Прости, Медвежонок! - Лилия Дворянская

«Я не верю тебе! Я ведь вижу, что ты врешь», – обреченно сказала Лера. – «Я это знаю. Признайся! Тебе терять нечего, вместе мы уже не будем никогда».

«Да», – прошептал Стас, низко опустив голову.

«Громче!» – прикрикнула на него Лера.

«Да», – сквозь зубы процедил он.

Лера была эмоционально вымотана и очень хотела, чтобы Стас поскорее исчез и не мучал ее.

«Уходи!» – попросила она его, – «Исчезни из моей жизни! Пойми, ты мне противен! До тошноты омерзителен! Вы все мне противны! Я брезгую даже касаться тебя! Не смей мне больше ни писать, ни звонить, я не стану с тобой разговаривать. Ты для меня больше не су-ще-ству-ешь!»

Последнее слово она словно пропела по слогам.

Лера резко захлопнула перед ним калитку, задвинула ее на засов и спешно закрылась в доме. Она не слышала, как Стас уехал. Отрешенно зашла к спящей Алисе, поправила ей одеяло, поцеловала в щеку. Затем пошла в ванную комнату, залезла под душ и отчаянно зарыдала под теплыми струями воды, которые смешиваясь со слезами, стекали по ее груди и животу. Отрывать от себя Стаса было невыносимо больно.

«Бывает же такое!» – ужаснулась Ира, – «И что? Ты с ним рассталась?»

«Угу», – сонно сказала Лера.

Она взглянула на настенные часы, которые висели у нее на кухне над телевизором и удивилась: «Ничего себе, уже два часа ночи! Но и заболтались мы с тобой. Пойдем спать, завтра договорим. Ой, ну то есть сегодня, но позже, ой, ну в общем ты поняла…»

Они убрали тарелки с сыром и колбасой в холодильник, туда же отправились обломки недоеденного Ириного торта. Грязные блюдца и чашки сложили в мойку, решив, что помоют утром. Разбрелись по комнатам и моментально уснули.

Рано утром Леру разбудил Рэм, тычась ей в лицо холодным носом.

«Что тебе не спится, Рэмушка», – заворчала она со сна на собаку, еле открывая глаза.

Лера быстро погуляла с ним неподалеку от дома, помыла ему лапы и вернулась обратно в тепленькую постель, досматривать свой воскресный сон.

Окончательно все проснулись уже ближе к одиннадцати часам. Ира предложила прогуляться и после завтрака они втроем, вместе с Алисой, отправились в Новгородский Кремль, с заходом в Софийский Собор.

Лера мучилась и никак не могла решить для себя – правильно ли она поступила, бросив Стаса. Ей очень хотелось, чтобы кто-то подошел встряхнул ее за плечи и сказал: «Да, ты все сделала правильно!» и чтобы что-то успокоило ее душу, и она перестала думать: «Как он там, без меня?».

На обратном пути из Собора Ира спросила ее: «И ты со Стасом больше не встречалась?».

«Если бы…», – криво усмехнулась Лера и внезапно начала декламировать известный детский стишок, – «Уронили мишку на пол…»

«Оторвали мишку лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший», – весело подхватила Алиска и убежала вперед, фотографируя на телефон себя, голубей, себя с голубями и все, что ей казалось интересным.

«Вот-вот…», – многозначительно протянула Лера, – «Все равно его не брошу, потому что он хороший».

Немного помолчала, посмотрела в голубое небо, по которому медленно ползли чумазые весенние облака и, ухмыльнувшись, обратилась к Ире:

«Смотри, как забавно получается, Ириш, три взрослых тетеньки: Света, я и Карина искренне и беззаветно любят одного взрослого мальчика – Стаса. И каждая хочет, чтобы этот мальчик был счастлив. И каждая делает все, чтобы этот мальчик был счастлив. И мальчик искренне любит каждую из этих тетенек и хочет каждой из них счастья. А в итоге получается какая-то ерунда и все оказываются несчастными.

«Не нужно мне тогда было отвечать на звонок, ой, не нужно…» – укорила себя Лера.

***

С момента их разрыва со Стасом прошло уже около двух недель. За это время он о себе никак не напоминал. Лера немного успокоилась, приняла это, как неизбежность и мысленно попрощалась с ним навсегда.

К изменам она относилась философски: «Изменяют не потому, что ты плохая и в чем-то не устраиваешь, а лишь потому, что могут себе это позволить. Она не может, а он смог. Раз смог, значит не дорожил. Не боялся потерять. Когда любят – оберегают от неприятностей, а не злонамеренно создают их своими руками. Если не любят – значит просто пользуются. Раз так, то зачем тогда он ей нужен?! Я не хочу, чтобы мной пользовались!»

Как-то на работе, на каком-то совместном празднике у них зашел разговор про измены, и один из менеджеров выдал, что мол можно изменить случайно, например, в алкогольном опьянении.

«Смешно!» – возразил ему тогда Павел, – «Случайно это как? Бежал в туалет со спущенными штанами, поскользнулся и случайно упал на голую тетеньку? Нет! Случайно только описаться или обкакаться можно. Ну, не дотерпел… Бывает… А, вступить с кем-то в интимные отношения можно только осознанно и по доброй воле, в ином случае, это уголовно наказуемое деяние».

Лера запомнила это его высказывание на всю жизнь.

Вот именно! Осознанно! И по доброй воле! И Стас понимал, что он делал. И делал! И понимал, что рано или поздно это может стать известным ей. Значит ему было плевать на ее чувства. Спрашивается, зачем быть рядом с человеком, которому плевать на твои чувства?

Так рассуждала она сама с собой, когда ее обуревали воспоминания о Стасе. Она не гнала их от себя, а пыталась убедить, что те приятные воспоминания были ложными, а правда – вот она: пошлая, циничная и лицемерная.

Она ведь могла просто проигнорировать звонок и все бы действительно закончилось. Но она на него ответила…

В тот день ее телефон буквально разрывался от звонков с незнакомого номера. Она действительно не слышала первых звонков, так как выходила из кабинета. Звонили на личный, а не рабочий номер. Поэтому она решила не перезванивать, нужно будет – перезвонят. Но полетели сообщения: «Лера, возьми трубку!». Она решила, что это Стас, и заблокировала номер. Ей стали звонить и писать с другого номера, затем с третьего и Лера разъярилась.

«Да!» – раздраженно крикнула она в телефон, звонивший в сто двенадцатый раз подряд.

В трубке было какое-то шуршание, шмыганье и наконец захлебывающийся Светин голос произнес: «Лера, наконец я до тебя дозвонилась».

«Света», – подавляя раздражение, ответила она, выходя из кабинета в коридор, чтобы никто не слышал их разговор, – «Если ты хочешь что-то сообщить мне о своем сыне, то я ничего не стану слушать! Чтобы с ним не случилось, мне безразлично!»

«Да пусть он делает что хочет, хоть