Зато внутренне Захария Фролыч преобразился так, что не заметить этого было невозможно. Он сразу понял, что дело не обошлось без колдовства, ибо знал по многочисленным рассказам о принципиальном бессилии медицины перед глумливым ликом вожделения. Но на сей раз вожделение отправили в нокаут нет, не убили, как можно, однако пригасили с пониманием, толково. Принужденный к химическому вытрезвлению, Захария Фролыч в глубине души посмеивался над Минусами - столько, сколько вообще мог смеяться в сложившихся обстоятельствах. Шприцы да капельницы могли оздоровить его с тем же успехом, что "алка-зельцер". "В меня пускали пять торпед, - бывало, хвастался Будтов, поучая младую фиолетовую поросль. - Там есть момент, когда одна уже растворилась совсем, а вторая еще не начала, его надо сечь". Что конкретно пустили в него на сей раз, Захария Фролыч не помнил: космос есть космос.
Когда он очнулся, то сперва увидел Минус Второго, трудившегося над Дашей, а Минус Первый сидел на круглом белом стульчике и внимательно слушал крошечное радио.
- Ну вот, - сказал Минус Первый с неподдельным облегчением. - Уже что-то. Рауль Кастро решил повременить с переездом в Овальный кабинет. Ему вчиняют какой-то иск... предстоит судебное разбирательство в колумбийском суде.
- Так, глядишь, и все остальное на лад пойдет, - пробормотал Минус Второй, не отрываясь от Даши.
Будтов прислушивался к себе, но словно оглох. Рот был полон слюны, однако в нем каким-то непонятным образом ощущалась колючая, пресная сухость. Фантазии притихли: перед глазами по-прежнему маячили шеренги бутылок и пузырьков, но как бы в перспективе, в них не было первостепенной актуальности, они лишь вяло напоминали о всем прекрасном, что только существует в мире - тоже, как известно, прекрасном и яростном. Душа Захарии Фролыча была раскатана в блин горячим паровым катком. От нее шел мертвящий запах свежего асфальта, но она уже остывала. Абсолютное спокойствие наполняло каждую клеточку тела, и Будтов вплотную приблизился к ясному пониманию призрачности бытия. Он мог пошевелить руками и ногами, но между мозговой командой и реальным действием зияла пустота; это выглядело, как если пытаться подтолкнуть веревкой какой-нибудь предмет. Предмет немного сдвинется, но веревка неизбежно изогнется, толкаемая с конца; действие свершится - худо-бедно, но будто и не делалось ничего, столь слабым толчком отзовется в руке прикосновение к предмету. В какой-то миг Будтову почудилось, что за него шевелится кто-то другой. Он бесстрастно подумал, что, может быть, всесильные пленители сумели выделить из него, словно спирт из картошки, сознание и поместили в стеклянную банку в чистом, дистиллированном виде.
Одновременно Захария Фролыч наполнился равнодушной отвагой.
- Я требую объяснений, - сказал он ровно, предполагая, что каркнет, но вовсе не каркнул - напротив, очень хорошо сказал. Будтову было трудно оценить свой собственный голос, но даже он почувствовал, что изменилось все - тембр, интонации, глубина, высота и ширина. И даже слова, которые этим голосом говорились.
Минус Второй распрямился, посмотрел на пациента.
- Потерпите еще немного, - улыбнулся он. - Завтра с утра начнутся занятия.
- Гипноз? - уточнил Будтов, помолчав.
- Нет, с гипнозом все. Вы пройдете полный курс выживания в экстремальных и терминальных условиях, научитесь многим полезным вещам. Но важнее всего то, что будет, наконец, восстановлена связь времен.
- Сначала я должен заехать домой, - заупрямился Захария Фролыч. - Там кот, один. Вы, часом, котов не вытрезвляете?
- Мы уладим с котом, - пообещал Минус Первый. - Вам нельзя приближаться к дому - во всяком случае, пока. Вам надо освоиться в вашем новом качестве, многому научиться, многое пересмотреть. Мы расстреляем стекло, и кот выбежит сам.
- Зачем же по стеклам стрелять? - возмутился Будтов.
- Надо и о себе подумать, - пожал плечами тот. - Или вы считаете, что нам ничто не угрожает?
- У меня вещи, обстановка, - проворчал Будтов, прекрасно сознавая глупость сказанного.
- Вещи вы все сдали в магазин, расставили по ящикам, - обидно возразил Минус Второй и снова повернулся к Даше. Он взмахнул рукой, и Захарию Фролычу померещилось, будто в ней полыхнул огонь, но вспышка была секундной, дыма не было - а стало быть, и огонь померещился. "Игра теней и света", - подумал Будтов.
- У меня за квартиру не плачено, - привел он последний, убийственный довод.
- Ничего страшного, - Минус Первый помог ему слезть со стола. - Не так уж долго вас не будет, расплатитесь.
Врал, конечно - и даже не слишком скрывал вранье.
Очутившись на полу, Будтов открыл, что и шагу ступить не может странно, в остальном он чувствовал себя великолепно.
- Что, водит? - засмеялся Минус Первый. - Это сейчас пройдет. Вообще, Спящий, вы станете совсем другим человеком. Вас подкормят, подколют, подтянут. А уж когда вы осознаете всю степень своей значительности...
Покуда он говорил, его товарищ помогал подняться Даше. Захария Фролыч, взглянув на подругу, ахнул. В его голове зашевелились озорные мысли - словно детки, ослабленные мрачным подземельем и выпущенные погулять на солнышко.
- Можно мне зеркало? - с опаской спросила Даша. Медсестра вопросительно взглянула на Минус Второго.
- Потом, все потом, - Минус Второй шагнул к двери, осторожно выглянул в коридор. Захария Фролыч зачем-то отметил, что Минус работал без хирургических перчаток.
- Да, поспешим, - согласился напарник. - Не будем испытывать судьбу, нам и так сказочно повезло.
- Обопритесь на меня, - приказал Минус Второй Даше. Та едва не упала, но была вовремя подхвачена. - Ничего, ничего. Пока будем спускаться по лестнице, все и кончится.
Сестры принялись складывать инструменты, зашумела вода. Трехглазые лампы погасли, запахло табачным дымом. На пороге Минус Первый обернулся и отдал старшей сестре последний приказ:
- Объект законсервировать. Персонал и охрану сменить. Снять вывеску, отозвать рекламу. Минимум контактов с внешним миром.
- Вообще не будет работы? - почтительно осведомилась старшая сестра.
- Вообще. И, - Минус Первый возвел очи горе, - надеюсь, что никогда.
* * *
В казарме было пусто и гулко. Две кровати с железными сетками наводили на мысли об авангардных фильмах, снятых в бурых тонах. Повсюду в этих фильмах ржавчина, капает вода, тусклое освещение, депрессивные герои...
Казарма сопровождает человека всю жизнь, с детского сада, начинаясь запахом горелой манной каши и странного кофе, сдобренного молоком; потом их аромат сменяется благоуханием сапог, машинного масла и псины, а после мир, прощаясь навсегда, пахнет капустой и гречневой кашей с пищеблока дурдома.
Даша присела на одну из кроватей, попрыгала.
- В профилактории бывало лучше, - заметила она недовольно.
Будтов посмотрел в окно, поразмыслил над краснозвездными воротцами.
- Это какая-то воинская часть. Или маскировка под нее. Часового видала?
- Видала. А ты себя-то видал?
- Мать честная! - Будтов хлопнул себя по лбу. - Где тут у них можно посмотреться?
- В умывальнике, наверно, - подсказала Даша. - Пойдем, разведаем.
Они вышли в коридор, где Будтов невольно поискал глазами боевое знамя части, хотя и знал уже, что никаких знамен в этой казарме нет. Справа журчало; в полутемном холодном помещении - больше сортире, чем умывальной, действительно висело зеркало. Захария Фролыч взглянул на себя и почувствовал, что у него подгибаются колени. Взглядом ему отвечал совершенно незнакомый человек. Будтов был худ лицом, на щеках и мясистом носу цвел вечный вишневый румянец, а шалые глаза перепрыгивали с пятое на десятое независимо от общего выражения. Череп покрывали густые, седеющие волосы, местами они завивались в сальные кольца, местами - спадали прямо, тускло отсвечивая, как потемневшее серебро. Таким, во всяком случае, он был вчера наверное. Захария Фролыч точно не помнил, когда в последний разглядывал свою физиономию. Тем не менее, он был уверен, что изо дня в день он видел совсем не то, что сейчас: редкие черные пряди, тщательно зачесанные назад и открывающие задумчивые залысины. Тонкий подвижный нос с широкими ноздрями, испуганные зеленые глазки. Из глубоких морщин куда-то исчезли многолетние грязевые наслоения, которые давно сделались своеобразным придатком кожи неустранимым и сообщавшим ей особенный цвет. Из-за этого цвета Будтова не раз забирали в милицию, даже когда он был трезвый. Губы брезгливо поджаты. Захария Фролыч раскрыл рот и потрясенно застонал: тот, как у Даши, был полон зубов, кусачих и острых. Такие зубы регулярно скалятся с телеэкрана, и Будтову невольно почудился привкус мяты.
- А у меня видал? Ы-ы! - Даша оскалилась.
Захария Фролыч покачал головой:
- Ну, попали мы с тобой, Дашка. Чую, что высосут они нас до донышка спящий я, не спящий... Одним словом, свое возьмут.
- Да, - мрачно согласилась Даша. - Тут халява не проканает, это точно.
