и горячая жидкость потекла бы по моей груди. Иван навалился бы на меня, обнял, как любовница, и выпил мою грусть.
– Стой, стой! – услышал я. – Да угомонись же ты. Что с тобой?
Я стоял возле покойника, ночь обволакивала сосны и берёзы. Похоронный спутник заливал картину безумия водой. Грязь, в которой плавало, словно бумажный кораблик, кладбище. Выдох, выдох. Многократно отражённый ночью. Никаких вдохов.
Мертвец вцепился в мою штанину, приподнялся на локте, губы изображали сожаление.
– Сядь, – попросил он. – Сядь, прошу.
Ну конечно: я сяду, а меня ждут твои клыки. Хотя какая разница? Я опустился на доски.
– Спасибо, – покойник по-прежнему сжимал мою брючину. – Только не уходи.
Все они говорят одно и то же.
– Прости, если что.
Ага, тысячу извинений. Я не хотел Вас убивать. Сначала надо унизить, испугать, а потом извиняться.
Иван ослабил хватку, но его пальцы продолжали удерживать ткань.
– Как я ненавидел работу! Не труд сам по себе, а эти морды начальников, эти глупые приказы, самодурство их, высокомерие. Такие важные все, такие шишки. А по сути дела, кто они? Такие же, как я. Так же устроились сюда. Разве что их мастерами взяли или кем там, а я водитель. И что с того? Откуда презрение такое ко мне? А стройки эти комсомольские? Идеалы выше неба. Ленин, партия. Всё это великое обманство. Мы верили им, а они нас обманули. Отняли у нас идеалы. Сами дали, сами и отняли. Что важного осталось? Деньги? Деньги – бумага. Здесь в них толку нет. Эх, как мне копейки кидали в могилу. Не потраченные деньги – в гроб. Мол, там потратишь. А хрена вам лысого. Не на что тратить.
Небесный старец лизал щёки покойника.
– Зачем жил? Для чего? Ни любви, ни хобби. Всё постно, бессмысленно. Как будто стоял в длинной очереди, и очередь до меня так и не дошла. Чего-то ждал постоянно. И главное – умёр, и всё. Через два месяца забудут, а через два года вообще не вспомнят. Знаешь, почему о мёртвых или хорошо, или никак? Чтобы забыть быстрее. Скажут: «Какой был хороший, пусть земля будет ему пухом». И про себя добавят так: «И пошёл он к чёрту». И рюмку водки в рот. И зашибись. Я думал: «С женой плохи дела, на стороне искать счастье надо». Столько баб перепортил, что стыд потерял. И опять ничего не изменилось. Галочку поставил, что ещё одна баба в коллекции, и спокоен. Никакого удовольствия. Весь кайф в том, чтобы уговорить. Мужчина, как хищник, охотится. По ресторанам поводил, комплименты, подарочки-фигарочки, потом – постель. И галочка в блокнотик. И сразу интерес пропал. И когда долго сопротивляются, неинтересно. Только время терять. Врал себе, что нравится спокойная жизнь. Мол, жена, дети, автопарк. Обман. Не хочу спокойствия. Хочу чтобы вдребезги, чтобы любовь, чтобы война, чтобы работа в кайф, чтобы сдохнуть как лампа, перегореть. Что угодно. Пусто-о! – воет покойник. – В мелочах всё. Копошиться чего-то там, потому что, типа, надо. Надо, Ваня, надо. А что надо? Зачем надо? Ну надо, и что? Вот я в могиле. И что дальше? Ни одной звезды.
Ливень заполнял рот покойника влагой. При смыкании губ она вылетала фонтанчиками и стекала по подбородку Ивана.
– Я не могу, – я попытался подняться.
– Что?
– Не могу больше.
В одиннадцатом веке холостых покойников женили. Новоиспечённую жену замуровывали заживо в склеп с мёртвым телом, чтобы мужчине не было скучно. Жёны царапали ножами себе лицо и руки и добровольно обрекали себя на смерть. Семейная идиллия. Навсегда вместе. Вечность слушать жалобы о немилосердной судьбе.
– Отпусти меня, – попросил я.
Покойник усмехнулся:
– Тебя никто не держит. Ты хоть выслушал меня. Никто до сих пор до конца не дослушал.
Иван закрыл рот, полный воды. Губы его были плотно сжаты, по открытым глазам били дождевые капли.
Тело Ивана вновь закопали, в газетах опять не было заметок о вандализме. В другие наши встречи Иван изображал спокойствие, рассказывал о том, как служил в армии, о семидесятых, о молодости, и ни слова о звёздах. Они вспыхнули для него в ту ночь и снова погасли.
Я жил в деревянном доме на окраине города. Каждую вторую ночь отправлялся в детский сад, и всякий следующий день не мог дождаться своей смены, чтобы вновь перевести стрелки часов на двадцать лет назад. Иногда, заступая на смену, встречал детей. Эти маленькие ангелочки с важным видом одевались, говорили: «Я сам» – и, сопя, с усердием завязывали шнурки на обуви.
Зима тянула ко мне пальцы со снежным маникюром. Крыши домов седели. Дни горбатыми калеками отправились в паломничество на юг.
В тот год я перестал топить печь. Безразличие охватило меня. Были и другие причины, кроме него, и я разобрал печь на кирпичи. В дом на цыпочках прокрался мороз, нарисовал инеем на стёклах кудрявые завитушки, выложил дорожки в форме моей обуви на полу, скомкал постель.
Раз в четыре дня мылся в бане. Тогда же стирал одежду. Подкидыш бегал за мной отогреваться, особенно когда градусник застывал на отметке сорок. Кошка сбежала.
Зима слишком далеко бросила свою тень.
Однажды вечером по дороге на работу я встретил одноклассницу. Не видел её с выпускного и думал, что общей темы для разговора не найти.
Заметив меня, Жанна обрадовалась:
– О, Саша, привет! Как дела? Сто лет сто зим. Дай обниму.
Она приблизилась ко мне, её руки похлопали меня по спине.
– Как живёшь?
– Нормально.
Мне было непривычно слышать свой голос, и я всегда робею, когда кто-то пытается меня обнять.
– Нормально, – повторил более уверенно.
– Нормально-нормально, – передразнила Жанна и легонько стукнула несколько раз по животу кулачками, закутанными в варежки. – Работаешь?
Кивнул.
– Женился?
Отрицательно покачал головой.
– Ой, молчун какой! Ты куда собрался?
– На работу, – буркнул под нос.
– На работу. Деловой какой. Торопишься?
– Не то, чтобы очень.
– Понятно с тобой всё.
В глазах Жанны плясали игривые зайчики.
– Наших кого-нибудь видел?
– Никого.
– Жаль, – зайчики в глазах Жанны скорчили сожалеющие мордочки, носик сморщился. – А ты знаешь, я тоже давно никого не видела. Генку полгода назад встретила в автобусе, так он торопился куда-то, даже не поговорили толком. А девчонки разъехались все.
Я кивал головой. Да, точно под землёй наши друзья. Вроде бы, рядом, а вроде бы, и нет никого.
– Ты почему такой замороченный?
Я пожал плечами.
– Ты знаешь, что? – Жанна сняла варежки, сняла с плеча сумочку и принялась в ней что-то искать. – Давай, я тебе адрес оставлю, а ты ко мне в гости зайдёшь. Договорились?
Я кивнул головой и поспешно добавил:
– Да-да, хорошо.
За последние пару лет меня впервые позвали в гости.
– Ой, балбесина неразговорчивая, – Жанна шутливо хлопнула меня ладонью по шапке.
Она извлекла из сумочки маленький блокнот, написала в нём свой телефон и адрес, вырвала лист и отдала мне.
– Завтра можешь?
– Завтра работаю.
– Тогда послезавтра.
– Угу, – согласился я.
– Угу-угу, – передразнила Жанна. – В общем, заходи. Где-нибудь часов в восемь. Буду
