единоличным решением вопросов.
… О порочном стиле работы бюро обкома несколько раз писала «Комсомольская правда». Но руководители обкома не желали… Каждое критическое выступление по их адресу тт. Лигачёв и Васильев воспринимали как личное оскорбление, признавали критику чисто формально, не желая исправлять указанные ошибки. Члены обкома правильно расценили такое отношение как зажим критики…
Своим зазнайством, высокомерием, пристрастием к порочным методам руководства тт. Лигачёв и Васильев показали свою незрелость, неспособность возглавлять областную комсомольскую организацию.
(«Комсомольская правда», 2 сентября 1949 года»).
Чуть не выругавшись от досада многопартийным матом, Колотилкин зашвырнул в портфель вернисажную фотокопию статьи.
Боже! Боже!
В сорок девятом явил незрелость во всей красе, за что и погнали под фанфары из областного комсомола. А к серёдке восьмидесятых созрел для члена политбюро! Второе лицо в ЦК КПСС!!!.. Гo-осподи! Как тупарь первой гильдии — так подсаживай его в политбюро! Стал Лигачёв вторым человеком в партии! В державе! Главный идеолог! И в апреле девяностого с каким апломбом учил молодёжь уже всей страны перестраиваться на опыте его комсомольской работы. Соловушкой лился с трибуны двадцать первого съезда комсомола.
И ему стоя хлопали.
Перевернулась земля!
Уважаемый Егор Кузьмич!
Колотилкин подумал и зло перечеркнул слово уважаемый так сильно, что прорвал стержнем блокнотный плотный лист, заворотил последние буквы. Хватит имени-отчества!
Ответьте, пожалуйста, честно.
1. Считаете ли вы себя верным ленинцем?
2. В Новосибирском обкоме комсомола вы работали первым секретарём. Помогло ли это формированию вас как члена политбюро? И насколько успешно?
3.
Колотилкин нервно обвёл тройку и раз и два, порядочно утолщил. Но как сложить в один ясный вопрос целую копну колючих, ёжистых мыслей?
Он не понимал, почему «трудящиеся Кремля» в депутаты-делегаты проскакивают по медвежьим углам. Ну, жируешь ты в Москве. В поте лица трудишься в Кремле. Только что значок «Ударник коммунистического труда» лень тебе носить. Не носи, абы заработал. Живёшь, токуешь опять же в столице. Нy и пускай выбирают тебя столичане! Так нет. Начинает тоска сосать. Тоска по глухоманке. На наш век там чебуреков хватит. Без писка хоть в Боги выведут. А Москва может и дать с носка. За дела за хорошие. Ну, так чего налезать на риск?
Играючи въехали в российские депутаты «якут» Власов, [38] «адыгеец» Воротников. [39]
Вот примкнул к ним и «черкес» Горбачёв. А может, «карачаевец»? Кандидатом в делегаты двадцать восьмого съезда КПСС выдвинули в Черкесске. А Черкесск — это в Карачаево-Черкесии. Вот и гадай, кто он по национальности.
А как Кузьмичик отважится выкружить на съезд? В Москве не рискнул. А Подмосковье уже бортануло. Не то что с ветерком прокатило — ураганом прокинуло. Из какой, интересно, тьмутаракани вырулит теперь?
Из каши сами собой вывалились слова, легли в простой вопрос:
3. Почему вас, члена политбюро, секретаря ЦК КПСС, не избрали делегатом на 28 съезд в Рузском районе? Из 3144 человек только 48 за. Что это? Недоразумение? Где вы ещё баллотируетесь?
4. На девятнадцатой партконференции вы кричали на весь кремлёвский дворец, шла трансляция, следовательно, и на всю страну: «Борис, ты своей работой посадил на талоны всю Свердловскую область!» Тут же не забыли себя похвалить: «А я Томскую область накормил досыта!» Не знаю, как насчёт свердловской посадки, я там не был. Зато я был в Томске. Видел развратно голые полки. Люди зло отзываются о вас. Вам, председателю комиссии ЦК КПСС по аграрным вопросам, мало томичей, вы посадили на голод всю страну. Может, я чего-то не понимаю? Объясните. И подвопрос к месту. Довольны ли вы культурой общения в высших коридорах коммунистической власти?
5. В Томске вы 17 лет были Юрием Кузьмичом. А в Москве вынырнули Егором Кузьмичом. Сменив имя, что вы приобрели?
6. В Колпашеве Обь подмыла захоронение, стала уносить останки политзаключенных. Что вы, первый секретарь обкома, лично сделали, чтобы не осквернялась память безвинно убиенных?
7. Вы сказали: «Если коммунизм рухнет, то рухнет рабочий класс, крестьянство и интеллигенция, ибо коммунизм наиболее полно отражает их интересы». В самом ли деле вы так думаете?
Колотилкин осёкся. Стой, голуба! Куда лепишь романище? Да будет ли он всё это читать? Заштрихуй семерку и отправляй!
Тянуло спросить ещё, почему в политбюро одиннадцать членов. Каждому по членовозу бронированному. Тоже одиннадцать… Не пятнадцать. Не девять. А именно одиннадцатипалое бюро. Почему?
Пример футбольной команды?
По четвергам в одиннадцать Ленин начинал заседания политбюро. Это вошло в закон. Нерушим он и сейчас?
Видите, тоже одиннадцать. Может, в этом отгадка?
Колотилкин брезгливо вспомнил, что и во всех передовицах «Правды» тоже одиннадцать абзацев. Как закон.
Кто был первый?
«Правда»?
Так, может, в ознаменование каждого абзаца и набрали в политбюро футбольную команду? А может, всё же наоборот? Может, каждый, к а ж д ы й абзац в газете — это как румяненький ещё с пылу с жару орденок на к а ж д ы й день каждому члену?
Утро — орденок!
Утро — орденок!!
Утро — орденок!!!
Во-он почему «Правда» одна во всей державе ежеутренне выскакивает, как горячая семнадцатка с орденками на подносе. Без выходных! Как же оставить без новой, без свежей наградки члена только за то, что августейше соизволил открыть миру свои светлобудущие очи?
А может, одиннадцать пошло ещё от чего? Может, и от того же времени открытия винных магазинов? Открывались они в одиннадцать.
Колотилкин совсем очумел. Забыл, как правильно написать число одиннадцать цифрами. Совсем забыл, какую единичку ставить первой. Какая из них главней-первей?
Он окончательно запутался в этих двух колышках, похожих на поднятые кирки. Ему казалось, ещё помучай их и они, кирки, падут тебе на голову.
Ой, не страна, а сплошной лапшедром!
Он сплюнул и сунул своё вчетверо сложенное послание ближнему сидяке.
Нe глядя тот передал ниже.
Колотилкин чумно следил, как его записка уходила от него по рядам вниз. С руки на руку. С плеча на плечо. Потом сбросили в партер, и Колотилкину причудилось, что это сбросили его самого.
Он вздрогнул, безотчётно вжался плотней спиной в стену.
Он теперь не слышал выступленцев, не видел зала.
Глаза мёртво пристыли на Лигачёве.
Стопка записок пучилась. Подрастала.
Наконец Лигачёв начал отвечать. К трибуне справа не пошёл, отвечал из-за стола.
— Хочу выразить благодарность, — с октябрятско-пионерско-комсомольской бесшабашинкой бойко загарцевал он, — что мы с вами просто вот так встретились. Я пришёл по зову сердца… Много приятных и неприятных вопросов мне. Вопросов комфортных нет. Вот, — опустил на стол верхнюю записку из кипы в руке, — спрашивают, почему я покинул трибуну мавзолея на демонстрации Первого мая. Мы были
