все же твое содействие во многом облегчит и нашу с тобой работу. Конечно, звучит похоже на торг, а может, так оно и есть, однако это правда.
– Квипрокво, – шепчу я.
Доктор Эрнандес хмурится.
– Именно. Откуда тебе известна эта фраза?
Узнала от Хорайзена. Еще в детстве, когда нам разрешалось учиться новому.
Я качаю головой.
– Не помню. Наверное, слышала где-то.
– Значит, ты поговоришь с ним? С агентом Карлайлом?
– Ну да, – пожимаю плечами я.
На лице доктора Эрнандеса вновь появляется улыбка, такая же широкая и неубедительная, он выскальзывает в коридор и плотно закрывает за собой дверь. Я буравлю ее глазами, пытаясь унять колотящееся сердце.
Спокойно. Ты единственная, кому известна правда, и заставить тебя говорить они не могут. Они ничего не знают. Просто сохраняй спокойствие.
Доктор Эрнандес возвращается в кабинет, следом входит мужчина с пластиковым стулом в руках. Он выше психиатра, у него темные волосы, аккуратно зачесанные на боковой пробор, и синие глаза, ярко выделяющиеся на загорелом лице – видимо, этот человек много бывает на свежем воздухе. На нем белая рубашка и темно-серый костюм. Он опускает стул на пол и кивает мне.
– Мунбим, это агент Карлайл, – представляет его доктор Эрнандес.
– Приятно познакомиться, – говорит – прислужник Змея – вошедший. – Как себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо. – Гляжу на него и стараюсь, чтобы голос звучал ровно. – А вы?
– Прекрасно, – отзывается он. – Спасибо, что поинтересовалась. И что разрешила прийти.
Как будто у меня был выбор.
– Без проблем.
Доктор Эрнандес выкладывает на стол свои блокноты и ручки, а агент Карлайл тем временем снимает пиджак и накидывает его на спинку стула. Когда он оборачивается, я замечаю у него под мышкой черный предмет неправильной формы, и меня как будто переклинивает: я понимаю, чтό это. Краткий миг я просто смотрю на предмет, а в следующую секунду с вытаращенными от ужаса глазами перелезаю через спинку вишневого дивана. Ушибаю забинтованную кисть о стену – боль просто жуткая, но я ее не почти не чувствую, потому что из горла рвется крик – вопль, который я сдерживаю последним, невероятным усилием воли.
– Мунбим? – моментально реагирует доктор Эрнандес, его голос напряжен от тревоги. – Что такое? В чем дело?
Я трясу головой. Если только я открою рот, вопль вырвется наружу, ведь перед глазами у меня маячит пистолет агента Карлайла, а в ушах стоят грохот автоматных очередей, свист пуль и крики моих Братьев и Сестер. Меня окутывает едкий запах гари, все кружится, и внезапно я сознаю, что вот-вот грохнусь в обморок.
Доктор Эрнандес оглядывается по сторонам – выискивает, что же я такого увидела, что заставило меня искать укрытия. Внезапно его глаза широко распахиваются, он вскакивает и за плечи выдергивает агента Карлайла из-за стола.
– Какого черта? – восклицает тот, побагровев от возмущения. Он хочет вывернуться, однако психиатр, не ослабляя хватки, толкает его к двери. Агент Карлайл сопротивляется и негодует, пока доктор Эрнандес не шипит ему в ухо:
– Оружие, идиот!
Лицо агента Карлайла заливает смертельная бледность, он замирает, а затем покорно дает вытолкать себя в коридор. Выйдя вслед за ним, доктор Эрнандес хлопает дверью, но замок не срабатывает, и она остается чуть приоткрытой. Я гляжу в тонкую щелочку, а сердце в груди бухает, и до меня вдруг доходит, что я давно не дышу.
В животе как будто бетонная глыба. Я продолжаю смотреть через дверную щелочку на полоску серого коридора, сосредотачиваю на ней все свое внимание и приказываю себе успокоиться. Бесконечно долгую секунду стоит тишина и ничего не происходит, но после мне удается со свистом втянуть тонкую струйку воздуха, и оцепенение едва заметно, самую малость спадает. Может, дело обойдется и без обморока. Я вдыхаю глубже, снова и снова. Тяжесть в груди и шум в ушах проходят, я слышу из коридора приглушенные голоса.
– Боже правый, вы о чем вообще думали? – резко, холодно спрашивает доктор Эрнандес. – Неужели вам нужно объяснять, почему являться с оружием на сеанс психотерапии недопустимо? Скажите же, что вы сами все понимаете.
– Да ни о чем я не думал, – отвечает агент Карлайл. – Это привычка, ясно? Утром надеваю кобуру, вечером снимаю. Сожалею, что так вышло.
– Сожалеете, – повторяет доктор Эрнандес. – Ладно. Отлично. Можно задать вам вопрос?
– Конечно.
– Вы хоть представляете, через что прошла эта девочка? Вы ведь читали отчеты, так? Понимаете, чтό она видела?
В пустой комнате я морщусь от досады. С одной стороны, меня коробит, что обо мне говорят как о подопытном кролике, а с другой стороны, приятно, что доктор Эрнандес так бурно реагирует, защищая мои интересы. Я давно не ощущала ничьей поддержки, не испытывала ее даже на краткий миг.
– Хорошо, хорошо, – бормочет агент Карлайл. – Уже снимаю. Видите?
– Не забудьте сделать это перед тем, как прийти в следующий раз, – напоминает психиатр. – Буду предельно откровенен, агент Карлайл. Если я сочту, что ваши действия – любые – ставят под угрозу прогресс в реабилитации Мунбим, то не премину доложить об этом вашему руководству. Я не шучу.
Повисла долгая тишина. Я сижу на краешке дивана, навострив уши.
– Все верно, – признает агент Карлайл. – Виноват. Этого впредь не повторится.
– Благодарю, – говорит доктор Эрнандес, и в его интонацию отчасти возвращается характерная теплота. – Просто помните, где находитесь и где побывала она. Она сильнее, чем я смел надеяться, и все же не стоит недооценивать серьезность ситуации. Ее состояние крайне неустойчиво.
– ПТСР? [2]
– Я еще не закончил первичную оценку. Пока ничего не исключаю, в том числе ПТСР. Так что будьте поделикатнее, хорошо?
– Я вас понял. – Агент Карлайл тяжко вздыхает. – Ей столько же, сколько моей дочери. Ну, может, полгода разницы. Вы в курсе?
– Примите это как факт, – сурово произносит доктор Эрнандес. – Думайте трезво. Не стоит приплетать сюда ваши личные переживания и опыт, это не поможет ни вам, ни ей.
– Я работаю в ФБР восемнадцать лет. – Я почти слышу в голосе агента Карлайла улыбку. – Вы знали? За это время я провел более семисот интервью.
– К чему вы клоните?
– Ни к чему. Просто решил, что вам может быть интересно. Ну что, возвращаемся?
Длинная пауза. Что происходит за дверью? Они играют в гляделки? Доктор Эрнандес тянет с ответом, потому что размышляет или потому что хочет показать, кто тут главный? Молчание может служить оружием, если верно его использовать: оно заставляет людей нервничать и говорить чего не следует, лишь бы прервать тишину. Отец Джон сознавал силу молчания очень хорошо.
– Ладно, – в конце концов молвит доктор Эрнандес. – Идемте.
Я торопливо принимаю обычную позу
