В один из майских дней, когда красавица-весна вновь вступила в свои законные права, когда её волшебный рог изобилия осыпал поля и луга цветами, Анна Аркадьевна позвала к себе Таню.
- Вот что, милая моя девочка, - обратилась она ласково к дочери. - Я вижу, что весна тебя не веселит, ты остаешься задумчива и печальна... Я серьезно опасаюсь за твое здоровье. Тебе нужно общество, которого, к сожалению, в Витковке нет. Тебе нужно основательнее позаботиться о своем будущем. Мне страшно даже подумать, а вдруг ты в нашем глухом уголке останешься старой девой? Что здесь можно ожидать хорошего? Ничего! А ведь ты уже не маленькая, скоро тебе исполнится двадцать лет. Не все же по аллеям с собачками бегать да в гамаке качаться... Пора и своим семейством обзаводиться. Я списалась с Мэри, и она приглашает тебя в Петербург. С ней ты можешь поехать за границу, и перед тобой развернется новая жизнь, богатая всевозможными впечатлениями. За тобой в салоне княгини будут ухаживать знатные мужчины, ведь ты - интересная девушка, к тому же с графским титулом и пропустить тебя мимо взгляда нельзя. Ну и возможно ты скоро составишь себе достойную партию, как ты смотришь на это?
Таня думала совсем иначе. Она, конечно, была рада предложению матери, но только для того, чтобы скорее вырваться на свободу, а уж там она сумеет найти дорогу к Евгению.
- Какая вы добрая, маменька! - благодарно проговорила Таня, целуя графиню. - Конечно, я с радостью воспользуюсь любезностью очаровательной тетечки. Ах, как это мило с её стороны вспомнить обо мне!
- Так я и думала, козочка моя ненаглядная. Теперь ты, может быть, по-настоящему оценишь мои заботы о тебе. Не обо всем ты догадываешься. Ну-ну, довольно, шалунья, а то ты меня задушишь...
Вопрос о временном устранении нежелательной свидетельницы "финала" был графиней блестяще разрешен и спустя некоторое время он благополучно осуществился. В сопровождении Матильды Николаевны, знавшей хорошо Петербург, Таня, нагруженная чемоданами и баулами с необходимыми девушке из высшего общества нарядами и прочими причиндалами, отъезжала в столицу, увозя с собой помимо поклажи большие надежды на лучшее будущее.
Это лучшее будущее "представлялось" девушке довольно смутно. Она была не намерена долго задерживаться у любезной тетушки, а тем более воспользоваться её великосветскими "представлениями". Даже заранее ей было противно представлять себя окруженной салонными "фатишками" с напомаженными усами, выбритым пробором и набриолиненной модной прической. Фу, какая гадость! Но как ей удастся вырваться из нового плена? Таня не знала этого, не знала она и того, в какую же форму должно вылиться её будущее, никаких предвестников к будущему она не чувствовала и не получала. Она понимала только, что сильно любит Евгения и ради этой любви готова пожертвовать чем угодно. Но любит ли он ее? Утвердительно решить было трудно из-за отсутствия к этому доказательств. И все-таки её что-то толкало вперед. Как можно скорее вперед и только вперед!
После отъезда дочери в Петербург Витковская сократила штат прислуги до минимума. В графском доме осталось только двое: глухая кухарка да засоня-горничная, остальной штат был распущен по никому неизвестной причине: чтобы не было ненужных свидетелей.
Уволив прислугу, Витковская задумалась: как быть дальше? Одной с родами не справиться, а посвятить в часть своей тайны кого-то все равно придется. А кого еще, если не верную няню, которая скорее умрет, чем проболтается. Так графиня и поступила.
- Ах ты, скромница! Ах ты, тихоня! И где тебе сподобилось это! Нешто ветром нанесло! - и няня, хлопнув руками, выразительно покачала головой.
- Не суди строго, Филиппьевна. Грешно. На ком беда не живет! Бывает и на старуху проруха, - отвечала Анна Аркадьевна, стыдливо взглянув на будущую помощницу.
- Судить грешно, а делать не грешно?
- Конечно, грешно, няня, но ведь и грехи разные бывают, которые вольные, а которые невольные. Мой грех невольный, и за него я сама дам Богу ответ. Дело другое, от кого это должно сохраниться. Тут хоть вольный грех, хоть невольный, а помалкивай. Злоязыкие людишки могут раздуть такую небылицу, что жизни не будешь рад.
- Да, оно так, что и говорить, только на зубок попади... - сокрушенно вздохнув, сказала старуха. - Что же теперь ты думаешь делать? Доктора звать?
- Нет, няня, доктора не надо. Я думаю, что мы и без доктора справимся. Ты только поклянись, что об этом деле будешь молчать, как рыба, в особенности надо бояться прислуги. Теперь я никуда не буду выходить из своей комнаты, а ты, если кто меня будет спрашивать, всем отвечай, что я уединилась псалтырь читать по мужу. Очередная годовщина ему скоро. Да не допускай ко мне никого, и сама носи мне еду.
Няня поклялась в молчании, и между двумя женщинами тихо полился разговор на интимные темы.
Все было тщательно выяснено и обусловлено. Все приведено к ожидаемому сроку в надлежащий порядок. Карлу Ивановичу было дано распоряжение: не беспокоить графиню по пустякам и управлять имением пока по своему усмотрению.
Усадьба Витковских отгородилась от внешнего мира. Ворота были закрыты. Графиня никуда не выезжала и не принимала визиты. В покоях графского дома запахло восковыми свечами и только изредка тишина особняка нарушалась бормотанием малопонятных изречений за дверями комнаты молящейся хозяйки.
ГЛАВА VII,
ПРЕДСТАВЛЯЮЩАЯ НЕОПРОВЕРЖИМЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, ЧТО В ПЕТЕРБУРГЕ ВСЕ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫЕ И ПРЕКРАСНЫЕ ЛЮДИ ВСЕГДА ИМЕЮТ УСПЕХИ И НАГРАЖДЕНИЯ
В двуместном купе скорого поезда, мчащегося из Москвы в Петербург, находились две дамы. Одна из них, пожилая, полная, низкорослая с круглым лицом, на котором едва просматривались заплывшие глаза и короткий нос, дремала полулежа на диване, а другая - стройная, изящно одетая красивая девушка смотрела в окно на мелькавшие мимо деревни, поля и леса, укутанные дымкой дождливого дня. "Невеселые пейзажи, - подумала девушка, скучая. Разве что почитать что-нибудь. Я кажется взяла какую-то книгу... Надо поискать". Это была Таня. Она сняла с полки чемодан и, раскрыв его, принялась разыскивать книгу. С верхней половинки чемодана прямо ей на руки упала шкатулка, которая при падении раскрылась и из неё выпали различные безделушки. Собирая рассыпанное, Таня вдруг увидела письмо со знакомым ей "летящим" почерком. Сердце девушки радостно вздрогнуло. Она быстро разорвала конверт, вынула листки и стала жадно пробегать глазами дорогие ей строки. Конечно, это было письмо Евгения.
"Танечка, - писал Евгений, - сейчас я с грустью в сердце прощаюсь с родными местами, где протекали мое счастливое детство и юность. Сейчас я покину дорогое отечество и, кто знает, вернусь ли вновь в отчий дом. Я твердо решил закончить свое медицинское образование и выступить на арену общественной деятельности в качестве доктора-хирурга. В тот же день, когда ты, не сообщив мне ничего, уехала на Кавказ, я почувствовал гнетущее одиночество и за целых три дня пережил столько, сколько, наверное, не пережил за всю предыдущую жизнь. Я рассматривал себя, рассматривал свою душу и все совершенные мною преступления, из которых последнему - в отношении тебя - нет и не может быть оправдания. Я беспощадно бичевал свою совесть, позволяющую творить гадости во имя удовольствия, во имя удовлетворения своих животных страстей. Как мне хотелось тогда увидеть тебя, но ты - далеко и я страдаю вдвойне. В твоих глазах после совершенного насилия, может быть, я негодяй и подлец, но умоляю, будь же ко мне сострадательна. Таня, если бы ты могла заглянуть в мое истерзанное сердце, из которого я выбросил все дурное прошлое, ты бы увидела, что это обновленное сердце, омытое горькими раскаяниями, одним лишь именем твоим полно, одной тобой, моя милая.
О, как я проклинаю себя, свой род, религию, законы! Все проклинаю и ненавижу! Все это стало между нами, моя дорогая Танюша. Клянусь, что после того, как я признал себя виновным после нравственного бичевания и полного раскаяния перед самим собой, я чувствую в себе перерождение, в моем сердце вспыхнуло новое пламя любви к тебе, моя милая, которое не погаснет никогда. Теперь я полюбил тебя не как мальчишка, а как мужчина, сумевший из порочной страсти извлечь одну лишь мне видимую светлую, кристально-чистую любовь. Я полюбил тебя самой настоящей святой любовью, полюбил прочно... и навсегда.
Танечка, вспомни мои слова, где между прочим я говорил тебе, что та родственность, которая существует между нами, вовсе не может служить препятствием нашему законному супружеству, остальное - условность, которую при желании легко сбросить с дороги, как мешающий хлам. Поэтому я буду молить всех богов, чтобы они внушили тебе смелость и решимость покончить с предрассудками и идти по той дороге, которую укажет тебе собственное сердце. Остаюсь с глубокой надеждой, что сердце укажет тебе путь на Берлин, где с радостью встретит тебя ожидающий Евгений Витковский".
