А когда поспела рожь и засверкали звонкие серпы, когда запели свою долгую песню в лугах стрекозы и кузнечики, почувствовавшие, что лето кончилось, Ирина Сергеевна стала думать, что уже недалеко сентябрь, и ей показалось в ее думах, что этот замыкающийся год есть единственный год ее жизни, полный истинного цельного счастья, и она тихонько шептала благословения каждой травке, каждому цветку, каждому кузнечику, звенящему в лугах, играющему на своей маленькой скрипочке тот же гимн любви и благодарности, которым было переполнено ее молодое сердце.
24
Лиза Метельникова, о которой вспоминала Ирина Сергеевна, не замерзала в сибирской зиме и не заблудилась под землей в копях, где есть коридоры со стенами из драгоценных камней. Она приехала с Урала в Москву, а оттуда проехала в Большие Липы к своей подруге. Ликованию и расспросам Ирины Сергеевны не было конца. А узнавши, что Лиза, хотя и не видела стены, состоящей из сапфиров и алмазов, но стену из аметистов видела собственными глазами, она сделала ей реверанс такой почтительный, какой она сделала лишь однажды в жизни, когда к ним в институт приезжал Наследник Цесаревич.
Лиза Метельникова приехала повидаться с подругой, но у нее была также и определенная цель. Она привезла с собой несколько нумеров "Колокола", привезла "Былое и думы" Герцена и еще другие заграничные издания. Она принадлежала к какой-то тайной организации, к которой, не сообщая, однако, о ней подробных сведений, она хотела привлечь Ирину Сергеевну. Цель организации была просветление умов, главным образом среди крестьян и рабочих, исходящее из мысли, что царское правительство неспособно дать необходимые реформы, чт( оно доказало столь несовершенно проведенной крестьянской реформой.
- Ты очень изменилась,- говорила Лизе Метельниковой Ирина Сергеевна.Ты раньше была совсем другая.
- Я много видела с тех пор, как мы с тобой начиняли себя всякой романтикой.
- Наша романтика, Лиза, не так уж была плоха. И мы здесь делаем по-своему, что можем.
- Мало вы можете, и не это нужно. Необходимо переменить все в самом корне, пока еще не поздно. А еще не поздно. И есть сильные люди, которые хотят изменить лик вещей в основном. Наши кружки разбросаны по многим местам России.
- Как ты можешь верить, что заговоры могут привести к чему-нибудь путному? Или ты забыла декабристов?
- Это было совсем другое и частичное. Я не о каком-нибудь перевороте, совершаемом кучкой людей, говорю. У каждого человека есть ум, который может развиваться или пребывать в отупении и предрассудках. И у мужика есть ум, хоть он упрям и на вид слишком часто глуп. А у рабочего ум бывает совсем восприимчивый. И все на заводе или на фабрике очевиднее. Начнется с малого, придет к большому. Самый ход вещей будет говорить за себя. Мы создадим очаги и нужных людей. А решительная минута придет, когда это будет необходимо.
- Я думаю, что прежде всего нужно распространить самую простую грамотность. Тогда и то, о чем ты говоришь, и то, о чем ты мечтаешь, будет иметь полный смысл. Не раньше, моя милая, не раньше.
- Да ведь не хотят совсем, чтобы мужики были грамотными. Против этого имеется весьма сильное течение. Или ты, добренькая, полагаешь, что ты отсюда, из Больших Лип, распространишь на всю нашу матушку Русь грамотность?
- Я отвечу тебе твоими же собственными словами. Начнется с маленького, а кончится большим. Я не одна и я не исключение. А ты в деревне не жила и мужиков совсем не знаешь.
- Я видела зато много рабочих. Да притом вовсе, в конце концов, и не в мужиках и не в рабочих дело. Когда случается пожар, все суетятся и бегают зря. Если же тут случится распорядительный человек, он глупое человеческое стадо, заметавшееся от вида огня, как от волка, в одну минуту превратит в толпу дружно работающих. И когда приходит жатва, волей-неволей берут серпы и идут жать. Так и со всей Россией будет. Мы подготовим, а ход вещей сам за себя в тысячу раз больше будет готовить. И будет пожар. И придет жатва.
Ирина Сергеевна замолчала, пораженная. Ей припомнился странник, и совпадение мыслей и слов, несмотря на все различие, подействовало на нее ошеломляюще.
Она подумала и наполовину шутливо, наполовину простодушно спросила:
- Ты не разговаривала ни с каким странником в дороге?
- Со странником? Что с тобой, моя милая?
- Нет. Так. У меня была одна встреча.
- Должно быть, и моя очередь настала сказать: ты очень изменилась. Это ли Ирина Искра? Ты даже со странниками научилась говорить. Ну и сиди себе спокойно в своих Больших Липах, рожай детей, у тебя их уже трое, будет, конечно, и больше. И учи трогательных Васюток и Машуток "Птичке Божией".
Ирина Сергеевна, несмотря на свою легкую способность обижаться, на подругу совсем не обиделась.
В члены тайного сообщества она все-таки не поступила. Но при отъезде Лизы Метельниковой довольно непоследовательно вручила ей целую сторублевую бумажку для передачи в кассу этого тайного общества. И очень взгрустнулось ей, когда Лиза уехала. И подруги ей было жалко, и в душе осталось что-то неясно раздражающее. В себе она не сомневалась ни чуточки и после споров и разговоров стала еще убежденнее в своих точках зрения. Ее неуловимо беспокоило совпадение между проповедью странника и словами ее подруги. У нее было такое чувство, точно в спальне перед сном, когда постель уже была приготовлена и верх одеяла с верхом одной простыни был откинут, она услышала в комнате жужжание осы и увидела ее мельканье, трепетный лик, ее хищные усики. Но когда она стала ловить ее, оса исчезла. И вот она не знает, в комнате оса или улетела. И ей неуютно лечь в постель.
25
К Ирине Сергеевне пришел михалковский мужик Афанасий и принес подарки. Афанасий, кроме крестьянского своего дела, был также и охотник. Ружьишко у него было кое-какое и собака охотничья была, а вот насчет пороха и дроби было туго. Дороги они очень, порох и дробь. Он знал, что Ирина Сергеевна пороха и дроби ему даст и так, если попросит, а все же лучше приходить не с пустыми руками. Этот раз он не дичины ей принес, а большое лукошко рыжиков и сплетенные им самим, чрезвычайно изящные маленькие лапотки.
- Спасибо за рыжики,- говорила Ирина Сергеевна, награждая Афанасия изрядным количеством пороха и дробью мелкой и крупной,- чудесные рыжики. А лапотки-то эти почему ты мне принес?
- А хороши, барыня? - спросил Афанасий, ухмыляясь.
- Очень хороши, превосходные. Если бы не такие маленькие, а мне впору были, я бы в них танцевать стала.
- Так я вам, матушка, сплету другие,- лукаво ответил Афанасий, довольный шутке.- А эти самые лапотки я для старшего сынка вашего сплел, подарите ему от охотника Афанасия.
- Уж не знаю, что он будет с ними делать. Подарю ему как игрушку.
- Что они будут с лапотками делать, не могу знать, а только собственное это их желание. Как я в прошлый раз был здесь в усадьбе, на дворе я барчонка с Ненилой встретил. И говорят это они: "Афанасий, хочу лапти. Принеси мне лапти".- "Ну,- отвечаю,- коли хочешь лапти, мы с нашим удовольствием вам сплетем". Вот, значит, как сказано, так и сделано, матушка вы наша.
Ирина Сергеевна подивилась, но, не выказывая своих чувств, еще раз поблагодарила Афанасия и велела прислуге накормить его и напоить чаем.
- Игорь, Игорь,- позвала она мальчика.
Игорь неторопливо пришел к ней из детской.
- Ты звала меня, мамочка? - спросил он, осматриваясь своими сосредоточенными и острыми глазками.
- Да, деточка. Посмотри-ка, что у меня для тебя есть.
Игорь увидел лапотки, зарумянился, не то от удовольствия, не то от застенчивости, и тотчас ухватился за них.
- Это мне, мамочка? Откуда это?
- Как откуда? Да ведь ты же сам сказал Афанасию, чтобы он тебе принес. Вот он и принес тебе в подарок.
- Какие хорошие!
- Да зачем они тебе, Игорь?
- Я в них буду ходить.
- Почему же именно в лапотках? Разве тебе свои сапожки не нравятся?
- Ах нет, мама. Что ты говоришь? Сапожки очень хорошие. Так поскрипывают тихонько и блестящие. Я буду сапожки носить.
- И сапожки и лапотки. Как же это? Вместе?
- Нет, мама. Какая ты! Сначала сапожки, а потом лапотки.
- Когда же потом?
- А потом, после, когда большой вырасту. Я хочу быть как тот странник. Когда он уходил от нас и смотрел на меня...- Мальчик застыдился.
- Ну что же?
- Я тогда полюбил его, мама. Он был такой печальный. И я посмотрел на его лапти, когда он выходил. Мне хотелось пойти за ним и быть, как он. В лаптях пойти за ним. Из церкви в церковь. В церкви хорошо. Так светло и поют. И все молятся. Я люблю, когда ты в церковь ездишь со мной, в Якиманну.
- Мой милый, милый,- сказала мать, крепко прижимая его к себе и целуя.- Мы завтра опять туда поедем. Завтра воскресенье.
Мальчик молча сидел на коленях у матери, и что-то светлое и темное вместе, вне слов, означалось в его глазах. Он думал про себя свое.
- Мама,- сказал он наконец, точно решившись.
