Потомъ помнитъ, что дѣвчонки дразнили его Ризуновымъ пасынкомъ, и хотя онъ не понималъ, къ чему клонило, онъ плакалъ, слушая ихъ. А тутъ еще самъ Федоръ убить хотѣлъ. Во всемъ былъ Федоръ, и онъ ненавидѣлъ его. Онъ сталъ думать, какъ бы ему извести Федора; убить? отравить? испортить? – Тутъ дѣвчонки съ хворостинами, загоняя скотину, вышли изъ подъ горы. – «Что, али вотчимъ Федька побилъ?» – Онъ молчалъ, они потрогали его. Онъ схватилъ камень и пустилъ въ нихъ – дѣвки стали прыгать и кричать.[13] Онъ бранился, потомъ заревѣлъ. Бабы прогнали дѣвочекъ. Старшая, Парашка прошла съ скотиной. – «Чего ты?» – Сережка разрѣвелся и разсказалъ, какъ хочетъ погубить. Парашка сказала, что испортить надо. «Пойти къ дѣдушкѣ Липату». Странница пришла. Они ей открылись, она научила терпѣть. Мать погнала скотину загонять. Уложила спать, за нее завалился. —
Послѣ Покрова женили. Сережка видѣлъ, какъ одѣли мать, какъ она выла, какъ пили мужики, и его къ нимъ перевели. Дѣвчонка злая Ризуновыхъ, мокрая. – Разъ пришелъ домой пьяный Ризуновъ. – «Зачѣмъ обѣдъ не готовъ?» – «Ты не велѣлъ ждать, и мы поѣли». – «Ахъ ты такая-сякая, трегубое отродье накормила. Извѣстно, такъ вотъ я убью его», – схватилъ топоръ, да на С[ережку]. Сережка обмеръ: «батюшка, дай помолиться». Терпѣть [?]
«Али давно не таскалъ!» – сказалъ мужикъ съ обмерзлыми сосульками на бородѣ и усахъ, входя вечеромъ въ избу и обращаясь къ бабѣ. Онъ только что поскользнулся въ сѣняхъ и едва удержался о притолку. – «Опять налили сѣнцы, идолы!» – «А ты ушатъ починилъ, чтоли?» – сказала баба. – «Нонѣ бабы 5 разъ за водой ходили, что принесутъ, половина вытечетъ». – «Начинишься на васъ, чертей. Космы повыдергаю, такъ не потечетъ». – Мужикъ пріѣхалъ изъ лѣсу не въ духѣ: караульщикъ засталъ его накладывающимъ молодые дубочки, которыя онъ срубилъ въ господскомъ лѣсѣ, и содралъ съ него на косушку.
Кромѣ того онъ поскользнулся. Баба видѣла, что дѣло плохо, и лучше молчать.
[14]Мужикъ молча раздѣлся, поужиналъ съ семьей. Сынъ, пришедшій съ господской молотьбы изъ села, за ужиномъ разсказалъ новость. Въ ригѣ сказывали – баринъ пріѣхалъ. – «О!» – сказалъ старикъ. – «Мужики гутарили, опять хочетъ землю отрѣзать. Къ Посредственнику ѣздилъ. Михайла говоритъ, ничего не будить». – «Какой Михайла?» – «Сидоровъ – грамотный что ли онъ, – сказывалъ, ничего не будеть, потому, – мужики свово планту не покажуть, а когды царская межевка придеть, годы пущай рѣжуть, – отъ Царя землемѣръ все укажеть, всю землю отхватють господсткую»…
[15]Старикъ внимательно слушалъ, и бабы замолкли. Василій слылъ зa голову. – «Потому, говорить, комедатраная [?] межевка пойдеть, а на эвту согласія не сдѣлають…»
Старикъ радостно усмѣхнулся. – «Съ весны тожъ пріѣзжалъ, – сказалъ онъ, – какъ маслилъ, небось дураковъ нашелъ, – съ чѣмъ пріѣхалъ – съ тѣмъ уѣхалъ»… Василій продолжалъ: «Михайло сказывалъ, баринъ-то старшину чаемъ поилъ, – слышь, хочетъ тапереча всю землю въ пруценту укласть. Старшина сказывалъ, міръ очень обиждается». – «Охъ, Господи, сказалъ [старикъ], рыгая и крестясь – «креста то нѣтъ на людяхъ», – и онъ вылѣзъ изъ за стола. «Завтра сходку собрать велѣли», – прибавилъ Василій. – Черезъ 5 минутъ лучина затухла, и 12 душъ Семеновой семьи (такъ звали старика) захрапѣли въ 7 арш[инной] избѣ.
Семенъ жилъ на хуторѣ, поселенномъ лѣтъ 15 тому назадъ въ 5 верстахъ отъ села и состоящемъ изъ 4 дворовъ. Баринъ же остановился въ усадьбѣ, въ селѣ. Баринъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ[16] неожиданно получилъ это имѣнье въ наслѣ[дство]. [Онъ служилъ][17] по другому имѣнію (за 100 верстъ отъ этаго) посредникомъ, и посредникомъ заслужившимъ негодованіе дворянства. Онъ пріѣзжалъ въ первой разъ весною съ тѣмъ, чтобы облагодѣтельствовать крестьянъ и доказать, что, проповѣдуя уступки крестьянамъ, онъ самъ и на дѣлѣ готовъ ихъ дѣлать, – что ему было въ особенности легко, такъ какъ онъ былъ богатъ, никому не долженъ, одинокъ, и имѣнье это свалилось ему съ неба. Онъ предлагалъ крестьянамъ перейти съ барщины на оброкъ, оброкъ съ излишней сверхъ надѣла землей полагалъ навсегда ниже Положенія и, для того чтобы крестьяне всегда могли заплатить оброкъ, предлагалъ оставить барщинскую работу, только оцѣнивъ ее въ деньги, такъ что при этой оцѣнкѣ мужикъ съ бабой, ходя на барщину, зарабатовалъ весь оброкъ меньше чѣмъ въ полгода трехдневной барщиной.
Мужики отказались и съ радостью проводили уѣзжавшаго и ничего не сдѣлавшаго помѣщика. – «Что взялъ? Съ чѣмъ пріѣхалъ, съ тѣмъ и уѣхалъ…»
Теперь баринъ пріѣхалъ опять съ тѣмъ, чтобы покончить дѣло съ этимъ имѣніемъ, и воспользовавшись
Прежде всѣхъ вернулись въ деревню плотники. – Это былъ сборный народъ: рядчикъ былъ изъ города, а ребята, кто дальнiе, кто сосѣдніе, двое было изъ этой деревни. —
Плотники подошли къ Родькиному двору (Родивонъ держалъ чай, вино, и на квартиру пускалъ), поклали въ амбаръ топоры и пилы и вышли на крыльцо и на улицу. Одинъ только <высокой, плечистый малый> Лизунъ не входилъ въ сѣнцы, не вытаскивалъ своего топора изъ за кушака и не убралъ своей поперешной пилы и полусаженя, а прислонилъ ихъ къ углу иструба. Лизунъ сѣлъ на низкую завалину у избы, <такъ что высокія колѣни его доходили почти до плечъ>, взялъ въ свои загорѣлыя и поросшія волосами руки соломинку, сталъ ломать ее и запѣлъ пѣсню, такъ складно, громко, что двѣ старушки у сосѣдей высунулись посмотрѣть, кто поетъ. Ребята ждали хозяина къ разчету, кто хотѣлъ домой идти на праздникъ, кто такъ деньжонокъ попросить хотѣлъ, а кто такъ посчитаться только. Лизунъ же поутру на работѣ повздорилъ съ хозяиномъ и вовсе хотѣлъ разсчета. Наканунѣ хозяинъ къ начальству зa деньгами въ городъ ѣздилъ, а ребятъ Лизуну приказалъ; въ суботу пріѣхалъ, работа непоказалась ему, сталъ ругаться: «ты, молъ, съ ребятъ магарычь взялъ, вы де мнѣ 25 рублей въ день стоите, а ничего не сработали, да дерево перерѣзали, оно мнѣ 5 рублей стоитъ». Все это было правда, ребята всѣ знали, что они половину дня провели въ кабакѣ, куда ихъ свелъ Лизунъ: —
– Коли ты рядчикъ, такъ самъ смотри, а я твоей работы не испортилъ. Самъ тебѣ укажу, какъ работать надо, – сказалъ Лизунъ. Да тутъ же про кашу сказалъ, что ребята голодные отъ обѣда встаютъ. – Давай разсчетъ; не хочу у тебя работать.
[18]Лизунъ былъ малой молодой изъ Мисоѣдова, только второй годъ женатъ и въ первой на сторонѣ работалъ, a дѣла своего такой мастеръ, что хозяину указывалъ, и топоромъ ли, долотомъ, пилой всякую работу могъ сдѣлать и потому въ хозяинѣ не нуждался. – Одинъ изъ плотниковъ сѣлъ подлѣ Лизуна. Лизунъ кончилъ пѣсню и подмигнулъ.
– Такъ то. Аль взаправду разсчетъ возьмешь?
– А ты какъ думалъ, – сказалъ Лизунъ, – кланяться стану? —
– Чтожъ, домой пойдешь?
– А что мнѣ домой идти. Аль свѣтъ клиномъ сошелся, что окромя на мосту работы нѣтъ.
– Вишь, мужикъ строиться хочетъ, – сказалъ онъ, показывая на Ермилину избу напротивъ, подлѣ которой лежалъ заготовленный лѣсъ, – ужъ какъ просилъ, подряжусь, да и поставлю избу мужику, плотниковъ найму. Я гляну, такъ знаю, какъ работу начать.
– Что и говорить, – сказалъ плотникъ. – Однако видно было, что мудрено это ему показалось, чтобы Лизунъ могъ обнять такое дѣло. —
Старикъ Ермилъ вмѣстѣ съ рядчикомъ подходили къ Родькѣ.
– Вишь кособрюхой чортъ, – сказалъ Лизунъ, отвернувшись, но когда мужики подошли ближе и пок[лони]лись, плотники тоже приподняли шапки, а Лизунъ свою[19] новую поярковую шляпу. —
Ермилъ рядилъ плотника построить ему маслобойню. Лизунъ проворно всталъ и толкнулъ локтемъ мужика; «не кончай, дядя Ермилъ, я дешевле возьму». – Дядя Ермилъ оглянулся на Лизуна и на рядчика, который входилъ въ избу. – «Да вѣдь ты на мосту подряженъ?» – «То на мосту, а теперь маслобойню построю, своихъ ребятъ Мисоѣдовскихъ приведу, противъ его дешевле возьму и какъ должно произведу». – «Дѣло такое – извѣстно, – сказалъ Ермилъ, вглядываясь въ новаго рядчика. Онъ недовѣрялъ ему, видно было. – Только не рядись, а я къ тебѣ приду, спасибо скажешь». —
– Ну что, Федюха, или деньжонокъ попросить хочешь? – сказалъ рыжій рядчикъ, когда Лизунъ, помолясь Богу, подошелъ къ столу и положилъ на него шляпу. Рядчикъ былъ въ хорошемъ духѣ, и ему не хотѣлось отпустить лучшаго работника. Онъ сидѣлъ за столомъ въ переднемъ углу и, снявъ обѣ руки съ стола, запустилъ большіе персты за кушакъ, чтобы не мѣшать хозяйкѣ, собиравшей ему самоваръ и соскребавшей ножемъ передъ нимъ. Онъ думалъ себѣ: «Малый молодой – пошалилъ. Ну, побранилъ, да и будетъ. А такого плотника не скоро найдешь». Но Лизунъ сейчасъ смѣтилъ, что можно понатянуть хозяина. Онъ, не глядя въ глава хозяину, взялся за кушакъ, повертѣлъ его на тѣлѣ. —
– Что слѣдуетъ отдай, Кузьма Кирилычъ, съ Миколы 5 не– дѣль и 6 дёнъ.
