- Что вы там возитесь? - спросонья спросила хозяйка с печи и, не дождавшись ответа, снова захрапела.
Мышь устала, начала хитрить. Она подолгу не двигалась, вероятно, прикидываясь мертвой. Кошка ложилась на бок, кувыркалась, поднималась на ноги, дугой изгибала спину и легонько, издалека трогала мышь своей страшной лапой, и мурлыкала, и мяукала. Ей хотелось играть. Она требовала, чтобы и мышь играла с нею, не умирала бы раньше времени.
Я осветил их лучиком китайского фонарика и увидел: мышка еще жива, черные глазки ее поблескивают, только она выжидает, ей хочется перехитрить свою смерть. Но, господи, до чего же она была мала рядом с этим страшилищем! И я вдруг, впервые в своей жизни, пожалел мышь, мне даже захотелось, чтобы она сбежала. И, словно почувствовав, что я на ее стороне, мышка кинулась под печку, но кошка, даже не вскочив, накрыла ее своей лапой и вместе с ней игриво перевернулась через спину.
Это продолжалось долго. Долго мышку не оставляла призрачная надежда на свободу. Только покажется ей, что наконец-то она перехитрила своего врага, может вздохнуть, скрыться и располагать собою по своему усмотрению, а кошка опять прижмет ее к полу, к земле. Прижмет и отпустит. Отпустит и отвернется, делая вид, что ей все безразлично. И мяучит требовательно, недовольно: "Да беги же снова, играй со мной!" Не мурлычет, а мяучит.
Хозяйка с печи опять подала голос:
- Кошка-то, видно, на улицу просится, выпусти!
- Нет, она мышь поймала, играет! - ответил я.
- У, тигра окаянная! Живодер! - с ненавистью сказала хозяйка.
Наконец и я ощутил ненависть к кошке.
Я направил узкий электрический луч прямо в ее бледно-зеленые с серым дымком глаза, когда она, валяясь на спине, жонглировала мышью, как фокусник мячиком, и ослепил ее.
Воспользовавшись этим, мышь сделала последнюю попытку уйти в свое подполье. Но у "тигры" кроме зрения был еще звериный слух.
- У, подлая! - с откровенной ненавистью зашипел я.- Поймала-таки опять! Кровопийца! - И я готов был пнуть ее, потому что вся моя застарелая неприязнь к кошачьей породе поднялась во мне.
Мышь больше не подавала признаков жизни. Кошка мяукала с недоумением, обиженно и гневно толкала ее то левой, то правой лапой, словно бы отступалась от нее, отходила в сторону - мышь не двигалась и лежала либо на боку, либо на спине, задрав кверху голенькие, тонкие, как спички, ножки.
Тогда кошка съела ее. Ела она неторопливо, лениво, щуря глаза и чавкая. Похоже было, что ест без удовольствия, ест и брезгует. Мышиный хвостик долго торчал из ее рта, словно кошка раздумывала: глотать ей эту бечевку или выплюнуть ее. Под конец она проглотила и хвостик.
Хозяйка моя свесила ноги с печи.
- Ты что, полуношник, сегодня долго не спишь?
- Смотрел, как кошка с мышью играла,- ответил я.
- Ой, паре! - охает хозяйка, должно быть, удивляясь моей несерьезности.
- Что - "ой, паре"?
- Ну-ко, надо!
- Что - "ну-ко, надо"?
Хозяйка задумывается и наконец, что-то обмозговав, произносит:
- Тигра - она тигра и есть! У нее свое дело, а у тебя свое. Спи давай!
- Ладно! Давай буду спать.
Я ложусь и засыпаю тревожным тоскливым сном.
1962
ТВОРЧЕСТВО
- Опять каша!
Борька сидел с полным ртом, сопел, дулся и смотрел на всех сердитыми глазами. Его уговаривали, ругали, пытались задобрить. Но ничего не помогло. Обеденных часов в семье стали бояться, как наказания. Мать нервничала, отец рывком вставал и уходил из-за стола.
Горю помог соседский мальчик Ваня. Как-то во время еды, когда за столом не усидела даже многотерпеливая мать, Ваня сказал Борьке:
- Я тоже не люблю кашу, но это ничего. Я тебя научу, будет интересно... Давай делать дорогу!
Борька посмотрел на товарища сквозь слезы, подумал и кивнул головой. Тогда Ваня устроился с ним рядом, пододвинул к себе тарелку, взял ложку из его рук.
- Сначала сделаем тропинку для велосипеда, вот так! - сказал он, провел узкую бороздку через всю тарелку и ложку, полную каши, передал Борьке.Пройдет велосипед?
Борька хмыкнул, но спорить не стал.
-- Пройдет. А кашу куда?
Ваня пожал плечами.
Тогда Борька съел кашу и облизал ложку. А Ваня сказал:
- Сейчас сделаем дорогу такую, чтобы по ней можно было проехать на машине. Делай сам!
Борька взял ложку в обе руки и со скрежетом заскреб дно тарелки. Дорога получилась широкая, но неровная.
-- Подчисти! - посоветовал Ваня.
Борька подчистил, склоняя голову набок.
- Сейчас и "москвич" пройдет, - убежденно сказал он.
- "Москвич", пожалуй, пройдет, а "Волга"?.. Давай для "Волги"!
Игра Борьке понравилась. Он ел кашу старательно, с удовольствием.
- Это уже большак,- сказал Ваня, когда посреди тарелки, на проезжей ее части, показался зеленый цветок.- Теперь даже грузовики с зубром и медведем могут разойтись.
Борька подровнял ложкой края большака справа и слева, набрал еще ложку каши и, прожевывая, подтвердил:
-- Разойдутся и медведь с зубром.
Наконец каши осталось совсем мало. Ваня нерешительно посмотрел на Борьку.
- Что будем делать с обочинами? - спросил он.
А Борька уже улыбался весело и хитро. Теперь-то он знал, что надо делать с обочинами. Каша перестала казаться скучной.
- Съем и обочины! - сияя от радости, заявил он.- И будет у меня теперь не дорога, а аэродром. Реактивный, верно? Нет, ракетный!
-- Вот так! - засмеялся довольный собою Ваня.
И было им хорошо друг с другом.
[1959]
МИХАЛ МИХАЛЫЧ
Все дети были как дети, один Михал Михалыч никому покоя не давал. С утра до вечера в квартире слышался только его голос, его крики, его песни. Начиналось с завтрака на кухне, куда Михал Михалыч обычно шел неохотно, ссылаясь на то, что у него еще зубы заспанные, но когда садился за стол, то требовал все сразу - и молоко, и рыбий жир, и огурцы, и кашу. Потом он бросался к сестрам, помогал им собраться в школу, из-за чего те плакали и нередко опаздывали на первый урок. Далее Михал Михалыч делал зарядку, "как в цирке", карабкался до потолка по книжным полкам, пересматривал все подряд, вплоть до энциклопедии, гонялся за кошкой, кричал ей "кыкысь, берегись!", наконец, давал матери советы, как варить кашу, и обязательно что-нибудь присаливал сам, да еще прибавлял газу. Все это он успевал делать одновременно, уследить за ним не было никакой возможности. Если мать начинала нервничать, он ее успокаивал:
- Мамочка, я же тебе помогаю! - и целовал ее в платье, в руку, во что придется. И мать успокаивалась и вытирала слезы на глазах.
Кроме того, Михал Михалыч очень любил ездить к бабушке в гости либо на машине, либо на поезде, либо на самолете. Без папы такие поездки не удавались, поэтому он каждый день с нетерпением ждал возвращения папы с работы. Вернувшись с работы, папа странно медленно раздевался, но это еще куда ни шло. Но если папа сразу садился обедать, Михал Михалыч совершенно терял терпение и не хотел принимать никаких объяснений.
- Ну, поехали же! - требовал он.
- Подзаправиться надо, сынок, а то бензину не хватит,- отвечал отец.
- Да хватит, хватит... поехали!
После обеда папа ложился на ковер посреди комнаты и поднимал ноги.
- Ну давай сразу на самолете, скорей доберемся.
Вечером в квартире иногда появлялись папины товарищи или мамины подруги, и Михаил Михалыч на несколько минут затихал, присматривался к ним. Забавные люди,- они всегда спрашивали его об одном и том же.
- Миша, кого ты больше любишь, маму или папу?
- Папу и телевизор,- отвечал Михал Михалыч, и гости весело смеялись.
- А бабу-ягу ты боишься?
- Я ее не видал.
- Неужели и во сне никогда не видал?
- Не видал. Я лицом к стенке сплю, ничего не вижу.
Гости скоро надоедали Михал Михалычу, он покидал их и снова занимался своими делами - гонял "кыкысь", проверял настройку пианино, выметал пыль из-под столов. Он поспевал всюду, он был везде сразу, заполнял собою всю квартиру, все углы, был велик, вездесущ и необъятен, как сама жизнь.
Поздно вечером, замотав всех до смерти и утомившись сам, он просил: "Мама, раздень меня!" - ложился в постель лицом к стене, свертывался клубочком и засыпал. Мать, склонившись над кроваткой, прикрывала его сереньким байковым одеяльцем и удивленно ахала, словно впервые видела своего сына.
- Господи, ведь совсем кроха, комочек!
Подходил отец, подходили старшие девочки и тоже разглядывали Михал Михалыча с удивлением. "Он еще совсем маленький!" - шептали они.
- Он же совсем кроха! Совсем, совсем кроха! - говорила сестра.Поразительно!
-- А что вы хотите?! - говорил отец.- Ему еще только три года. Дайте срок...
1956
СВОБОДА
Миша очень скоро понял, что означает: "Свобода - есть осознанная необходимость".
- Значит, понял? - переспрашивает его мать.
- Понял.
- Делать зарядку по утрам для тебя так же необходимо, как посещать школу, учить уроки. Понимаешь?
- Конечно, понимаю! - соглашается Миша. И упрямо твердит свое: - А если неинтересно?
