предела устал – вот и не выдержал, взбесился ни с того ни с сего… Напуганная этим приступом беспричинной ярости, Валя, не придумав ничего лучшего, уложила мужа на диван. Илья покорно дал себя раздеть, послушно отправился умываться и чистить зубы. Валя сливала ему из ковшика воду, гладя его по спине, – и Илья в который раз удивился, какие сильные у неё руки. Вытерся поданным Валей полотенцем, молча отказался от ужина и молча лёг на диван.
Валя погасила свет и с минуту постояла у окна. Когда она подошла к дивану, Илья уже спал. Валя легла рядом и долго лежала без сна, глядя в темноту – словно могла увидеть ответ. Почему он назвал дом проклятым? Почему сказал, что у них не будет ребёнка? Пусть выспится, отдохнёт, успокоится, а утром они спокойно поговорят и всё выяснят. Утром! Дождаться бы утра…
Но утром разговора не получилось. Илья ушёл, когда Валя ещё спала. Со стола исчез вчерашний ужин, посуда была аккуратно сложена в мойку, а на столе Валю ждала записка: «Уехал по делам. Прости за вчерашнее, я идиот! Ужин просто великолепный, ты у меня мастерица, как же мне, дураку, повезло! Люблю тебя, целую тысячу раз и тысячу раз прошу прощения! Постараюсь вернуться пораньше. Илья»
Записку Валя читала, улыбаясь – Илья не любил писать письма, и уж если столько накатал, старательно расставив запятые и жирные восклицательные знаки, значит – вину свою признал и теперь подлизывается, хитрый лис! Стрескал ужин на двоих и даже посуду убрал, – улыбнулась Валя. Но что-то не давало ей расслабиться. Вспоминая побелевшее от ярости лицо мужа, судорожно сведенные плечи и затравленные, полные отчаяния глаза, Валя вдруг поняла: спокойный и уверенный в себе Илья был смертельно испуган. Что же случилось? Она ничего такого не сказала, а он с порога стал на неё орать – зачем уборку затеяла. Ненормальный! Он никогда на неё не кричал. Да и вчера – кричал не на неё…Здесь что-то другое, думала Валя. Какая-то тайна.
Тайна старого дома
Вытирая тарелки, Валя обнаружила забытую Ильёй папку – с ней он ездил вчера оформлять документы на дом. Значит, скоро вернётся. Любопытная Валя сунула в папку нос: паспорт Ильи, свидетельства о смерти родителей… А это что? Ещё одно, и ещё… и ещё! Три свидетельства о смерти! Кестель Рита Святославовна, родилась в 1960-м, умерла в 1979-м; Кестель Аудрона Святославовна, родилась в 1962-м, умерла в 1978-м; Кестель Эмма Святославовна, 1967-й – 1986-й… У Ильи было три сестры!
Он ей ничего о них не рассказывал. Он вообще ничего о себе не рассказывал, как и о своих родителях. У Ильи было три сестры, и все они умерли, не дожив до двадцати лет. Случайность? Нет, таких случайностей не бывает.
Валя лихорадочно соображала. Три свидетельства о смерти. Значит, где–то есть три свидетельства о рождении. А ещё – фотографии, письма, дневники… Надо искать!
Пакет с фотографиями Валя нашла в кладовке. Тот самый, стянутый липкой лентой пакет… Фотографии, аккуратно надписанные на обороте, рассказали ей всё.
Фотографий было много. Вот родители Ильи – молодые, красивые, улыбающиеся. Две белокурые малышки на руках у отца. А здесь им лет по десять… А вот и третья девочка – маленький ангел в пышных бантах. А вот – молоденькие девушки, хорошенькие, неуловимо похожие на Илью.
На всех фотографиях были аккуратно проставлены даты. Девочки подрастали, вот только лица… Лица на фотографиях оставались детскими. Слабоумие, или олигофрения, вот как это называется. Валя была дочерью врача, и вместо сказок любила листать толстые тома медицинской энциклопедии – там было много картинок, забавных и страшных. Когда научилась читать, взялась за энциклопедию всерьёз и годам к двенадцати стала самым молодым в истории «профессором–костоправом» , как уверял её отец. Валя не связала свою жизнь с медициной, но знаний у неё было достаточно.
Так вот почему кричал Илья, вот чего боялся. Он был единственным ребёнком в этой семье, который родился здоровым. Единственный из четырёх! А если их с Ильёй ребёнок родится таким? – дошло наконец до Вали. Илья не хотел для своей дочери такой судьбы. А она, Валя, разве хочет?
Господи, ну почему? Почему это случилось именно с ней? Почему, почему? – сквозь слёзы шептала Валя. Но самое страшное ждало её впереди. В пакете с фотографиями лежала медицинская карта с пожелтевшими от времени страницами. «Кестель Люция Генриховна. Диагноз – олигофрения, шизофрения с параноидальным синдромом. Недееспособна» – с ужасом прочитала Валя.
«Она последние несколько лет в интернате жила. Там и умерла. Она бы всё равно меня не узнала. И не обрадовалась бы» – вспомнились Вале слова Ильи. Он единственный родился здоровым. Но ведь это неизлечимо, это передаётся из поколения в поколение… А Илья здоров! Причуда судьбы. Он виноват перед ней, во многом виноват. Но в одном Илья прав: ребёнка у них не будет. Валя так его ждала, так радовалась – ещё вчера… Не будет у них ребёнка. И дома не будет. У них вообще ничего больше не будет.
Валя сунула пакет поглубже в шкаф. Торопливо вытерла слёзы. Через пять минут, спустившись в последний раз по ступеням вымытого ею крыльца, она вышла на шоссе и остановила машину. «На вокзал отвезёте?» – сказала Валя шофёру. Записки она не оставила.
Доврачебная помощь
Нону разбудил телефонный звонок. С усилием разлепив веки, она глянула на часы – половина двенадцатого! Кого ж так разнимает – по ночам звонить? Валя в Саратов уехала, Пашка на сборах тренируется. Может, не подходить? Прошлёпав босиком по коридору, Нонна сняла трубку. В трубке плакали и пытались говорить, но получалось плохо.
– Кто это? Да кто там?! – не на шутку испугалась Нонна. И сквозь судорожные всхлипы услышала: «Это я… Валя»
– Валюшка?! Ты же в Саратове… Ты из Саратова звонишь? – заорала в трубку Нонна, забыв о спящих в соседней комнате родителях. – Что у вас стряслось? Он что, обидел тебя? Что он тебе сделал?!
– Ну ты, Нонка, скажешь! Меня обидеть сложно. У меня разряд по каратэ, я сама кого хочешь обижу, – всхлипнула Валя.
– Ой, а я и не знала… Ты не говорила.
– Ну, не говорила. Зачем людей пугать?
– А чего тогда ревёшь? Ты его… покалечила? – севшим голосом пролепетала Нонна. На другом конце трубки хрюкнули. Потом трубка высморкалась и нервно рассмеялась.
– Нонка! С тобой мёртвый в гробу оборжётся! Никто никого не калечил. И я не из Саратова, я с вокзала звоню. Нон, можно, я у тебя переночую? Пустишь?
… Через
