и непрерывно жевала резинку.
— А вы, ребятки, из олд-гринвичской старшей школы? — спросила она, приняв у нас заказ.
— Совершенно верно, — кивнул Арнольд.
— А почему ж не в школе? — удивилась женщина.
— Нас на сегодня освободили от уроков, — ответил Арнольд почти возмущенно, будто уж кого-кого, а его невозможно было заподозрить в том, что он прогуливает школу.
— Это из-за той девочки, которая пропала?
— Может быть, — уклончиво сказала я.
— Я слыхала, сегодня двоих учеников задержали по подозрению, что они что-то с ней сделали.
Мы с Арнольдом изумленно переглянулись.
— А вы не слышали, какие у полиции улики против них? — спросил Арнольд.
— Вроде бы велосипед той девочки нашли в Байрем-парке, а двоих ребят, которых арестовали, видели там примерно в то же время, что и ее. И говорили, что у них вроде имелся на нее зуб…
Дожевав сэндвичи с горячим сыром и допив холодный чай, мы снова вскочили на велики и поспешили к миссис Коэн. Постучав, мы почти не удивились, когда дверь открыла моя мать.
— А вы что здесь делаете? — спросила она.
— Мы услышали, что в Байрем-парке нашли велосипед Карли, — сообщила я.
— И хотели поддержать миссис Коэн, — добавил Арнольд.
Мама смотрела на меня исподлобья, давая понять, что знает, что я нередко искала убежища дома у Коэнов.
— Сейчас не самый подходящий момент, — сказала она.
Но из-за ее спины раздался голос миссис Коэн:
— Впусти их, Бренда.
Мама неохотно посторонилась. Следом за ней мы прошли на кухню, где за столом сидела миссис Коэн с красными от слез глазами. Арнольд мгновенно оценил ситуацию, сейчас он был само сочувствие. Взяв стул, он сел напротив мамы Карли и накрыл ее руки ладонью:
— Миссис Коэн, я хочу, чтобы вы знали: я абсолютно убежден, что Карли вернется домой.
— Как ты можешь быть так уверен, Арнольд? — тут же подоспела моя мама. — Мы только что услышали от детектива, который, как я понимаю, разговаривал с вами утром, что они задержали Эймса Суита и Деб Шеффер. Их подозревают в причастности к исчезновению Карли. И Деб Шеффер вроде призналась в полиции, — продолжала мама, — что вчера вечером, примерно в полвосьмого, они столкнулись с Карли в Байрем-парке…
— Что там делала Карли? — перебила я.
Миссис Коэн пожала плечами и опустила голову:
— Дочка не рассказала мне о том, что случилось. Она провела дома два часа после того, что произошло на пляже, и даже полсловечка мне об этом не сказала. — И она снова ударилась в плач: — Что мне стоило просто поговорить с Карли, расспросить, что стряслось?!
— Но если она никак не дала знать, что что-то стряслось… — засомневался Арнольд.
— Мне позвонили как раз в тот момент, когда дочь входила, и я должна была ответить на этот чертов звонок. Это была пациентка из города, которая говорила, говорила… говорила без умолку почти полтора часа. Из-за нее мне так и не удалось взглянуть на Карли, спросить, все ли у нее в порядке. Все из-за этой безумной бабы, впавшей в депрессию после смерти пекинеса. А потом я опаздывала на поезд, меня ждал Джош, чтобы пойти в театр. Почему я не отказалась?
— Потому что Карли вам даже не намекнула, что у нее что-то случилось, — сказал Арнольд.
Миссис Коэн спрятала лицо в ладонях.
— Что случилось с Карли в парке? — спросила я у своей мамы.
— Скверные вещи, — сказала она и посмотрела на миссис Коэн, словно спрашивая, можно ли рассказывать нам обо всем.
Миссис Коэн согласно кивнула.
Мама продолжила:
— Кажется, Эймс Суит встречался там с каким-то парнем из Стэмфорда, тот снабжал его наркотиками, а он приторговывал ими в школе. Деб Шеффер тоже была там. Карли на них наткнулась. Парень из Стэмфорда тут же убежал, а Эймс схватил Карли и пригрозил, что, если она об этом кому-то проболтается, он велит своим стэмфордским дружкам изнасиловать ее и перерезать ей горло. Когда Карли стала вырываться, он заломил ей руки за спину, а Деб велел задрать ей футболку, сорвать лифчик и написать помадой на груди: «Стукачка и лесба». Деб рада стараться, она так и сделала. А потом Эймс сказал, что если завтра увидит Карли в школе, то она…
— Покойник, — перебила маму миссис Коэн. Сейчас лицо ее было жестким, а сквозь горе проступал гнев. — Вот что он сказал моей дочери, этот гаденыш…
— И Деб рассказала все это в полиции? — спросил Арнольд.
Ответила миссис Коэн:
— Детектив Стебингер сказал, что разговор был тяжелым — в присутствии ее матери, — и он убедил Деб, что ей лучше признаться во всем откровенно, тем более что Эймсу будут предъявлены обвинения кое в каких серьезных преступлениях, а она была не просто соучастницей. Ее могут обвинить в нападении и даже в похищении. Вот тогда Деб сломалась и призналась во всем.
— Она сказала, что было с Карли потом, после их нападения? — спросила я.
— По словам Деб Шеффер, когда они Карли отпустили, она упала в траву на колени и с ней случилась истерика. А они сели на велосипеды и уехали, оставив мою дочь там, растерзанную, рыдающую. Они просто бросили ее, эти гаденыши.
Повисло молчание. Его нарушил Арнольд:
— Простите, что задаю этот вопрос, но что, по мнению детектива, было с Карли потом?
Миссис Коэн кусала губы, стараясь не расплакаться снова.
— Они не знают. На олд-гринвичском вокзале никто не видел, чтобы Карли садилась в поезд. Но время было уже позднее — возможно, она юркнула в вагон и отсиживалась в туалете до самого Центрального вокзала.
— А могла выйти на трассу № 1 и куда-то укатить, — предположила я.
— Или эти маленькие чудовища врут и они сделали с Карли что-нибудь похуже, — добавила миссис Коэн.
— Но Деб Шеффер сломалась во время допроса, — сказал Арнольд. — Мне кажется, если бы они, не дай бог, сделали с Карли нечто худшее, ей не хватило бы хитрости и изворотливости это скрыть. В том-то и причина, по которой Деб все выложила детективу Стебингеру, что она перепугалась — это дело может потянуть на преступление… и в результате у нее будут серьезные проблемы…
Мама с сомнением покачала головой:
— Я знаю, ты не желаешь это слышать, Синди, но меня тревожит мысль, не прикрывает ли Деб Шефер кого-то еще. Ну, сама посуди, зачем Карли убегать, если она знала, что вы с Джошем ее защитите?
— Но дочка никогда не рассказывала о том, что происходило в школе. Возможно, чувствовала, что мы вечно заняты.
Миссис Коэн больше не плакала. Ее голос звучал тихо и как-то странно, словно она была
