— Взять зонтик!
— И для такой дряни стоит бежать за версту?.. Садитесь! — повелительно прибавил Федор Андреич.
Аня села, и ей стало страшно одной в лесу с сердитым Федором Андреичем, у которого лицо никогда еще не казалось ей так угрюмо, а глаза так блестящи, как теперь. Сердце у ней застучало, и она готова была бежать от него.
— Держитесь крепче за меня! — отрывисто сказал Федор Андреич, давая свободу лошади; но Аня не решалась дотронуться до его руки.
— Что же вы боитесь! я не укушу! — раздражительно заметил Федор Андреич.
Подъезжая к дому, он насмешливо спросил:
— Ну что, съел я вас?
И когда старичок встретил их, Федор Андреич сказал:
— Ну трусиха же ваша внучка, чуть шеи не сломала.
— Господи! как? что? — тревожно воскликнул старичок, обращаясь к своей внучке, которая, поцеловав его крепко, отвечала:
— Ничего, я не ушиблась!
— Какая жара сегодня! — заметил Федор Андреич и, сев на крыльцо, вытер платком лицо, горевшее, как раскаленное железо.
Аня о чем-то задумалась и машинально следила за лошадью, которую кучер проваживал по двору.
— Уж не изволите ли вы сердиться? — спросил Федор Андреич, окинув Аню пристальным взглядом.
— Я устала, — ответила она и ушла.
— Ее надо почаще брать с собой… ужасная трусиха, да и моцион ей нужен! — провожая глазами Аню, заметил Федор Андреич.
— Странно! а на вид такая храбрая, — в недоумении отвечал старичок. — Спасибо, — с чувством прибавил он, — спасибо, что ты о ней заботишься, как родной отец.
— Разве я ей не родня? — обидчиво сказал Федор Андреич.
— Больше, чем родной! Но она девушка добрая: она оценит твое расположение к ней. Мы чувствуем всё, всё, что ты для нас делаешь.
И у старичка слезы дрожали на ресницах.
— Что это! как вам не стыдно! Я, слава богу, и чужих пригрел в своем доме. Вы увидите впоследствии мое расположение к вам. Я не люблю вполовину делать добро. Вы стары, а ей нужна опора.
— Я даю тебе право, или, лучше, ты его уже приобрел своими благородными поступками: устрой ее судьбу.
После этого разговора они пошли в гостиную и застали Аню в слезах, сидящую на ступеньке террасы.
Гнев охватил Федора Андреича; он заходил по террасе, бормоча: «Вот мило — плакать каждую минуту!»
И потом требовал, чтоб она сказала причину.
— Я сломала гребенку и потеряла зонтик! — всхлипывая, отвечала Аня.
— И вы из таких пустяков плачете, как будто вас теснят здесь, а?
— Она глупенькая! — перебил старичок.
— Зачем же она не смеется, а чуть что-нибудь — хнычет? Знайте, сударыня! я вам в последний раз говорю, что не терплю, когда в моем доме, плачут. Слышите?
И Федор Андреич пошел в сад.
— Ну что ты его сердишь? — садясь к Ане, сказал старичок.
Внучка, положив ему голову на колени, продолжала плакать.
— Перестань, Аня; ну стоит ли о гребенке так плакать.
— Ах, дедушка, я совсем не о том плачу!
— Так о чем же?
— Я его боюсь.
— Чего же его бояться? что ты? он так нас любит.
— Не знаю; я его боюсь.
И она крепко прижалась к старичку и плакала; старичок, не зная, чем утешить ее, сказал:
— Посмотри-ка, Аня, какая бабочка красивая летит, — чудо!
Аня заплаканными глазами взглянула на порхавшую бабочку, долго следила за ней и наконец пустилась ее ловить.
Старичок свободно вздохнул и, улыбаясь, глядел на бегающую свою внучку, бормоча:
— Дитя еще; немудрено, что боится его.
После чаю Федор Андреич пожелал сыграть с Аней партию в шашки. Они уселись в гостиной.
— Ну-с, почем прикажете? — шутливым голосом спросил своего партнера Федор Андреич, расставляя свои шашки.
— На деньги я не хочу играть, — сухо отвечала Аня.
— Отчего?
— У меня их нет.
— Выиграете, так будут.
— Нет! я не хочу! — капризным голосом отвечала Аня и, перестав расставлять шашки, сложила руки.
Федор Андреич нахмурил брови.
— Нехорошо, нехорошо! — строгим голосом заметил Ане старичок, поставил за нее шашки и с несвойственною ему строгостью сказал:- Играй!
Аня не без удивления повиновалась старичку.
Игра длилась до ужина, и Аня осталась победительницей, выиграв несколько партий у Федора Андреича, который принес из кабинета двадцатипятирублевую бумажку и, подавая ей, сказал:
— Вот теперь вы можете не плакать о ваших потерях. Пошлите в город нарочного, чтоб он вам купил гребенку.
- Много! — заметил старичок.
__ Надо же ей иметь свои деньги: она не дитя! — сердито сказал Федор Андреич и, обратясь к Ане, которая, покраснев, не брала денег, прибавил:- Возьмите же!
И он поспешно отошел от стола.
— Возьми скорее, а не то опять рассердится, — шепнул старичок, сунув в руки Ане бумажку.
К самому ужину приехала Настасья Андреевна. Она была не в духе. Усталость от дороги, холодная встреча брата, полное равнодушие его к Петруше, о котором она рассказывала, — всё обрушилось на Аню, которая, к довершению беды, имела неосторожность занять место Настасьи Андреевны за столом. Настасья Андреевна стала придираться к ней за разные мелочи и наговорила ей довольно колкостей. Аня, не видав ее давно, почувствовала более храбрости и оправдывалась очень смело. И когда кончился ужин, Настасья Андреевна подняла страшный шум. Брат положил конец, послав Аню спать, а Настасье Андреевне строго заметив:
— Если кто виноват в беспорядкам в доме, так, я думаю, вы, потому что хорошая хозяйка не должна бросать всё, чтоб скакать к упрямому мальчишке.
Этислова глубоко поразили Настасью Андреевну. Она всю жизнь свою посвятила хозяйству, гордилась титлом хорошей хозяйки и воображала, что никем не может быть заменима в доме брата. Федор Андреич подобными упреками довел ее до того, что она созналась в своем проступке и попросила у него прощенья.
Аня в то время, трепеща от страха и радости, читала письмо от Петруши, который также подробно писал ей о своем положении и молил ее при каждом случае писать к нему.
Переписка завязалась, потому что случаев было много пересылать письма. Беспрестанно ездили подводы в город за разными необходимостями, которых оказывалось очень много с тех пор, как Петруша жил в городе; узлы разных варений и солений отсылались к нему каждый раз заботливой хозяйкой.
Боясь Настасьи Андреевны и ее брата, Аня придумала следующую хитрость. Петруша должен был писать свои письма не только на имя дедушки, но даже всё письмо будто бы к нему, а уж она должна была понимать, в чем дело. А так как дедушка был слаб зрением, и притом от слабости у него дрожала рука, то Аня предлагала свои услуги и писала под его диктовку, а чаще сочиняла всё письмо сама. Хитрость удалась: никто не подозревал, что Аня с Петрушей ведут переписку.
Игра в шашки с Федором Андреичем вменилась в обязанность Ане. Впрочем, скука выкупалась частыми выигрышами: у Ани накопилось до ста рублей — сумма огромная, на которую она не могла придумать, что бы купить.
Прогулки также повторялись почти каждый день, но были для Ани невыносимы, потому что ей приходилось быть одной с Федором Андреичем: Ане было неловко с ним говорить, а он сердился, что она ничем не довольна.
Раз, в назначенный час, дрожки стояли уже у крыльца, когда начали собираться тучи. Настасья Андреевна и старичок заметили Федору Андреичу, что ехать не совсем приятно: сейчас пойдет дождь. Но их замечание только рассердило его, и он ускорил свой отъезд, побранив Аню за медленность. Аня чуть не со слезами села на дрожки, потому что лицо Федора Андреича было мрачнее самой тучи, медленно расстилавшейся по небу. Душный перед грозой воздух давил грудь Ани. Они поехали молча.
Послышались вдали глухие удары грома. Аня сказала:
— Вы слышите? гром!
Федор Андреич, вместо всякого ответа, пустил лошадь во всю рысь. Он о чем-то всё думал и часто пугливо глядел на Аню, как будто дивился присутствию девушки, которая вызывала его из задумчивости каким-нибудь движением.
Стал накрапывать редкий, но крупный дождь. Аня опять нарушила молчание, заметив, что идет дождь.
Но ничто не заставляло Федора Андреича повернуть назад; он ехал всё прямо, как бы без всякой целя. Удары грома становились всё чаще и явственнее, а небо всё облеглось тучами, так что прежде времени совершенно стемнело. Молния быстро, как змея, взвилась по небу; лошадь приостановилась. Федор Андреич вздрогнул, а Аня слегка вскрикнула. Не успели они прийти в себя, испуганные молнией, как оглушительный раскат грома разразился над их головами. Лошадь рванулась и помчалась. Аня обхватила за шею Федора Андреича и закрыла глаза.
Долго мчала лошадь Федора Андреича; он потерял фуражку; жесткие с проседью его волосы стояли дыбом, глаза страшно сверкали, а густые брови совершенно сдвинулись. Аня, вся вымоченная дождем, дрожала не столько от холоду, сколько от страху. Федор Андреич остановился в первой деревне, чтоб переждать дождь и дать ей обсушиться. Они вошли в пустую избу, только что выстроенную. Аня должна была, за неимением другого платья и белья, надеть русскую рубашку и сарафан, принесенные хозяином избы, и превратилась в красивую крестьянку.
