иссякли. У Флэнджа мелькнула, впрочем, безумная мысль, что им осталось обсудить разве что Проблемы Карликов.
Девушка взяла его за руку.
– Пошли, – сказала она. И повела его за собой в ущелье.
– Куда идем? – спросил Флэндж.
– Ко мне домой, – ответила девушка. – Скоро рассвет.
Флэндж обдумал ее слова.
– Погоди-ка, – сказал он. – Там остались мои друзья. Я гость Болингброка, он может обидеться.
Девушка не ответила. Флэндж пожал плечами. Ладно, черт с ним.
Она вывела его из ущелья и повела вверх по склону. На вершине насыпи маячила какая-то фигура и наблюдала за ними. В темноте бесшумно сновали смутные тени; откуда-то доносилось бренчание гитары, пение и шум драки. Они взобрались на мусорную кучу, мимо которой Флэндж проходил, когда искал матрац, и принялись при свете звезд прокладывать путь через хаос искореженного металла и разбитого фарфора. Наконец девушка остановилась у лежащего на боку холодильника фирмы «Дженерал электрик» и открыла дверцу.
– Надеюсь, ты пролезешь, – произнесла она, скользнула внутрь и исчезла.
Господи Исусе, подумал Флэндж, а я как назло растолстел. Он протиснулся в дверцу; задняя стенка у холодильника отсутствовала.
– Закрой за собой дверь, – велела девушка, и он сомнамбулически повиновался.
Ударил луч света – видимо, девушка включила фонарик – и осветил ему путь. Флэндж и не догадывался, что свалка уходит на такую глубину. Было довольно тесно, но он ухитрился проползти и пролавировать между сваленными в беспорядке предметами домашней утвари и, продвинувшись примерно футов на тридцать, оказался в устье сорокавосьмидюймовой бетонной трубы. Девушка была там, поджидала его.
– Дальше будет легче, – успокоила она.
Следующие четверть мили девушка шла, а Флэндж полз на четвереньках по наклонному туннелю. Мечущийся луч фонарика выхватывал из темноты дрожащие тени, за которыми Флэндж видел другие туннели, ведущие в разные стороны. От девушки не укрылось его удивление.
– Они долго тут возились, – заметила она и рассказала, что вся свалка пронизана сетью ходов и пещер, еще в тридцатые годы сооруженной террористической группой под названием «Сыновья Красного Апокалипсиса», которая готовилась к грядущей революции. Но федералы переловили их всех, и через год или два на освободившиеся места въехали цыгане.
Они пришли в тупик, где почва была усыпана гравием и обнаружилась маленькая дверца. Девушка открыла ее, и они вошли. Она зажгла свечи, и в их пламени взору Флэнджа предстала комната: увешанные гобеленами и картинами стены, монументальная двуспальная кровать с шелковыми простынями, шкафчик, столик, холодильник. Флэндж задал все необходимые вопросы. Девушка объяснила ему систему вентиляции, канализации и водоснабжения; рассказала про линию электропередач, о которой даже не подозревает компания «Лонг-Айленд лайтинг»; упомянула о фургоне, на котором Болингброк ездит днем, а они выезжают по ночам, чтобы воровать еду и припасы; поведала о полумистическом страхе Болингброка перед ними и о его нежелании сообщать о них властям, которые, чего доброго, еще обвинят старика в алкоголизме или в чем похуже и уволят с работы.
Флэндж вдруг заметил, что на кровати уже некоторое время сидит серая мохнатая крыса и с любопытством глядит на них.
– Эй, – сказал он, – у тебя на кровати крыса.
– Ее зовут Гиацинтия, – сообщила Нерисса. – И до тебя она была моим единственным другом.
Гиацинтия застенчиво заморгала.
– Здорóво, – сказал Флэндж, протягивая руку к домашней крысе; та запищала и попятилась.
– Стесняется, – пояснила Нерисса. – Вы подружитесь. Дай срок.
– А, – сказал Флэндж, – кстати, о сроке. Сколько времени, ты думаешь, я здесь пробуду? Зачем ты меня сюда привела?
– Много лет назад, – ответила Нерисса, – одноглазая старуха, которую звали Виолеттой, предсказала мою судьбу. Она нагадала, что моим мужем станет высокий англосакс, у него будут светлые волосы, сильные руки…
– Разумеется, – сказал Флэндж. – Да. Но англосаксы все такие. Тут шляется много высоких и блондинистых англосаксов, выбирай любого.
Девушка надула губки, глаза наполнились слезами.
– Ты не хочешь, чтобы я стала твоей женой?
– Ну, – смущенно сказал Флэндж, – видишь ли, дело в том, что у меня уже есть жена; я, видишь ли, женат.
Секунду она смотрела так, будто ей нанесли предательский удар, затем отчаянно разрыдалась.
– Я всего лишь сказал, что женат, – запротестовал Флэндж. – Я же не говорил, что особо рад этому.
– Пожалуйста, не сердись на меня, Деннис, – запричитала Нерисса. – Не бросай меня. Скажи, что ты останешься.
Некоторое время Флэндж молча размышлял. Тишину нарушила Гиацинтия, которая вдруг выполнила на кровати кувырок назад и принялась бешено метаться. Нерисса мягко и сострадательно вздохнула, взяла крысу на руки, прижала к груди и, тихонько напевая, начала успокаивающе поглаживать. Как ребенок, подумал Флэндж. А крыса словно ее собственное дитя.
А затем: интересно, почему у нас с Синди не было детей.
И далее: ребенок все упорядочивает. Мир сжимается до размеров деревянного мячика для игры в бочче.
Теперь он точно знал, что делать.
– Ладно, – сказал он. – Конечно. Я останусь.
По крайней мере, пока, добавил он про себя. Нерисса серьезно глядела на него. В глазах у нее плясали барашки морских волн, и Флэндж знал, что создания моря будут резвиться среди зеленых водорослей ее молодой души.
Борис только что изложил мне свою точку зрения. Он – предсказатель погоды. Погода будет такой же плохой, говорит он. Будет еще больше потрясений, еще больше смертей, еще больше отчаяния. Ни малейшего признака перемен… Нам надо идти в ногу, равняя шаг, по дороге в тюрьму смерти. Побег невозможен. Погода не переменится.
«Тропик Рака» [11]
Этажом ниже Тефтель Маллиган съезжал с квартиры; пьянка длилась уже сороковой час. На кухонном полу, среди груды пустых бутылок из-под шампанского, Шандор Рохас с тремя дружками резались в покер и спасались от сна бензедрином и «Хайдсиком» {78}. В гостиной Дюк, Винсент, Кринкл и Пако, склонившись над засунутым в корзину для бумаг пятнадцатидюймовым динамиком, внимали двадцатисемиваттному звучанию «Богатырских ворот». Все они носили темные очки в роговой оправе и с блаженными лицами курили престранные папироски, содержавшие вовсе не табак, как вы могли бы подумать, а модифицированную разновидность cannabis sativa. Это был квартет Дюка ди Анхелиса. Они записывались на местной студии «Тамбу» и имели на своем счету только десятидюймовый лонгплей «Песни дальнего космоса». Время от времени кто-нибудь смахивал пепел прямо в конус диффузора, чтобы посмотреть, как подпрыгивают частички гари. Сам Тефтель спал у окна, прижимая к груди, словно плюшевого медвежонка, пустой полуторалитровый пузырь. Несколько девушек – то ли секретарш из Госдепартамента, то ли референток из АНБ {79} – в полном отрубе лежали на кушетках и креслах; одна из них предпочла ванну.
Это было начало февраля
