Съемщики вышли на дворъ. Мужикъ стоялъ поодаль и курилъ трубку.
— А еще господа! А еще имъ, какъ путнымъ господамъ, двадцать пять штукъ раковъ въ телѣжку на гостинецъ положилъ! бормоталъ онъ.
Съемщики не отвѣчали и направились къ лавочнику. Баба шла сзади.
— Однако, какое же это будетъ здѣсь дешевое житье! Да здѣсь все втридорога. Здѣсь дороже, чѣмъ въ Петербургѣ. Здѣсь за курицу пришлось восемь гривенъ заплатить, говорила съемщица мужу. — И это деревня, глушь, это лоно природы! Вотъ ты восторгался-то здѣшними мѣстами, радовался, что не увидишь ни докучливыхъ продавцовъ-разносчиковъ, ни парголовскихъ и другихъ пригородныхъ алчныхъ мужиковъ. Да здѣшніе мужики хуже всякихъ разносчиковъ, а парголовскій мужикъ передъ ними овца.
Съемщикъ молчалъ.
— Недоумѣваю, какъ мы здѣсь лѣто жить будемъ. Да тутъ на насъ цѣлый походъ лавочникъ и мужики предпримутъ, чтобъ ободрать насъ какъ липку, продолжала съемщица.
— Нѣтъ, сударыня, будьте покойны. Лѣтомъ мы куда дешевле за все беремъ. Вѣдь ужъ это такъ только, что вы у насъ остановились, утѣшала ее неотстававшая отъ нихъ баба. — А будете лѣтомъ постоянно у насъ брать и раковъ, и рыбу, какую мы наловимъ, и молоко, то мы не будемъ дорожиться.
— На грошъ мѣдный я у васъ никогда ничего не возьму!
— Да зачѣмъ же сердитъся-то? Вѣдь это все онъ, а я тутъ не при чемъ, я особь статья. Во мнѣ вы не сомнѣвайтесь.
Лавочникъ стоялъ на крыльцѣ своей лавки и, держа руки на груди за передникомъ, встрѣчалъ взоромъ съемщиковъ.
— Въ дорожку съ собой взять что-нибудь понадобилось? крикнулъ онъ имъ. — Пожалуйте… У насъ и ветчина есть, и колбаса угличская, и зельтерская вода съ лимонадъ-газесомъ.
— Ничего намъ не надо изъ вашей лавки, а будьте столь добры, велите запречь лошадь и свезите насъ на желѣзную дорогу, отвѣчалъ съемщикъ.
— А что же мужъ-то ейный? кивнулъ лавочникъ на бабу. — Вѣдь вы съ нимъ хотѣли ѣхать.
— Нѣтъ, нѣтъ! Я съ алчными акулами и подлецами дѣла не имѣю.
— Вообразите, онъ заломилъ съ насъ рубль! прибавила съемщица.
— Да меньше, сударыня, за эту дорогу и взять нельзя мужику, проговорилъ лавочникъ.
— Вы же вѣдь обѣщали возить наръ за сорокъ копѣекъ.
— Лѣтомъ будемъ возить, это точно, потому у насъ лошадь на станцію порожнемъ ходитъ, когда за товаромъ отправляется.
— Однако, можете же вы насъ и сейчасъ свезти на станцію. Вы вѣдь вызвались и даже обижались, что мы не беремъ у васъ лошади.
— Это вѣрно-съ. Ужъ коли наши жильцы, то мы отъ нихъ и пользоваться должны.
— Такъ вотъ, пожалуйста, дайте намъ лошадь поскорѣе.
Лавочникъ вынулъ руки изъ-за передника, спряталъ ихъ за спину и сказалъ:
— Сегодня полтора рубля будетъ стоить. Работникъ прокатитъ съ бубенчикомъ.
— То-есть, какъ это полтора рубля? удивился съемщикъ. — Вѣдь вы же предлагали за сорокъ копѣекъ.
— Лѣтомъ, лѣтомъ, когда лошади по пути будетъ.
— Прикажите, баринъ, мужу-то моему пріѣхать. Я сбѣгаю и уговорю его. Онъ за рубликъ васъ въ лучшемъ видѣ предоставитъ, начала баба.
— Теперь ежели еще мнѣ твой мужъ рубль дастъ, чтобы я съ нимъ ѣхалъ, и то я не поѣду, отвѣчалъ съемщикъ.
— Экіе вы какіе сердитые, сударь! Да что онъ сдѣлалъ-то вамъ такое особенное? Кажется, ужъ старались, хлопотали, хлопотали около васъ.
— Что онъ сдѣлалъ? Ты хочешь знать, что онъ сдѣлалъ? Я ему отдалъ деньги за отвозъ насъ на станцію, а онъ взялъ деньги и отказался насъ везти
— Мы не считаемъ, баринъ, что вы намъ за отвозъ васъ на станцію деньги отдали. Помилуйте, откуда же?.. По расчету не выходитъ. Вы отдали только шесть рублей. Вы даже и мнѣ-то обѣщанныхъ на кофей не дали.
— Господинъ хозяинъ! Запрягайте, пожалуйста, для насъ лошадь и везите насъ скорѣй на станцію, обратился съемщикъ къ лавочнику.
— На полтора рубля согласны-съ?
— Чортъ васъ дери! Грабьте! Запрягайте!
— Зачѣмъ же сердиться-то? Никакого тутъ грабежа нѣтъ, дѣло полюбовное. Хочешь — ѣдешь, не хочешь — не ѣдешь, проговорилъ лавочникъ и, обернувшись къ дверямъ лавки, крикнулъ:- Силантій! Запрягай гнѣдого въ тарантасъ! Дачниковъ на станцію повезешь. Пожалуйте, ваша милость, въ лавку на скамеечку присѣсть. Лошадь черезъ десять минутъ будетъ готова, отнесся онъ къ съемщикамъ.
— Не требуется. Намъ и здѣсь хорошо, пробормоталъ съемщикъ, отвернувшись отъ лавочника и переминаясь съ ноги на ногу на дощечкѣ, положенной черезъ грязь.
— Ну, барыня пускай зайдетъ. Гдѣ же имъ тутъ посреди грязи-то?.. У насъ въ лавкѣ чисто. Можетъ быть, онѣ кстати и гостинчику какого ни на есть купятъ у насъ для своихъ дѣтишекъ. Вѣдь дѣти любятъ гостинцы. Леденцы есть, мармеладъ.
Съемщики не отвѣчали. Баба стояла около нихъ и опять приступила къ нимъ.
— Сударыня, да неужто вы мнѣ на кофей-то не дадите? Сударь, да неужто же вы отжилите обѣщанное? Вѣдь такъ господа, ей-ей, не дѣлаютъ.
— Базиль! Кинь ты ей Бога ради полтинникъ и пусть она провалится! раздраженно сказала съемщица мужу.
Тотъ съ сердцемъ сунулъ бабѣ въ руку мелочь и крикнулъ:
— Бери и провались куда-нибудь, чтобъ я тебя не видѣлъ.
— Ну, спасибо, спасибо, заговорила баба, улыбаясь, и прибавила:- а только и сердитесь же вы! Зачѣмъ такъ сердиться! Ну, прощайте. А къ тебѣ я, Савелій Прокофьевичъ, ужъ ужо вечеркомъ за халтурой приду, обратилась она къ лавочнику. — Вонъ баринъ-то ужъ очень сердится.
— За халтурой! Какъ вы эту самую халтуру очень ужъ чудесно любите! проворчалъ лавочникъ.
— Да вѣдь самъ же обѣщалъ, что кто тебѣ дачника подсдобитъ, тому халтура будетъ, — вотъ я и подсдобила.
— Послушай, баба! Скроешься ты съ нашихъ глазъ или не скроешься? крикнулъ съемщикъ.
— Иду, иду, баринъ. Благодарю покорно. Вотъ видите, я такъ не сердитая.
Баба зашагала по дощечкѣ черезъ грязь и вскорѣ скрылась за угломъ.
Минутъ черезъ десять со двора мелочного лавочника выѣхалъ тарантасъ. На козлахъ сидѣлъ работникъ. Лавочникъ самъ усаживалъ съемщиковъ въ тарантасъ и сказалъ работнику:
— Полтора рубля съ нихъ на станціи получишь. Ну-съ, счастливаго пути. Жалуйте къ намъ поскорѣе совсѣмъ. Полагаю, что изъ-за товара ссориться не будемъ, обратился онъ къ съемщикамъ. — Трогай, Силантій!
Лошадь потащила тарантасъ по грязи.
— Ну, слава Богу, выбираемся изъ этого поганаго гнѣзда, сказалъ съемщикъ.
— А вѣдь въ этомъ поганомъ гнѣздѣ все лѣто прожить придется, со вздохомъ отвѣчала съемщица.
— Да ужъ я теперь такъ разсуждаю, что не наплевать ли намъ на нашъ задатокъ, данный за дачу, и чтобъ ужъ сюда ни ногой…
Съемщица помолчала и потомъ пробормотала:
— А вотъ дома объ этомъ потолкуемъ.
1893
