* * *
Ютта получила телеграмму из Берлина. Тетя просила достать очень ценное лекарство. Даже в столице его найти невозможно. Тетя страдает от язвы желудка. Если лекарство будет, то пусть Ютта не посылает его, а подождет тетю. Она собирается навестить Эриха и Ютту в самые ближайшие дни. Днем позже Эрих получил письмо от фронтового друга. Телеграмма Ютты давала код к расшифровке письма. Невинная болтовня друга открывала тревожное сообщение Перро. Он написал о подозрениях Коссовски, о скором приезде капитана в Лехфельд, а также о том, что Марту будет подсунута в ближайшее время фальшивка якобы важного государственного значения. Пусть он ее не передает в Центр, а Ютта отстучит ложную телеграмму с таким текстом: "ХРС 52364 72811 63932 29958 19337 27461". Необходимо обезвредить Коссовски, но не в Лехфельде или Аугсбурге, а где-то в Берлине. Возможно, следует Марту запросить из Центра группу обеспечения для проведения этой операции. Эрих немедленно отправился к тайнику и вложил записку. На следующий день пластмассовая коробочка в дупле старого дуба была уже пуста.
* * *
В три ночи капитана функабвера Флике разбудил дежурный солдат. В районе западной окраины Лехфельда заработала подпольная радиостанция. Мониторы устремились туда, но на полдороге радист оборвал связь. Телеграмму он передал предельно короткую. Службе перехвата все же удалось ее принять. Как и ожидал Флике, она была закодирована. Опытный дешифровальщик определил, что агент воспользовался неизвестным кодом. Флике передал телеграмму в различные дешифровальные отделы, в том числе и в "Форгшумсамт" люфтваффе. Коссовскч не на шутку взволновался. Ее содержание с головой выдаст таинственного Марта. В том, что агент попал в силки, расставленные контрразведкой люфтваффе, Коссовски не сомневался. Операция "Эмма", несмотря на простоту и неоригинальность, по-видимому, сработала безукоризненно. Об этом он доложил Регенбаху. - Посмотрим, - уклончиво ответил Регенбах.- Как только заполучу от дешифровальщика настоящий текст, я немедленно вызову вас. Коссовски пытался сесть за работу, но не мог сосредоточиться. В кабинете было солнечно и жарко. Он снял френч. Высокий, чуть сутуловатый, седой, он среди серых казенных стен казался чужим человеком. Но эти стены надежно оберегали его на протяжении многих лет. В эти стены он входил мучительно долго, прокладывая ступеньку за ступенькой в свирепых джунглях подозрительности, взаимной слежки, коварства и вероломства. Все это скрывалось, разумеется, за тщательно отрепетированным дружелюбием, простотой, даже фамильярностью подчиненных и начальников. Коссовски был слишком умен и осторожен. Он умел вовремя предупредить надвигающуюся опасность. Сейчас же он почувствовал, что она где-то рядом, но с какой стороны ее ждать - не знал. Так прошел день. Сумерки накрыли город. Стало тише и прохладней. Где-то далеко прокатывался гром. Коссовски задернул черную штору, положил руку на выключатель электрической лампочки, но света не зажег. Так и остался сидеть в своем жестком кресле. Голова его клонилась все ниже и ниже, пока не уперлась в стол. Он глубоко вздохнул и стал проваливаться в сон, но не глубокий, а чуткий, пугающий. Вернее, это был даже не сон, а нечто среднее между сном и явью. Давно Коссовски не ощущал такого мерзкого состояния. В последний раз, пожалуй, тогда, в Испании. Правда, с тех пор этот кошмарный страх посещал его по ночам. Смертельная опасность невидимой лавиной надвигалась из темноты, и не было сил пошевельнуться, защитить себя. Кончалась жизнь. Но он не мог даже крикнуть. И никто не услышал бы крика обреченного. От ночных кошмаров оставалась наутро настороженная тень в глазах. Откуда надвигается роковая беда? Беда таилась повсюду. Тогда, в Испании, он не уступил страху. Не выдал себя. Но внезапный холод опустошил сердце и все тело, едва он услышал протяжный голос Зейца: - Выбора у тебя нет, приятель. Нам деваться некуда, и тебе придется послушать нас. Или... Впрочем, какое дело мертвецам до того, что происходит с живыми. Трупы не любопытны. И не разговорчивы... Он не мог ничего ответить. Он знал, что любой ответ приведет его к гибели. Тогда его спас Пихт. Сейчас надежда только на себя. К тому же сила, навалившаяся на него теперь, была, очевидно, беспредельно огромнее той, что угрожала ему в Испании... Вдруг сон улетучился, как паутина, сорванная ветром. Коссовски вспомнил день, когда Регенбах как бы между прочим сказал: "А старикашка Хейнкель потихоньку лепит самолет-гигант с четырьмя реактивными моторами". Через несколько дней служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с подобным сообщением. Она была подписана именем "Март"... Почему пришло на память именно это? От резкого, короткого звонка Коссовски вздрогнул. Он поднял телефонную трубку и услышал голос Регенбаха. - Коссовски, немедленно едем в абвер к Лахузену. "Вот откуда началось", - подумал Коссовски. "Оппель" бесшумно мчался по широкой Вильгельмкайзерштрассе. Регенбах молчал. Со стоном взвизгнули тормоза. Открылась и закрылась дубовая черная дверь. Коссовски вошел в кабинет начальника II отдела абвера и доложил о прибытии. Регенбах отошел в тень. "Значит, он уже был у Лахузена", подумал Коссовски и снова ощутил на сердце мерзкий холодок. Опасность столкнулась с ним лоб в лоб. Огромная, безжалостная. Он сам был ее частицей и потому хорошо знал, что сопротивляться бессмысленно, если приговор уже вынесен. А приговор вынесен. Он прочел его в глазах Лахузена. Полковник не смог скрыть того профессионального, слегка сострадальческого любопытства, какое всегда испытывает охотник к смертельно раненной волчице, сыщик к пойманному с поличным вору, палач к смертнику, а контрразведчик к допрашиваемому шпиону. Лахузен заговорил о лехфельдской радиостанции. Начало беседы мало походило на допрос. Полковник, казалось, советовался с младшим коллегой. Советовался, мягко и настойчиво загонял Коссовски в только ему известную ловушку. Коссовски понял, что он может никогда не узнать, какая вполне невинная фраза окажется для него роковой. Ни в чем не обвиненный, он ни в чем не сможет оправдаться. Когда полковник обмолвился о Регенбахе, присутствующем тут же, Коссовски уже знал точно, что ему нечего надеяться на спасение. Лахузен поднялся, и лицо его, вначале освещенное слабым отражением настольной лампы, скрылось в тени. - Майор Регенбах сказал мне, - неожиданно ласковым тоном заговорил полковник, - что вам не терпится выехать в Аугсбург и самому поймать шпиона. Поезжайте, Коссовски, ловите... - Да, но... - Коссовски так оглушило это разрешение, что он не смог быстро прийти в себя. - За чем же задержка? - спросил полковник. - Мне важно знать, расшифровали или нет ту телеграмму, которую перехватили после осуществления операции "Эмма". - Понимаю... Вам знать важно. - Лахузен подошел к Коссовски почти вплотную и вдруг круто вильнул в сторону. - К сожалению, мы расшифровать ее не сумели. Вы свободны, капитан. Извините за поздний вызов. Такова служба... Вы, майор, останьтесь... - Значит, Коссовски? - Лахузен взял текст расшифрованной телеграммы. "От Марта Перро. Предупреждение получил. Жду срочно лично. Март". Лахузен, разумеется, промолчал о том, что проверка второго подозреваемого, то есть присутствующего здесь Регенбаха, окончилась. Регенбах попросту не передал того сообщения, о котором ему якобы по секрету сказал Лахузен. Коссовски же передать мог. Телеграмма о том, что Хейнкель работает над созданием четырехмоторного реактивного самолета была послана Центру и подписана "Перро". Лахузен сам просил Регенбаха намекнуть об этом Коссовски за несколько дней раньше. Но обвинение в шпионаже, считал Лахузен, слишком серьезное, чтобы немедленно арестовать такого человека, как Коссовски. И поэтому он решил выждать, когда тот сам выдаст себя и заодно Марта, с которым постарается встретиться в Аугсбурге или Лехфельде. За Коссовски решено было установить самую тщательную слежку. Возможно, Лахузен имел бы больше оснований для ареста Коссовски, если бы он знал о том, что произошло в Испании в жаркий полдень августа 1937 года. Но Лахузен об этом не знал. Знали трое: Зейц, Пихт и Коссовски. И все молчали.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
День катастрофы
Зейц получил отпуск и решил пригласить с собой Пихта. Пихт согласился. Дорога круто вела к Альпам, к германо-швейцарской границе. На горизонте в ярком дне белые вершины гор придавали окружающему какой-то сказочный, нереальный вид. Легкие облачка, как барашки, кружились в долинах, в зеленых островках рощ утопали домики из светлого камня с высокими красными крышами. Иногда виднелись горные озерца. Зейц, как всегда, был весел и беспечен. - Превосходно! - восторгался он, поворачивая голову то вправо, то влево. Райский уголок! Я хорошо сделал, что вытащил тебя сюда, Пауль. - Гораздо приятнее было бы вместо тебя мне видеть хорошенькое личико девочки, - смеялся Пихт. - В мужской компании есть свои прелести. А ну, остановись. Пихт затормозил. Зейц подошел к обрыву. Далеко внизу вязала петли узкая горная речка. Чешуйки солнечных бликов, как ртутные шарики, плясали на ее поверхности. Вдоль речки тянулся лентой темный еловый лес, а чуть дальше на взгорье упрямо взбирались клеточками возделанные поля. - Закусим? - предложил Зейц. - Давай, - Пихт достал из багажника саквояж с едой и коньяком. Вид гор, крепкий, с чуть маслянистым привкусом французский коньяк, чистый и какой-то звонкий горный воздух настраивали на откровенность. На это и рассчитывал Зейц. - Я не хотел приглашать Вайдемана потому, что хотел с тобой посоветоваться, Пауль, - проговорил он, когда почувствовал, что Пихт захмелел. - Мне кажется, что Вайдеман совсем не тот, за кого мы его принимаем. - Почему? - Перед тем злополучным полетом у него вдруг повысилось давление... Наверняка он знал, что "Альбатрос" разобьется. - Может быть, это просто совпадение. - Довольно странное совпадение. Показать себя перед высшими чинами люфтваффе, в случае успеха хапнуть пятнадцать-двадцать тысяч марок. Вайдеман не устоял бы перед таким соблазном. Пихт пожал плечами. - В последнее время, - продолжал Зейц, - он довольно тесно сошелся с Юттой. Вайдеман... Ютта... Хейнкель! Пихт вздрогнул. Это заметил Зейц, нарочно сделавший ударение на последнем слове. - Или русские? Или англичане? - Зейц опрокинул еще одну рюмку. Теперь он и сам захмелел. Горы поплыли перед глазами. И речка в долине размылась в какое-то ничто. - И тебя я вижу насквозь, Пауль. Хитришь все, хитришь... Пауль рассмеялся. - Конечно, Вальтер. Ты давно заметил - это у меня в крови. Но другим же сразу не станешь... - Мы с тобой связаны одной веревочкой... Хорошо бы тебя шлепнуть вот здесь, и я был бы спокоен. - А Коссовски? - И его шлепнуть. Паф! Маленькая дырка во лбу, душа в раю. В бренном мире наступает покой. - Конечно, если когда-нибудь докопаются, вам не миновать виселицы, задумчиво проговорил Пихт. - А тебе? - Я в худшем случае попаду в штрафной батальон. - Э, нет. Так легко тебе не отделаться. - В глазах Зейца блеснули злые огоньки. Он выпил еще и сник. Плечи опустились, вначале покрасневшее лицо стало зеленовато-серым. - Испания, чертова Испания... Ты привел этого самого Штайнерта к нам. Коссовски не поверил его документам. Он сказал, что это агент республиканцев. Я застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я знал, что Штайнерт подполковник?! И что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией. А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. - Я бы мог перебросить его на самолете... - Сейчас бы все могли, а тогда? Когда мы получили приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его труп и сбросил в реку. Но дело сделано - Франко под Валенсией потерял не меньше трех тысяч своих головорезов. - Коссовски наложил в штаны... - пробормотал Пихт. - Дурак ты, Пауль, что не дал мне его застрелить. Сейчас бы только с тобой... Тебя - паф! - и все бы кончилось. Все! Зейц вдруг ловко выхватил из внутреннего кармана пиджака "вальтер" и навел на Пихта. - А? Паф! Здесь никого нет. Ты вон в той речке поплывешь к самому морю. Ха-ха-ха!.. Пихт даже не пошевелился. Он налил коньяку в стаканчик от термоса и заплетающимся языком проговорил: - Иди ты к черту со своей игрушкой! Ты глупый осел, Зейц. Пихт тебя не выдаст, пока ты не вздумаешь подложить мне какую-нибудь свинью. - Ага! - торжествующе вскричал Зейц. - "Пока не выдаст"! - А ты собираешься подложить? - Нет. - И я нет. Зейц всхлипнул и спрятал пистолет. - У меня расшатались нервы... Прости меня, Пауль. Ты мой надежный друг, а я правда осел, глупый осел. Он уткнул голову в расстеленный на камнях плащ. - Меня ты не бойся, - проговорил Пихт. - Нам надо бояться Коссовски. Коссовски рано или поздно выдаст. А раскаявшихся прощают. Он вывернется, а ты нет... - А если я раскаюсь? - оживился Зейц. - Тебе нельзя. Суд чести войск СС жестоко карает отступников. - Да, ты прав. - В лучшем случае тебя пошлют солдатом на фронт. Пошлют в ту дыру, откуда живым ты не выберешься. - Значит, Коссовски? - Зейц снова набрался решимости. Пихт не расслышал его. Он смотрел вниз, где за зубьями охровых скал поблескивала рыбьей чешуей горная река.
