...И все-таки я не могу понять, чем живут моряки в таких рейсах. Чем душу занимают? Возможно, еще рано делать выводы, но не могу понять, почему так затянулся период обособления, почему все пока еще прячутся по каютам. В нашем великолепном спортзале, где бильярд, пинг-понг, велоэргометры, имитаторы гребли, штанги и шведская стенка, тоже пустовато, и мне трудно найти соперника на бильярде (Эдик не в счет, из трех ударов по шару у него два приходится по воздуху). Кстати, тоже чудо: посреди Атлантики катать шарики - качки нет совсем.
Казалось бы, пора объединяться в компании, на миру-то веселей, а компании собираются только в обеденном салоне или у плавбассейна.
Частичное объяснение ситуации пришло позже, и стало даже стыдно, что раньше не додумался. У людей здесь ведь масса дел и обязанностей, для многих судно незнакомо и ново, а я привык к обстановке учебных судов, где всегда немало свободных, не занятых в данный момент товарищей. Сейчас таких тут не больше десяти - мы, стажеры, да несколько пассажирок, возвращаются к своим мужьям на Кубу. Доктору еще наверняка скучно.
А вот капитан - особая статья. Давно я убедился, что капитанам легко не бывает никогда. Ну, отоспится, отойдет, успокоит нервы после напряжения (пройти Бельты, Па-де-Кале, Ла-Манш не просто), а потом что? Самый демократичный капитан должен соблюдать дистанцию между собой и прочими членами экипажа. И здесь видно, как мается наш капитан. Он ведь тоже новый. Как вышли на простор - начал маяться. Потом Эдик подсунул ему сборник "Таллиннские тетради", и капитан исчез. Эдя смеется: "Изучает вашу повесть! Держитесь - специалист!"
Да, специалисты - не лучшая категория читателей, потому что невольно ищут - и находят кучу огрехов. По мелочам, но от этого автору не легче.
23.07.78 Резко потеплело, с утра вода в океане плюс 27 градусов, воздух - тоже. Налетел короткий бурный ливень, никакой от него прохлады. А вода все синее и синее, хотя, кажется, это уже и невозможно.
Вечером закат - просторный, как бы двухслойный. Задний фон облаков фиолетово-розовый, передний - лиловато-серый. Венера пробивается мутным пятном, слева вылез красный Антарес, "Глаз Скорпиона".
Знаю, что когда буду рассказывать обо всем этом дома, у многих слушателей поймаю во взглядах какое-то отчуждение, пустоту. Не хотелось бы обвинять их в том самом нелюбопытстве, о котором еще Пушкин писал ("Мы ленивы и нелюбопытны"). Скорее, здесь проявляется качество человека нашей эпохи, когда все и все знают, слышали уже, читали или видели на разных экранах. Или срабатывает естественная реакция людей, которые сами не могут этого видеть и потому внутренне ощетиниваются.
А может, зря авансом обижаю кого-то? Может, начала действовать вредная и ненужная привычка противопоставлять водоплавающих - сухопутным? И за собой где-то на третьем месяце плавания замечал такое, а уж кадровые, постоянные моряки как будто поголовно заражены этим вирусом. Понять их можно, но оправдывать - не хочется. Никто не может быть лучше кого-то, если исходить из преимуществ профессии, специальности.
Кстати, пожалуй, и нас тут, на судне, все-таки за водоплавающих не признают. Так - гости, "научники" (придумал кто-то не шибко удачный термин), по не слишком понятной морякам милости начальства оказавшиеся на борту. А я, один из тех, кого тут не принимают за настоящего моряка, собираюсь еще поточнее, поправдивее и, насколько возможно, пошире рассказать о жизни на море.
Когда я там, посреди Атлантического океана, додумался до такого, сразу бросил писать, отложил дневничок и пошел к бассейну - загорать. Логика сработала примитивная: ах так, я не моряк, ну и ладно, буду наслаждаться жизнью. Еду в тропики, на Кубу, а потом в США - чем плохо?
Через день, впрочем, я отошел, сообразил, что нельзя так подходить к проблеме. Надо все это отобразить прежде всего для себя самого: а что мне дает рейс, что я получаю от моря, от судна, которое несет меня через море? И еще - нельзя забывать о людях, живущих здесь постоянно. Себя понимаешь лучше через других - истина давняя.
Естественно, когда размышляешь о жизни, хочется опереться на собственный опыт, а так как опыт твой всегда принадлежит прошлому, - на воспоминания. В удобной, начиненной разными умными приборами рубке "Магнитогорска", где в жару прохладно, а в сырые промозглые дни - тепло и сухо, я вспоминал, как трудились мы, штурмана 50-ых годов, как гнали нас капитаны на крыло, в ревущую морозную ночь, где-нибудь под семидесятым градусом северной широты, в декабре. И надеялись мы лишь на свои глаза и уши, даже радаров тогда не было.
А сейчас, легче ли сегодня водить теплоходы? И если легче, то как изменились морские люди? Чем живут, к чему стремятся?
Я вот отчетливо помню, что в свои двадцать пять мечтал подальше уплыть, так как рейсы по Белому и Баренцеву морям не давали ценза для диплома штурмана дальнего плавания.
Проще всего и приятнее сделать вывод: ты был хороший, сильный, а сегодняшние - плохие и слабые. Но не имею я права идти по столь избитой и несправедливой дорожке. На море не бывало легко никогда. Ни во времена Магеллана, Кука, Крузенштерна, Лухманова, ни сегодня. А люди прежде всего разные, как всегда и везде в этом мире...
И опять сначала о капитане. И снова тянет на общие разговоры, на теорию. Однако какое-то шестое чувство протестует уже, сигнализирует о нарушении меры. Многовато у меня общего. Постараюсь поприжаться.
Что капитан всегда один и нет у него помощников - не в процессе ведения судна, а в принятии решений, почти всегда в море единственных, это уже было. Но сейчас пришло одно конкретное доказательство, практический пример, подтверждающий такое мнение. Вот летают над нами уже шестой месяц космонавты, чудо-ребята, не бронзовые им бюсты надо на родине ставить золотые. Но ведь за каждым их вздохом - буквально за каждым! - за каждым словом и движением следят сотни людей с Земли. И с курса их корабль не собьется, и мели им не страшны, и до угрозы столкновения с другими подобными же "судами" очень еще пока далеко. А морскому капитану с Большой Земли дают общие указания: "Зайти в Антверпен, принять семьсот тонн оборудования, следовать в Неаполь". И заходит он, выискивает среди сотен огней Шельды нужные ему, и принимает ящики с оборудованием, расписывается в бумагах за ценности, стоящие миллионы, и ведет теплоход через Шельду, Ла-Манш, Бискай, Гибралтар - в Неаполь, а уж на этом пути он не просто бог и царь, - он и Центр управления, и глава Системы жизнеобеспечения, и глаза и уши, и твердая бестрепетная рука, лежащая на рукоятке машинного телеграфа. А попробуй ему посочувствовать, попытайся помочь советом - турнет в лучшем случае с мостика, и прав будет.
Нашему капитану нелегко вдвойне, потому что он делает первый рейс на "Магнитогорске". Управлять такой громадиной - дело тяжкое, изнурительное для нервов и всегда чреватое возникновением нелепых, необоримых ситуаций. А он в себе уверен - я наблюдал его еще в коридорах Балтийского пароходства, когда он даже судна не видел. На опыте основана его уверенность. И на знаниях. В первые дни он частенько копался у приборов, постигал их, старался понять возможности, и во всем разобрался гораздо быстрее, чем можно было предположить. Впрочем, он из новой формации, недавно учился в Гренобле на международных курсах по управлению суперлайнерами. Поэтому так просто, без суеты и дерганья, вел себя в сложнейших условиях швартовки в Хьюстоне (вообще-то талант швартоваться - особый и не всем капитанам, даже хорошим, дается). А когда мы выходили оттуда, в узком и неудобном канале под форштевень нам полез какой-то встречный грек. Я стоял на ярус ниже и глядел: Геннадий Митрофанович сделал лишь один шаг к пульту управления двигателями. И сразу остановился: грек проходил чисто, как говорят моряки, свободно.
Потом выяснилось, что мы с Геннадием Митрофановичем даже жили в одном кубрике (огромный он был, на сто пятьдесят человек, потому теперь и не признали друг друга сразу). Вспомнили ребят, нашу веселую жизнь, и капитан еще между прочим высказался о своей профессии: "Не люблю усложнять себе существование. Ну, якорь потеряешь, выговор схлопочешь, премии лишат - да пропади она пропадом! В моем положении погореть - тысячи возможностей". Вместе мы пожалели одного общего знакомого: недавно посадил в стокгольмских шхерах судно на камни. "Не повезло!" Знаю, что со мной не согласятся начальники из Службы мореплавания, однако это истина: в капитанской судьбе подчас все зависит от везения, от фарта. Слишком много, как говорят в математике, переменных внещних факторов воздействует на морское судно. А капитан - всегда один.
Мне капитан понравился. Даже тем, что имея огромный опыт дальних плаваний (Бразилия, Япония, Австралийская линия, Арктика), заметно скучал, искал себе занятие. Для себя я вывел несколько схематичное, упрощенное правило: ежели человек в море скучает, значит, еще не отупел, значит, ищет его душа нечто иное - пищу ищет.
