин, усаживает врачей за стол. Менталитет.
И, наконец, номер три: кухонный стол на 1-е апреля. Уже второго апреля утром зашла ко мне домой моя коллега после смены, как разъяренный носорог, и рассказывает про жуткую первоапрельскую шутку. Дали вызов «ножевое в живот». Реанимации на станции нет.
В 80-е и 90-е линейный врач еще мог задать вопрос диспетчеру, почему его посылают на вызов с поводом для спецбригады. Сегодня этот вопрос никто не задает, потому что кардиологи и реаниматологи, как правило, заняты.
Поэтому поехали. Залетают в квартиру на какой-то там этаж, в руках две сумки, носилки, ЭКГ. Как обычно на «ножевых», входная дверь открыта пинком, и тишина. Проходят и видят: на кухонном столе сидит бледный мужик, а из живота у него торчит ручка вот такенного кинжала. Молчит и закатывает глаза.
Мат-перемат! Полиции нет, где-то прячется преступник, но рассуждать некогда. Меряют давление — мужик начинает хохотать. Он вызвал скорую, потому что первое апреля, а он артист цирка, и кинжал у него цирковой с прячущимся лезвием, что он тут же и продемонстрировал. Урод.
Все, там еще толпа столов руки тянут, но дальше нет слов, одни эмоции.
Как ни стараюсь я удержать повествование в рамках непорочного 1992 года, эпохи Горбачева, а в памяти все чаще всплывают, нет — выскакивают картины в сиреневой форме, то есть после 1995 года. Вот три толстяка, три моих начальника, привели меня на допрос. Дело происходит в кабинете начмеда. У него такой длинный стол для заседаний и дорогие красивые стулья. А сам начмед носит на лице благородную бороду а-ля Чехов, за что его и зовут «бородой».
«Она сидела в этом теплом кабинете, обставленном мебелью в стиле позднего соцреализма с претензией на солидность, в дальнем конце длинного полированного стола, на теплом мягком стуле с высокой спинкой и смотрела через весь стол на трех упитанных мужчин в темных костюмах с галстуками».
Меня отвлекли от работы, запустили бригаду на станцию, чтобы «пригласить на ковер» за проступок, но сейчас я плохо помню, за какой именно. Кажется, я не хотела ехать на «боль в груди, 50 лет», потому что кардиологи были свободны на станции, а линия тогда еще работала без аппаратов ЭКГ, и все равно потом отправили кардиологов. В общем, диспетчер написала докладную, и меня решили наказать за то, что спорила с диспетчером. Предполагалось, что диспетчер главнее линейного врача, и умнее, и красивее, и вообще.
И вот. Три упитанных кабинетных начальника станции в дорогих костюмах и галстуках сидят во главе стола, а я напротив, между нами три метра. Я в пуховике, в теплой шапке, на шее фонендоскоп, меня только что привели с мороза из машины — угрелась на красивом дорогом стуле, смотрю на них и радуюсь отдыху. А почему трое-то? А это они внедряют новый научный метод подавления строптивых врачей, называется «акт». Как я в присутствии троих достойных людей отказалась писать объяснительную за свой «проступок». Хоть я ее и написала вообще-то потом, но не сразу, а через день. А толстяки поторопились, потому что были в восторге от своей инновации. Как хорошо, что я одна такая буйная во всей области, а будь нас таких хотя бы двое!
А вот еще при старом режиме, то есть при белых халатах, появился у нас новый главный врач. Тогда это было не такое эпохальное событие, да и ничего страшного в этом не было. Главные врачи менялись часто, их уже и не считал никто. «Афоня» — так его звали. Прикол был в том, что он каждое утро подписывал несколько приказов о наказаниях: выговоры, строгие выговоры, замечания, переводы. Его рекорд был 19 штук в один день. Приходишь утром, а на доске объявлений целая газета из приказов. Да, вот такой странный был. Его еще звали «новая метла». Сейчас он в Москву уехал давно.
Да и этих троих уже давно след простыл: кто помер, а кто на пенсии ногами шаркает.
Семья и дети — это же основные ценности. Каждый год на станции организуют новогоднюю елку для детей, я приводила туда своих дочерей и видела там немало детей в
