согласимся на невыгодный для нас брак. Он, впрочем, должен сам понять, потому что это везде происходило на свете, когда дело шло о поддержании чести рода. Жертвовали дочерьми, отдавали их в монастырь, лишь бы дать мужской линии необходимое состояние. Нам нечего ни стыдиться, ни скрываться, когда нужно спасти имя графов Туровских, и если две упрямые, глупые старые девы не хотят, то воспрепятствовать их интригам. В наших поступках нет ничего необыкновенного. Мы делаем то, что всегда делалось и делается.
Графиня повторяла последнюю фразу, ходя по комнате в раздражении, стараясь внушить слушателям свое объяснение и поставить их на свою точку зрения.
— Пока я жива, — сказала она, — ручаюсь, что никого не допущу приблизиться к ним и употреблю для этого все средства, потому что я обязана защищать права сына.
— Но кто же вам сказал, что барон думает о сестрах? — прервал Люис. — Я держу пари, что нет. Он слишком рассудителен, чтоб не понять, что лично тут ничего не возьмет; но за Манеттой не прочь поухаживать, и…
Манетта, скрывавшаяся за занавеской, а отчасти за креслом, вышла из своего уголка сердитая, покрасневшая. Она остановилась перед Люисом, как бы вызывая его на бой.
— Кто это вам сказал? Что вы измышляете? Можете командовать сестрами, но меня оставьте в покое, я знаю, что делаю. Что касается до вашего барона, то я не забочусь о нем и даже не думаю. Если захочу, то найду что-нибудь лучшее, ручаюсь.
Здесь француженка остановилась, потому что ее удерживал грозный взор графини, но глаза ее сверкали гневно.
— Манетта, молчать! — воскликнула графиня, топнув ногою. — Слышишь, молчать! Говоря с графом, моим сыном, ты не забывай, что живешь на мой и на его счет, что завтра же могу отправить тебя в Париж, где будешь работать в магазине, как…
— Ну что же и буду работать! — воскликнула разгневанная Манетта. — Если прикажете, завтра же уеду, и не пожалею о Туровской пустыне.
И она дрожала всем телом.
— Что с тобою, Манетта? Ты с ума сошла? — сказала графиня.
— Да, сошла с ума!
И, побежав в угол, она села на диван и начала плакать.
Люис смутился. Графиня погрозила ему.
"Еще этого недоставало! — подумала она. — Но, говоря правду, я сама тут виновата". Люис, — сказала она, — пожалуйста, не приставай к кузине, говорю тебе раз навсегда: оставь ее в покое.
Сын поклонился в знак покорности.
— Прошу сегодня же отправить барона! — прибавила мать.
— Я был бы очень благодарен вам или дю Валю, если б пособили мне, — отозвался Люис, — а я один не в состоянии.
— Ты ребенок! — воскликнула графиня. — Скажи, что тебе необходимо ехать по делу, вероятно же, он без тебя не останется.
— Слушаю, но если он захочет дожидаться меня в Божьей Вольке, так как он подружился с Богунем, — что ж я тут поделаю? Вам известно, что оттуда, если захочет, нет ничего легче подкрасться к которой-нибудь из сестер или к Манетте.
— Пожалуйста, позабудьте обо мне! — прервала злобно Манетта. — Или, или…
— Или что? — спросил презрительно Люис.
— Или Манетта может сказать здесь нечто такое, что для вас будет не совсем приятно.
Графиня оборотилась к ней, но Манетта, закрыв лицо руками, снова заплакала.
Люис так смешался, что это не ускользнуло от внимания графини.
Дю Валь сидел молча, в продолжение всего разговора. Он вообще не грешил многословием и служил в Турове скорее исполнительной властью, нежели совещательной.
— Брюно, кузен Брюно! — сказала, обращаясь к нему, графиня. — Пожалуйста, промолви же хоть одно слово!
Дю Валь выпустил клуб дыма.
— Что ж я тут могу сделать? — проговорил он медленно. — Прикажете вытурить барона, я пойду и…
— Но только Бога ради без скандала! — воскликнула графиня, бросаясь к нему. — Все вы знаете, как нас не любят в соседстве, а потому не следует служить пищей злым языкам.
— Поэтому-то я и предпочитал его оставить в покое, — сказал Люис, — чтоб соскучился и сам выехал, и я убежден, что уедет скоро. Я обращаюсь с ним очень холодно, он человек благовоспитанный, и сам поймет.
— Манетта пусть сегодня не выходит, — прибавила графиня, обращаясь к ней, — скажем, что она нездорова, и ему не будет повода…
— А я пойду к нему на кофе, — сказал дю Валь, — и поговорю откровенно, что Люис должен уехать по важному делу.
— Извините, — вмешался быстро Люис: — я боюсь милейшего Дю Валя и сам как-нибудь устрою. Иду к нему.
— Постой! — сказала мать. — Еще несколько слов.
И обратясь к Манетте, шепнула ей что-то на ухо. Девушка вышла, закрыв лицо, но из-под платка бросила гневный, мстительный взор на Люиса.
— Это все вещи второстепенные, — отозвалась графиня, понизив голос. — Прежде надо посоветоваться и обдумать план поведения на будущее. Оба вы, ни Люис, ни Брюно не ходите к этому бедному больному графу, и не знаете состояние его здоровья, но несчастному с каждым днем хуже, говорю это вам, не шутя. Что нам делать в случае катастрофы? Если закон не предоставляет безусловной опеки над паннами мне и Люису, то они ускользнут от нас еще до окончания траура.
— Но ведь отцу не может быть так плохо? — сказал холодно Люис.
Дю Валь прибавил тихо:
— Доктор говорит, что с этой болезнью можно жить чрезвычайно долго.
— Но я вижу, как он слабеет, как явно угасает.
Все замолкли, Люис довольно равнодушно смотрел на пол.
— Дело наше с паннами дурно поведено было сначала, — продолжала графиня, — а теперь уже невозможно поправить. Я поехала бы в Рим, выпросила бы разрешение для Люиса, если б он захотел жениться на Эмме, и тогда все было бы можно.
— Жениться на сестре, которая старее меня!
— Вещь не небывалая, в таких важных обстоятельствах, где идет дело о поддержке знаменитого рода.
— Но ведь не могу же я жениться на обеих! — возразил Люис. — Все же одна осталась бы.
— На эту легко было бы повлиять через сестру.
— Но этого никогда не могло бы случиться, никогда! — сказал Люис.
Графиня пожала плечами.
— Если б ты был немного старше и имел побольше отваги и решимости…
— Но во всяком случае необходимо искать другой выход, — заметил Люис, — и дело в том, какой?
— Но ведь я же и спрашиваю, что делать?
— Не знаю, положительно не знаю, — прошептал дю Валь. — Застрелить сумею, если б кто оказал сильное сопротивление, но советовать!..
— Я тоже, — сказал Люис насмешливо. Графиня начала ходить по комнате.
— Все поздно! — сказала она. — Мы должны продолжать и без того натянутое положение и отдаться на произвол судьбы. Что ж я одна, слабая женщина, могу сделать, когда никто
