- ...Наш глубокоуважаемый расскажет о... - Она вопросительно уставилась на Луня.
- Да что ж тут расскажешь? - скорбно начал Лунь. - Просто - наболело... где-то вот здесь.
Потом он молчал довольно долго (сильный эффект!). Потом глухо заговорил. Суть его речи была известна - и обречена на успех. В эту лихую годину, когда народ стонет от нищеты, бесправия, чудовищной коррупции, он (Лунь) выбрал время, которого Бог ему уже не так много отвел, чтобы принять участие...
- Возглавить! - выкрикнул Сысой, но Лунь лишь горестно отмахнулся.
- Возглавлять мне что-нибудь уже поздно, - умудренно улыбнулся он. - Я просто поехал сюда, потому что надеялся в меру моих слабых уже сил как-то помочь людям в их нужде.
Одному он помог точно - Фалько.
- Но оказалось, - голос его вдруг окреп, - что здесь, под прикрытием высоких словес, творится... торжище! Совершаются сделки!
Народ зааплодировал. Он, как и всякий народ, обожал безумно, когда его чудовищные подозрения наконец оправдываются и кто-то режет наконец правду-матку. Особенно - такой вот!.. Кстати - какой?
- Да ну... - произнес мужик с нами рядом. - Он, говорят, еще в ЦК был!
- Ну и что? - горячо возразила ему его жена. - А где ж такому человеку тогда было быть? В Париже - или в ЦК!
- Поэтому, - скорбно закончил Лунь, - я покидаю... это торжище!
Отличное, кстати, слово нашел. Лунь спустился со сцены, поддержанный на ступеньках Фалько.
- Во, - загудели в зале, - тот самый с ним! Который все тоже насквозь видит!
Народ шумно расступался. Лунь шел, благодаря кивками всех тех, кто освобождал ему путь, шел, как и обещал когда-то, - пешком. Правда, судя по спутнику - недалеко.
Прием этот - "полет Луня" - знали все опытные люди: внезапно вылететь, чисто и светло, из какого-нибудь крупного дела, обдав его белоснежным своим пометом... Что может быть краше? Остается лишь гордиться тем, что есть еще у нас такие люди... пока.
- Это конец! - сказал мне Крот. Нас обтекала толпа, устремившаяся за пророком. - После такой плюхи нам уже не встать!
- Встанем! - сказал я.
Настоящих плюх не видал. Молодой ишшо.
В следующие дни мы с Кротом пытались как-то восстановить хозяйство. Потерпев полное поражение наверху, взяли пониже, снова подались в народ, пришли на разлив у моста, где нежился многоглавый змей, явно торжествуя.
- Ну что? Вмазали вам? Не любите правду-то?! - проговорила его главная, бровастая голова.
Судя по его голосу, лицу, стилю поведения, он сам был не чужд восприятию сумм "в особо крупных размерах"... но при торжестве правды ликуют все особенно если эта правда к тебе не относится.
- Ну что? За помощью пришли? - торжествовал он.
- Да хотелось бы через вас выйти хотя бы на мэра, - скромно произнес Крот.
- Ящик коньяка-то хоть будет? - пренебрежительно поинтересовался тот. Мол, на такое хоть вы способны?
Так куда ж мы денемся-то, с погубленной репутацией?
Ящик коньяка мы лично тащили с Кротом.
Ничего более безобразного, чем эта тайная встреча с мэром, я не видел давно. Мы долго поднимались в машинах по ущелью и наконец вылезли в условленном месте.
Распоряжался всем бровастый. По сигналу его бровей Ваня и его друг с хрустом полезли в кустарник, в гору, и, пошебаршив там в наступившей уже тьме, выкинули на площадку что-то тяжелое, мертвое и голое. Тело тяжело шлепнулось. Отряхивая ладони от растительного мусора, ребята, отдуваясь, слезли на дорожку.
- Вы что мне сбросили? - зашептал бровастый. - Я ж осетра заказывал! А это человек!
Я, оказавшись рядом, невольно тоже пригляделся. Человек. Голый, в одних лишь плавках, и, похоже, бездыханный.
- Так то егерь! - приглядевшись, сказал бритоголовый.
- А осетр где?
Растерянно переглянувшись, орлята снова полезли в кусты, долго там ползали в наступившей уже полной тьме, матерясь все более и более безнадежно. Ломая с треском кусты, на тропу вылетело еще одно длинное голое тело - в этот раз, похоже, осетр.
- Ну вот, - удовлетворенно произнес бровастый. Осетра стали торопливо, как бы испуганно, рубить топорами, швырять куски в котел на костре. Огромные тени метались по горам. Нарастало манящее бряканье бутылок. Крот и мэр, по фамилии Мурцовкин, как бы не замечая всей этой презренной суеты, галантно беседовали в сторонке. Несмотря на то что ночь наступила, мэр почему-то оставался в черных очках.
- Да-а... Дыр у нас много! - говорил он. - И опорно-двигательный - это наша боль. Так что... - Он развел руками, как бы принимая дорогого гостя в объятья.
- Ну... некоторые инвестиции возможны, - рокотал Крот.
Успокоенный - тут все ладится, - я отошел.
- У вас есть связи в Минприроды? - протаскивал свое Крот.
- Да, многие бывали здесь. А благодарность? - гнул свое мэр.
Голоса их затихли. Я подошел к Петру. Петр, который тоже, как член местной мафии, был здесь, поначалу чурался меня, как соучастника опозоренного всеми "торжища" (и его чуть не втянул!). Но, размачивая себя вином, постепенно отмяк.
- Мой прыжок, значит, похерен? - горестно произнес он.
- Подожди! Еще не вечер! - подбодрил его я.
Меня по-прежнему смущал безжизненный егерь, которого тоже, как осетра, подтащили к бурлящему котлу. Но, поглядев на него в очередной раз, я увидел, что глаза его открыты, весело бегают по сторонам, - и я успокоился.
Метнувшееся пламя костра высветило вдруг Ваню и его бритоголового друга, оказавшихся в непосредственной близости от нас и поглядывающих неадекватно.
- Все! - шепнул Петр. - У этих уже кулаки чешутся! Валим отсюда!
Свою работу пресс-секретаря я, в общем, считал исполненной, и мы съехали в душный, пахучий овраг. В мешке у Петра что-то брякало - и я, кажется, догадывался - что.
- Есть тут одно местечко, - прошептал Петр. - Ухайцы держат. Только примем сначала - на ход ноги.
Мы приняли и поползли по оврагу.
- С Мурцовкиным бесполезно о крупном разговаривать! - шептал Петр. - Им Джемал Дваждыхиреев командует, с кошар. Сами позвали их, от своей же лени, наших овец на кошарах пасти все лето. Теперь тут сила у их!
Ухайцы же, по словам Петра, - наоборот, мирное племя, которое было тут еще до мусульман и христиан, их обычаи совсем древние.
- Не огнепоклонники? - с опаской спросил я.
- Да не-ет! - успокоил меня Петр.
Какая-то горькая травка замечательно пахла. Дивная ночь!
- У них свои обычаи! Похороны, например... еще живого человека замуровывают сверху в такой глиняный столб: какие-то особые сигналы с небес он тогда получает, пока жив.
- Так на хрена мы туда идем? - Я остановился у каких-то свисающих на длинных ветках, щекочущих щеки цветов.
- ...Так теперь не замуровывают вроде живых-то. Там у них вроде кабак, а для культурного отдыха - музей.
Культурный отдых я помню плохо...
Резная терраса, наполовину затемненная моей гигантской тенью от костра. Быстрый, холодный ручей с сетью... но сеть не для рыбы, а для того, чтоб не унесло течением бутылки, охлаждаемые для гостей. Они, собственно, и не успели бы далеко уплыть.
Помню широкую утоптанную площадку за оградой: музей их древнего быта. Бубны с колокольчиками и ленточками, такие же шляпы, детская люлька-качалка, тоже вся обвешанная. Изделия эти продавались любознательным и, как правило, пьяным туристам. Одно, кстати, изделие, уходящее корнями в седую древность, пришлось очень кстати и в наши дни: древнее приспособление для ходьбы в пьяном виде. Дуга на колесиках по концам: продеваешь шею в хомут, руки в кожаные петли - и идешь. Дуга, упираясь в землю, не дает окончательно упасть, колокольчики звенят, ленточки развеваются! Еще ухайцы предложили нас замуровать, незадорого, но мы отказались.
Мы вылезли на шоссе. Я шел, бренча и развеваясь, Петр держал меня за пояс, не отставал. Водители, принимая нас за представителей древней цивилизации, бодро сигналили.
- Ты, можно сказать, в родном доме и не был еще, - прошептал Петр. - Ну... Войдем тихо, как два кота.
Мы, обогнув плетень, тихо вошли во двор. Родной дом был высотой метра в два длины и в ширину такой же. Как только могучее племя братьев и сестер, давшее жизни и нам, тут размещалось? Теперь он имел, правда, лишь мемориальную ценность: Петр уже всего понастроил кругом.
- Стоит, как домик Ильича среди современности, - пояснил Петр. - А вот для Славки хитрый дом строю. В одну ендову три крыши свожу!
- Да, ендова сложная! - согласился я.
Мы сели в беседке на крутом берегу, унизанном мелкими белыми розами. Капли росы на них, наливаясь солнцем, желтели.
Все еще спало вокруг, лишь скотина, ворочаясь, сладко вздыхала во сне, готовясь к пробуждению.
- Тут у меня козы сейчас шерстяные. Свиней прежде держал. В горы их гонял, с кабанами скрещиваться. Шикарное мясо выходило, с дымком, с ягодным запахом. Гурманы приезжали за ним. Однажды свинка моя на спаривание мчалась и сбила с ног Мурцовкина, мэра нашего, что по шоссе вниз от бабы возвращался. Упал в пропасть Мурцовкин, три дня на лианах над бездной висел. С тех пор запретил это скрещивание как антинаучное. Пришлось запереть моих наглухо. Так к ним Ромео пришел!
