Здесь необходимо объяснится во избежание недоразумений. Петр Семенович страдал слабостью к запахам вообще. Там, где обычный человек ничего не почувсвтует, Петр Семенович может просто задохнуться. Говорили, что высокую чувствительность к запахам профессор выработал в результате интенсивного курения в молодости и последовавшего острого аллергического заболевания. Так что вполне возможно, запах бандероли был вовсе не таким уж и резким. Но все же в нем легко угадывалось буйное цветение теплых майских вечеров, тоска по которым заедает жителей наших мест бесконечными мартовскими буднями.
После первого приятного удара его голова стала наполняться вязкой сладковатой жидкостью вызвавшей легкое головокружение. Во избежание дальнейших осложнений Петр Семенович быстро спрятал рукопись обратно в пакет и рядом с директорской резолюцией надписал: младшему научному сотруднику Мозговому, рассмотреть в недельный срок.
Михаил Федорович ковыряется в окне
- Беда не приходит одна, - сказал Михаил Федорович Мозговой, когда, вернувшись из курилки, обнаружил на столе бандероль с указанием начальства.
За последние несколько дней на его бедную голову сначала свалился квартальный отчет всего отдела, потом соболезнование из редакции по случаю отклонения его статьи, затем на него повесили прием стажера из провинции, который должен был вот-вот нагрянуть и, наконец, это послание в желтом конверте. Он вынул рукопись и громко прочел:
- К единой теории физических полей.
- Коллеги, - позвал Мозговой, - гляньте, интересная штучка.
Коллеги, Виталий Витальевич Калябин, нестареющий кандидат наук, и без году неделя молодой специалист Толя Ермолаев, не обращая внимания, продолжали усердно работать. КАждый был занят свои важным вопросом, и души их посредством листка бумаги и шариковой ручки были перемещены в холодные просторы Вселенной, в далекий мир планет, звезд и галактик.
Тем не менее Мозговой не оставлял надежды разделить свое новое горе с коллегами. Вначале мелькнула тривиальная мысль сплавить рецензирование графомана на неопытного Толю Ермолаева, но когда он перевернул первую страницу и прочел основные выводы, внутри что-то приятно екнуло и он с некоторым даже сочувствием посмотрел на лысеющий затылок Калябина.
- Виталий Витальевич, тут и конретно для вас есть кое-что. - Мозговой зачитал, - На основании построенной универсальной теории предсказывается существование десятого спутника Сатурна".
Первым, однако, не выдержал Толя. Он подошел к Мозговому и уперся в раскрытую страницу.
- Виталий Витальевич, а ведь действительно здесь по вашей части.
Это уже было слишком.
- Ну, Толя, от вас я не ожидал, - откликнулся Калябин, - Ладно этот хмырь Мозговой... - Виталий Витальевич говорил с таким видом будто в комнате кроме них с Толей никого нет, - он только и норовит на кого-нибудь сбросить свою работу. Но вы-то чего?
Вообще говоря, Калябин и Мозговой недолюбливали друг друга и часто ссорились. После таких ссор Калябин обычно объявлял бойкот Мозговому посредством молчания и нереагирования, а Мозговой, наоборот, всячески приставал к Виталию Витальевичу, пытаясь вывести того из молчаливого равновесия. Поводом к последней ссоре послужила дурацкая привычка Мозгового класть свои вещи на чужие столы. В этот раз он, заявившись с улицы, кинул мокрую от стаявшего снега, шапку на калябинский стол. Шапка накрыла свеженький график, выполненный обычной тушью - плод двухнедельного труда Виталия Витальевича. На вопрос хозяина, обнаружевшего через некоторое время вместо графика грязное размазанное пятно, чья это шапка, Мозговой нагло бросил: "А что?". После непродожительной, но ожесточенной перепалки Калябин в очередной раз поклялся себе не иметь ничего общего с этим дикарем.
Нужно сказать, что остальные сотрудники старались не вмешиваться в такого рода конфликты и лишь недавно появившийся в отделе Толя Ермолаев всячески пытался сблизить позиции сторон. Поэтому, когда Толя начал потакать Мозговому, Калябин обиделся, и с горечью вздохнул:
- Эх, Толя, я вас считал интеллигентным человеком.
Но Толя не шутил и не издевался. Он поднес Калябину рукопись и ткнул пальцем в десятый спутник Сатурна. Виталий Витальевич прочел несколько строк и совершенно изменился в лице. Неприступное, равнодушно-презрительное отношение к предмету, исходившему из рук Мозгового, сменилось самым что ни на есть жгучим детским интресом. Причина столдь внезапной перемены, напоминающей безоговрочную капитуляцию при полном военном превосходстве капитулируемых, заключалась в том, что последние десять лет Виталий Витальевич совместно, а точнее - под руководством профессора Суровягина развивал новую теорию образования солнечной системы. Так вот, в основание этой многообещающей концепции был помещен эмпирический факт совпадения числа планет солнечной системы с числом спутников Сатурна. Теорию эту иногда так и называли - теория двух девяток. Трудно судить, сколь глубоко столь многозначительное совпадение, но доподлинно известно, что сей гигантский труд мог стать основанием для присвоения Калябину звания доктора наук, а Петру Семеновичу Суровягину - титула члена-корреспондента. Потому Мозговой так смело шел впред:
- Да-с, десятый спутник! Подкоп под концепцию двух дувяток, под славную теорию Суровягина-Калябина. Только почему П.С. спустил это мне, а, Виталий Витальевич? Не означает ли сей жест желания нашего дорогого шефа сменить лошадку? А что? Будет теория Суровягина-Мозгового. Неплохо звучит?!
Калябин посинел от злости.
- Ну-ну, не волнуйтесь, дорогой коллега, - успокаивал Мозговой, - Я не такой человек, чтоб отбирать кусок у ближнего, я не гад какой-нибудь.
Толя грустно вздохнул. Он не понимал, зачем двум интеллигентным людям вот так вот заедать друг друга.
Виталий Витальевич, подавив в себе желание чем-нибудь огреть Мозгового, окончательно капитулировал:
- Я только полистаю.
- На здоровье, - одобрил Михаил Федорович.
Теперь уж Калябин не выпустит из цепких рук зловредный труд, не оставив от него камня на камне. Избавившись таким образом от одной неприятности, Мозговой вышел покурить. Но, выйдя в коридор, он не пошел в общую курилку, а почему-то подошел к окну и задумчиво принялся отскребать со стекла засохшую капельку краски.
Когда он вернулся обратно Калябина уже не было.
- А где же Калябин? - спросил Толю.
Толя удивленно посмотрел на Мозгового. Его поразил не вопрос, а неожиданно серьезный тон. Да и сам Мозговой выглядел как-то по-новому. Впрочем, Михаил Федорович быстро поправился и на его лице снова появилась хитровато-ироничная маска, характерная, как многие считают, для людей с легко ранимой нежной душой.
Толя наконец ответил:
- Виталий Витальевич пошел к профессору посоветоваться.
- Да-да, конечно, дело серьезное, - Мозговой подмигнул зачем-то и, усаживаясь за рабочий стол, многозначительно повторил: - Очень серьезное.
В комнате воцарилась деловая атмосфера. Ученые склонились над важными расчетами. Отрешившись в воображении, от обыденной реальности: просиженных стульев, неуклюжих столов, запыленных окон, обрамляющих однообразный мартовский пейзаж с аллеей скрюченых кустов сирени, отделавшись от банальных человеческих обязанностей, есть, пить, любить, ненавидеть, они взлетали высоко над проводами линий электропереадч, над крышей института и крышами жилых домов, и даже над шпилями министерств, мимо удивленных ворон и смелых парашютистов; сквозь толстый облачный слой циклона, казалось навеки нависший над городом, они поднимались дальше в пространство редеющего воздуха, совершенно не страдая от нехватки кислорода - туда вверх, где нет никакого верха, а наоборот, есть так называемые бесконечные глубины Вселенной.
Первое приближение
Не прошло и недели с тех пор, как на столе Петра Семеновича Суровягина появилась заказная бандероль, надписанная крупным детским подчерком. Еще не был написан разгромный отзыв на подлый подкоп под теорию двух девяток, еще все были живы и здоровы, когда у проходной института посреди рабочего дня появился невысокий коренастый человек лет пятидесяти. Уже по одному тому, как он пытался войти в одну из трех парадных дверей, которая еще ни разу не использовалась по назаначению, вахтерша Катерина Ивановна определила в нем инородное научному институту тело.
Прорвавшись наконец внутрь, тело потребовало немедленной аудиенции ни много ни мало как с самим Петром Семеновичем Суровягиным. Но нездоровый вид - небритое лицо и лихорадочно бегающие глаза - вызвали у охраны справедливое негодование, вылившееся в законное требование предъявить документ. Документов, однако, пришелец никаких не показывал, а продолжал настаивать на аудиенции без всяких предварительных условий.
Катерина Ивановна сообразила, что этот человек так просто не уйдет и схитрила:
