уж, действительно, никому не скажи. А потому, видать, что никогда у меня не было лишних денег. Все отдавал в семейную казну. Тоже ведь для мужчины неприлично, а так складывалось. А ведь в других семьях как-то по-другому всё идёт. Не только духи, а и цветы муж преподносит супруге. Я тоже приношу домой цветы. Из собственного сада. Ну, это другое. А покупать — никогда не покупал. Что же до духов, так я и названий-то их не знаю. Их нынче развелось видимо-невидимо. Названий много, а запах, как мне представляется, один. Правда, оттенки имеются, но их не умеючи не различишь. Кое-кто различает. Обидно мне стало. Как будто виноват я перед своими домашними — перед женой, дочкой. В самом деле, вниманием их обошёл.
Мне стало грустно.
— А всё же, дочка, виноват я перед вами. Куда ни глянешь, все родители про детей заботятся: одним жильё устроят приличное, другим в науке помогут, третьим рояль или там полированный гарнитур в подарок. Не говорю уже про флакон духов, что ли...
— Для всего такого у меня есть муж, — сказала Лида, всё ещё не выпуская моей шеи из кольца рук и с дочерней нежностью прильнув ко мне. — Правда, он не кандидат наук, но вполне заслуженный строитель, и я люблю его.
— Довольно тебе дурачиться, Лидка, неуравновешенное ты существо, — сказал Николай. — Впрочем, твой характер подходит мне. Невероятно, но факт.
— Вот и объяснились все в любви, — завершила Клавдия. — Теперь только нам остаётся, Анатолий, сказать друг другу что-нибудь такое...
— Чтобы солнце светило и мир был на земле, — снова повторил я сентенцию Козореза.
— Главное — деревья. И цветы. Всё остальное не имеет значения. Ох, как нужен тебе здесь хозяйский глаз!
1
Поредевшие ряды моих друзей сплотились и, похоже, заняли круговую оборону против смерти-разлучницы.
Будто все сговорились и решили подзадержаться на этом свете — не так уж и плохо под солнцем. Нынче от весны до весны и счёт ведём. Запахнет клейкой весенней почкой, потянется из сырой и ещё холодной земли зелёная травка, и голенькие, ещё юные деревца просят человека — подправь-ка нас, подрежь, разреди, от вредителей окропи, побели... А чуть позднее приоденется сад, словно невеста, в белую фату: начнётся с абрикоса это свадебное путешествие, перекинется на вишенку, а потом зальёт весь двор яблоневым цветом — помирай, не хочу.
Ты с лопатой или с грабельками, а то и с маленькими вилами возишься, взрыхлённая земля пахнет так, что ни духов тебе, ни одеколона не надо. Разносишь вёдрами навоз по лункам да по клубничным междурядьям, а то и под яблони да прочие деревца разные; там гусеничку снял и в стеклянную банку запихнул, там ветку подрезал, там копнул, там принюхался к почке. Собрал сухую траву, прошлогоднюю, бурьян высохший и поджёг — сгорай вместе с гадостью всякой, вредителями садов, с личинками да куколками. Куда там умирать или болеть, когда тебя по субботам и воскресеньям, а то и в будний день зовёт сад? Раз уж посадил — будь добр, отвечай за растение: вовремя полей да приголубь, от бурьяна освободи, подкорми, почву вокруг взрыхли...
А потом — огородная пора. Когда земля встеплеет, солнышко пригреет, ты тут как тут с картошкой посевной, с лучком да морковкой, с помидорной рассадой, с мелкими семенами огурчиков, дробинками редиса. Хочешь не хочешь, а сажай. В этом же прелесть весны, чтобы на зёрнышко понадеяться, поглядеть, как растёт то, что ещё совсем недавно было безжизненным стручком или грязной полукартофелиной, или едва заметной пылинкой, вроде, скажем, семян укропчика или морковки. В этом есть волшебство, и каждой весной ты с радостью готовишься к сеансу того чуда, которое обновляет и землю, и тебя, и всё вокруг.
А пока медленно движется осень. Ещё не все дела осенние сделаны, не все плоды собраны. Яблоки ещё зреют на ветках симиренки, и каждый из немногочисленных плодов — как земной шар.
Когда после очередной вылазки в сад я вернулся затемно, жена сказала подчёркнуто равнодушно:
— Там письмо. На столе.
Конверт был не вскрыт, хотя я могу поклясться, что жену снедало любопытство. На конверте был штемпель военкомата, и когда я взял письмо в руки, она не замедлила добавить:
— Может, в самом деле, орден заслужил на старости лет? А может, в чём-то проштрафился как вояка?
Ни ордена, разумеется, ни взыскания. Просто отголосок давней встречи в «красной комнате». У комиссара оказалась завидная память: он приглашал меня на встречу ветеранов войны. Я пожалел на этот раз, что жена не вскрыла конверт. А она, словно угадав мои мысли, сказала:
— Я дала слово не вскрывать и не читать твои письма, пусть там хоть что будет. И меня вовсе не интересует, что тебе пишет военкомат...
— На этот раз мне очень хотелось, чтобы ты вскрыла письмо.
— Ни за что! — отрезала Клава.
— Но ты ведь прочитаешь его?
— Не интересуюсь.
— А если меня возьмут в солдаты?
— Не может быть.
Она, конечно, тут же прочитала письмо военкома и недовольно отложила его.
— Я думала, там что-нибудь более существенное.
— Я ветеран, — произнёс я, прислушиваясь к звучанию этого слова. — Ве-те-ран... Нас не так уже много и осталось на белом свете: уходят ребята. Большое счастье, что со мной ещё мой любимый линотип, на котором работаю по сей день. Только, если по правде сказать, так что-то руки дрожат и странная головная боль... по вечерам.
— Это после истории на острове, — убеждённо сказала жена. — Я присматриваюсь и вижу...
— Ты присматриваешься? В самом деле? Что же ты находишь?
— Ничего... ничего особенного. Тебе, вероятно, нельзя перенапрягаться. Девятьсот строк за два часа пятнадцать минут — нельзя. Это понимает твой Романюк? Ты ведь уже ветеран. Не юноша. По ночам стонешь.
— Раньше я только храпел.
— Ты стонешь, как будто от боли. Неужели не замечал?
— Я сплю хорошо, особенно когда побываю в саду, на свежем воздухе.
— Тебе уже пора на пенсию. И пусть они оставят тебя в покое. Тебе нужен отдых.
— Кто это они?
— Те, что из наборного. Которые полагают, что тебе так просто даются эти линотипные строчки.
2
На совещании говорили о патриотическом воспитании молодёжи. Председательствовал мой генерал. Он обрадовался, увидев меня здесь. Потом мы разъехались по «объектам». Вместе с генералом я попал в вечернюю школу рабочей молодёжи. Нас встречали с цветами.
Если бы я знал, что уготовит мне эта встреча...
