К стр. 253. После абзаца «С этой точки зрения…» в ОЗ:
Очевидно, что сетования эти совершенно того же характера и так же лишены всякой логической последовательности, как и те, которым мы так охотно предавались в незабвенное время рассуждений об улучшении крестьянского быта. В то время мы так отважились, что чуть было даже не нагрубили[238]. Но не надо забывать, что тогда нас задевали за живое наши ближайшие ущербы и застилали наши глаза настолько, что неизбежность катастрофы считалась недостаточно объясненною. Спрашивается: чего же добиваемся мы теперь? от каких еще новых катастроф и опасностей мы заранее отбиваемся?
«Письмо шестое» — одно из наиболее глубоких размышлений Салтыкова о нищете народных, собственно крестьянских, масс — материальной и духовной, и об отношениях, в которых должны находиться к народу, «толпе», передовые представители образованных слоев общества.
«Письмо» начинается полемикой с публицистами реакционно-консервативного лагеря по поводу освещения ими кризисных явлений в сельском хозяйстве России, усиленных недородом 1867–1868 гг.
Корень всех бед пореформенной русской деревни, ее «разорения» эти публицисты усматривали в «уничтожении крепостной зависимости». Но так как прямо порицать акт верховной власти было «не всегда удобно», вместо этого «секретного», но всегда подразумеваемого «порока» был найден другой порок, производный от первого, — «всероссийское пьянство» и распущенность[239].
Такие выступления сатирически обобщены Салтыковым в сценке пьяных сетований (но не от «мужицкой» сивухи, а от «благородной» мадеры) губернских «историографов». В первопечатном тексте ОЗ и изд. 1869 эта злободневная тогда полемика была более развернута (см. выше варианты к стр. 244 и 253).
Салтыков отвергает как клевету или как полное недомыслие исходные утверждения дворянско-помещичьих публицистов-«историографов» о будто бы гибельном влиянии свободы на «неподготовленного» к ней русского мужика. Вместе с тем он видит все отрицательные стороны жизни крестьянства: его темноту и пассивность, его бедность «всеми видами бедности» и прежде всего бедность «сознанием этой бедности». Но в отличие от идеологов господствующих классов, усматривавших в отсталости народных масс черты природной неполноценности, в отличие от славянофилов, националистически идеализировавших эти черты, Салтыков осмысливает их исторически: Он полагает, что в историческом прошлом России нельзя указать «на существование каких-либо образовательных элементов, участие которых было бы способно подвинуть толпу на пути самосознания». Этих элементов «история нам не приготовила, а если они когда-нибудь и существовали (как силятся доказать некоторые), то, очевидно, корни их были слишком слабы, чтобы при помощи их можно было устоять даже против простой случайности».
Исследователи Салтыкова по-разному комментируют это место «Письма шестого». Одни (Е. И. Покусаев и С. Д. Гурвич-Лищинер) полагают, что «некоторые», с кем полемизирует здесь Салтыков, — последователи теории русского социализма Герцена, с их отвлеченным взглядом на общину и крестьянское самоуправление как на исторические элементы, будто бы воспитавшие в русском мужике, вопреки гнету самодержавия, стихийные социалистические устремления. Другие (С. А. Макашин) полагают, что, указывая на отсутствие или слабость «образовательных элементов», способных «подвинуть толпу на пути самосознания», или, говоря другими словами, способных образовать в массах ясность и силу сознания своих собственных интересов, Салтыков имел в виду относительную — в его представлении — слабость антифеодальной борьбы в России. Известно, что Салтыков недооценивал значение даже крестьянских войн начала XVII и конца XVIII в., и именно потому, что в итоге не происходило изменение «порядка вещей», что жизнь масс не поднималась к новым «историческим построениям» и по-прежнему представляет «безграничную гладкую степь»[240]. Обе точки зрения сходятся на том, что в «Письме шестом» особая историческая важность придается Салтыковым политической борьбе масс[241]. Сопоставляя (в подтексте) историю политического развития России и Западной Европы, он указывает на значимость «результатов исторической борьбы» на Западе.
Историческая концепция «Письма шестого» получила художественное воплощение в гротескном образном мире «Истории одного города», над которой в это время уже работал Салтыков (т. 8 наст. изд.). Именно в настоящем «письме» впервые изложено то глубокое, окрашенное трагизмом, понимание Салтыковым народа («народ исторический и народ, представляющий собою идею демократизма»), которое затем будет сформулировано им при объяснении идейной направленности «Истории одного города»[242].
По убеждению писателя, политическое возмужание народа возможно лишь при условии «серьезного», деятельного сближения демократической интеллигенции с крестьянской массой, основанного на уважительном, упорном «изучении народных нужд и представлений», состоящего в разъяснении крестьянину «его положения» и указании «практического выхода». (О конкретном содержании сложного процесса революционно-просветительской работы в народе Салтыков подробнее говорил в очерке «Кто не едал…».)
«Письмо шестое» было встречено с большим интересом в кругах русской демократической общественности. Об этом свидетельствуют одобрительные отзывы Огарева и Герцена. Очевидно, в ответ на высокую оценку Огаревым № 10 «Отеч. записок» в не дошедшем до нас письме, Герцен писал ему 30 октября 1868 г.: «Письмо и «Отечественные записки» превесьма получил. Согласен с тобой, но не во всем. Лучшая статья — «Письмо из провинции» (Герцен, т. XXIX, стр. 481). Мысль Салтыкова о главной беде крестьянина — о «бедности сознанием своей бедности» — была взята на вооружение В. И. Лениным (см. общую статью о «Письмах…», стр. 592).
…последовало и упразднение откупов… — См. прим. к стр. 190.
…«Стальной щетиною сверкая…» — Из стихотворения «Клеветникам России» Пушкина.
…если б можно было доказать людям, что с изменением системы патентного сбора их ждет в перспективе тот <…> пункт, к которому они <…> стремятся! — Салтыков иронизирует над верой в чудодейственность бюрократических постановлений, свойственной дворянским публицистам, выступавшим с подобными рецептами (см., например: кн. Мещерский. Очерки нынешней общественной жизни в России, вып. 1, СПб. 1868, стр. 87–90; статьи Кошелева «О нынешнем положении крестьян и о мерах к улучшению их быта» и «О мерах к сокращению пьянства в народе». — «Голос из земства», М. 1869; передовые И. Аксакова в газ. «Москва», 1868, №№ 51 и 52, 4 и 5 июня).
…погибает член «несуществующего» у нас пролетариата. — Положение, что Россия не знает и не будет знать «язвы пролетариатства», высказывалось многими публицистами разных направлений. В этом, в частности, были уверены славянофилы, уповавшие на «разумный консерватизм» общин, на «многоземелье» и т. п. (см., например: Кошелев. Что такое русское дворянство и чем оно быть должно? — «Голос из земства», М. 1869; передовую И. Аксакова в «Москве», 1868, № 20, 26 апреля). Подобные мысли развивали и публицисты почвеннического направления (см.: «О форме промышленности вообще и о значении домашнего производства в Западной Европе и России. Соч. А. Корсака»; Д. Ф. Щеглов. Семейство в рабочем классе во Франции. — «Время», 1861, №№ 9, 11; ср.: Ф. М. Достоевский. Зимние заметки о летних впечатлениях. — «Время», 1863, №№ 2–3). Либеральный историк Кавелин также утверждал, что «освобождение крестьян с землею спасло Россию от крестьянского пролетариата и от революционных потрясений» (Д. Корсаков. Константин Дмитриевич Кавелин. — ВЕ, 1886, № 11, стр. 181; письмо Кавелина к Э. Ф. Раден от 26 мая 1864 г. — «Русск. мысль», 1899, № 12, отд. II, стр. 14; его же «Мысли и заметки о русской истории». — ВЕ, 1866, т. II, стр. 402–404). Веру в то, что общинной России удастся избежать «образования пролетариата, прикрепления рабочих к нанимателю», выражали и некоторые народнические публицисты, например Елисеев (С, 1865, № I отд. II, стр. 126).
Салтыков выступает здесь прежде всего против славянофильских и либеральных публицистов, однако он убеждает и своих соратников по «Отеч. запискам» в необходимости более трезвой оценки российской действительности, указывая на нищий трудовой люд деревень, погибающий под бременем постоянного голода. При этом Салтыков, как и все русские крестьянские демократы, еще не выделял пролетариат в особую социальную группу (класс). В его сознании «русский пролетариат» — это наиболее бедствующая часть крестьянства (ср.: Р. Левита. Общественно-экономические взгляды М. Е. Салтыкова-Щедрина, Калуга, 1961, стр. 76–80).
