посредственными участниками событий, разве только расшевеленными: теперь они, точно как те птицы в ненастную погоду, ходят друг за дружкой по беседке выбирая новое место, где бы можно было им, поудобней разместившись, опять нахохлиться. Вот, промелькнуло красивое, но нахальное лицо жены Пряникова, с застывшим выражением какой-то упоенности происходящим, как будто впечатлений за сегодня уже «сверх абонемента» набралось у нее. Вот сам Дмитрий Сергеевич, с виноватым лицом, упорно ищет и нигде не может найти возможности оправдаться, – всем вдруг стало не до него. Андрей Константинович, изумленный и испуганный, выскочивший из-за стола в тот момент, когда жена его разразилась глухими рыданиями, остается истуканом в положении отчаявшегося, вцепившись обеими руками в гущу темно-русых своих волос. Нина Матвеевна пребывает в какой-то прострации, шевелит одними губами и блуждает взглядом по звездам. Как не велико его желание выразить свои сожаления поскорее, Маргариту Олеговну Дмитрий Сергеевич все же обходит пока стороной. Та же медленным шагом движется по периметру, придерживаясь края беседки; заложив руки за спину и прищуривая глаза недовольно, она как будто выжидает, когда весь этот балаган кончится. «Уйди, уйди, пожалуйста, совсем уйди!» – кричит не своим голосом, бдящая на своем посту Анжелика Владимировна, предвидя намерение жаждущего искупить свою вину Пряникова приблизиться с объяснениями к заливающейся немыми слезами хозяйке дома.
–Добрый… добрый вечер добрый юноша, подскажи, будь добр… – где нашатырь в этом доме? Не могу, не могу найти в этом доме нашатырь! – округлив до предела и без того большие глаза свои, сокрушается впечатлительный Илья Семенович.
–Данил Андреевич, надо же, как вы… как ты, мой юный друг, не
вовремя, – сменяет не дождавшегося ответа наэлектризованного своей супругой Илью Семеновича разгорячившийся Пряников, не отчаивающийся отыскать расположенности к своей персоне хотя бы в ком-то. – Тут, видишь ли, в твое отсутствие случилось некоторое обстоятельство… – приступает он к младшему Игнатову осторожно. – Но ты ни в коем случае не думай отчаиваться, дело поправимое, дело житейское – обыкновенная семейная сцена, и только, и только…
–Убил! – прорвавшимся, истерическим голосом восклицает Антонина Анатольевна. – Преступник, он нас всех убил, Даня! – кричит, глотая слезы и простирая руки перед собой. Поворачивает голову к «преступнику» и с неестественной энергией впиваясь в него воспаленным негодующим взглядом, задыхаясь и хрипя, превозмогая новый порыв нахлынувших чувств, таки выдавливает из себя еще одно слово: «Иуда!», после чего разряжается самым безудержным жалостным плачем.
–Здравствуй милый, здравствуй, – произносит минуту спустя весь бледный, с дрожащей нижней губой и увлажненными глазами Андрей Константинович, неуверенно подступая с этими словами к сыну. – Кажется, нам нужно объясниться, – неохотно и крайне расстроенно замечает он.
Есть в нашем городе одно замечательное заведение, и даже это целый комплекс, столичным языком выражаясь, – развлекательный комплекс. Имя ему «Искра». Знают об этом месте у нас все – от мала до велика. Да и за пределами Кузино во время оно молва об «Искре» прошла неслыханная. Сказывают ресторанные старожилы, что в скоротечный тот период, в знаменательные его дни, как-то в День Рождения «Искры», вся провинциальная знать со всех уголков области отправляли свои прихотливые взоры на встречу с «именинницей», и далеко не каждый из «сильных плодовитого края сего» удосуживался приглашение получить. Еще бы, ведь на такие торжества могли и Киркорова и Леонтьева из Москвы выписать, – экая диковинна, – прельщались многие, а «Искра» со своим блестящим ресторанным залом, все же, и, несмотря на все свои тогдашние преимущества, была не резиновой. Чтобы объяснить читателю этот феномен, скажем только, что какое-то время «Искра» была излюбленным детищем одного из передовых в регионе предприятий, волею судьбы втиснутого в черту нашего городка и на тот момент пользующегося статусом государственного. То есть вся экономика была «внутри» (не скажем «втуне»). Нечего таить, всем нам, жителям Кузино, в незабвенные те времена, проклинать участь свою не приходилось. Состояли мы несравненно лучше обитателей соседних местечек. На знаменитом Предприятии (практически каждой кузиновской семьи был там свой представитель) зарплату платили удовлетворительно и исправно. Словом, с голода не мерли и даже не пухли. И тепло было в наших домах, так что в дополнительных обогревателях в зимние месяцы нужды не испытывали, и свет горел бесперебойно, даже и на уличных столбах. Сами квартиры у нас, говаривали, в цене достигали уровня квартир областного центра, только мы и не думали тогда продавать жилплощадь свою. «Дом наш в маленьком Монако, – судачили мы полувсерьез между собою, – чего нам боле?», – все, конечно, относительно, благосклонный читатель понимает и простит нам, кузиновцам, провинциальную наивность и слепое легкомыслие тех счастливых дней. Но жили мы, правда, неплохо и натурально перед знакомыми «туземцами», встречаясь на иногородних рынках или еще где, хвастали. Хвастали, что собираются у нас реконструировать стадион – по европейским канонам с раздельными секторами и пластиковыми сидениями; что в больнице нашей «центрально-городской» затеяли ремонт; что горсовет уже поштукатурили и «умыли». Делились на ушко, что директор Предприятия купил себе машину, новую, импортную; что начальник 1-го участка Предприятия отправил своего отпрыска за рубеж на финансиста учиться; что начальник 3-го участка Предприятия вчера в Д. крупно проигрался в казино – и откуда только к рядовому обывателю такие слухи доходили? Но больше всего, конечно, говорилось об «Искре».
«Искра» в миг своего рассвета являла собою достаточно крупное двухэтажное сооружение с множеством пристроек, гармонично вписанных в общий монолит, с обширным садом, где благополучно росла самая разнообразная, в том числе и декоративная растительность, где живописно размещались уютные домишки из сруба, обогреваемые и кондиционированные, выполняющие функции заказных, изолированных от остального общества помещений, с кнопкой вызова официанта и прочими благоприятными новациями того времени. Все было дорого, изящно, со вкусом. Была летняя площадка, с вычурным фонтаном в своем центре, окруженная небольшими столиками на четверых, которые, впрочем, в случае надобности в любой момент готовы были соединиться и разместить за собой компанию в количестве более значительном. В основном здании, на первом этаже был обширный холл, с гардеробом, и тоже со своим миниатюрным фонтанчиком, с множеством зеркал и двумя направлениями уводил посетителей: прямо и направо – в бар, вверх по лестнице – в ресторан, где, как уже было упомянуто выше, и Киркоров в пик своей эстрадной карьеры не гнушался солировать. В баре было также все комильфо. Бармены и официанты перед своими гостями держались в высшей степени почтительно, графины и бокалы ими начищались до блеска, скатерти на столах слепили белизной. Шеф повар приглашен был специально откуда-то из столицы
