спросят за откровенность. Отличник отряхивает золотистые волосы, сходит с возвышения и идёт к умывальнику. Ему спокойнее говорить, когда льётся вода:
– Да не переживай так! Мне вот тоже пробили... Да и Чайка с Тошей надо мной шутят. А как над Фурсой глумятся? В общем, забудь... Домашку сделал по матану? Дать списать? Там сейчас все перекатывают.
– Спасибо, не надо. Вчера сделал.
– Тогда дашь Тоше списать? – Вова зачем-то хлопает по плечу, – А то с телефона неудобно.
– Хорошо.
Вова уходит. Почуяв тягу, из окна набегает опустошающий зимний воздух. Вокруг мокро, липко, полностью неприятно. Но лучше здесь, чем в классе. Там будет то же самое. Здесь хотя бы всё как всегда.
– Так-так! Нашёл! Пацанчики, сюда-а-а! – удерживая дверь, Гапченко приподнимается на носочках.
В туалет заходят Фил и Фурса. Толя идёт первым, за ним, как на привязи, мрачная гора Копылова. Остановившись, Фил начинает медленно освобождаться из рукавов. Антон ласково держит дверь.
– Проси прощения, – коротко командует Фил. Желваки на его лице похожи на крохотные кулачки.
– Надо извиниться перед мальчишками, – вздыхает Гапченко, – особенно перед Толечкой.
– За крысятничество особый спрос! – Фурса до сих пор думает, что во всём виноваты крысы.
Тело леденеет. Сейчас изобьют, проделает это Фил, остальные будут смотреть – Толя для восстановления поруганной чести, а Тоша, чтобы рассказать любимому Шамшикову и не такому любимому Чайке.
– За что извиняться? За какие косяки? Вы бы объяснили для начала...
Фил бьёт в корпус, так же, как на перемене, но позади нет стенки, и удар опрокидывает на холодную потливую плитку. Почему-то совсем не больно, и когда в живот врезается остроносая туфля, она не может проткнуть невидимую оболочку, задеть что-то по-настоящему важное. Удар, ещё один... Фил ошалел и уже не бьёт, а топчет, опуская ногу-колонну. Гапченко хватает друга, оттаскивает и зажимает в углу. Угревое лицо побледнело – ему не нравится, что Копылов превратил весёлую разборку в вульгарное избиение. Фил тяжело дышит, и Гапченко морщится от столового смрада. Только Фурса полностью удовлетворён. Сонное лицо озаряется садистическим наслаждением. Рот приоткрыт, за обкусанными губами чуть желтоватые зубы.
– Крыса должна жить в толчке, – объявляет Толя.
Тенькает звонок. В туалет он проникает глухо, через две стены. Толя благодарно треплет Фила по спине, но тот стряхивает руку, отталкивает Тошу и первым покидает уборную. Антон бросает испуганный взгляд и тоже хлопает дверью. Остаётся Фурса, который заговаривает гордо, как снова родившая мать:
– Запомни: никогда нельзя крысятничать. Нет никого, кто был бы хуже стукача.
– Это... это ты попросил?
– Чтоб опустили? – удивляется Фурса, – Я что, за себя постоять не могу? Они сами решили наказать. Ну, Фил решил. Он реально выбешенный.
– Но почему!? Что произошло!?
Фурса запрокидывает голову. Немытые волосы касаются плеч. Парень пытается издевательски всхохотнуть, но в горле булькает что-то мелкое, рыбёшечье. Снизу видно, что у Фурсы небольшой зоб. Он раздувается, забыв про аммиачную вонь. Толя упивается вертикалью, с благополучным сочувствием разглядывая лужу мочи и тело, лежащее рядом с ней.
– Папик и то не такой жалкий, – подытожив, Фурса спешит на урок.
И как же горько осознавать, что нужно идти следом.
Одноклассники уже ёрзают на стульях, предвкушая, когда отворится дверь и в класс
