Фридрих Петрович вспоминает, как сумасшедшей Лане какая-то старушка с трясущейся головой и челюстью привозит в красных "Жигулях" потенциальных женихов. И все соседи эту картину неизменно наблюдают, и потому им есть о чем говорить целыми днями, так как есть предмет и тема обсуждения. У Фридриха Петровича и Анны Владимировны случай, конечно, несколько иного характера, им никого искать и осматривать не надо. Но все равно как-то неловко им - жениться в глубоко преклонном возрасте. Они люди по характеру и воспитанию стеснительные. Робкого, значит, десятка. И предметом разговоров, и обсуждения, и чьих-то домыслов быть им не улыбается. Наверно, их и так обговаривают в подробностях, поскольку, ясное дело, они вместе некоторым общим знакомым на глаза попадались и встречались. И в троллейбусе встречались, и на улицах города, и у того же бывшего кинотеатра "Правда". Но, с другой стороны, мало ли почему и зачем они могли вместе в троллейбусе ехать или на остановке под навесом стоять? Тут пойди докажи что-нибудь определенное. Ничего тут доказать невозможно. И некому к тому же доказывать. Разве что друг другу от нечего делать и от скуки. А все по-настоящему заинтересованные люди, которым их теплые отношения небезразличны были, они или так постарели, что все забыли и только собой и своей старостью заняты, или вообще умерли во времена оны. Как парторг завода Евгений Ильич Мачула, к примеру. Да, он в свое время крови из Фридриха Петровича попил со вкусом. То требовал объяснить, откуда у него имя нерусское Фридрих, то угрожал вынести его моральный облик на повестку дня партбюро и освободить от занимаемой должности. Только одно препятствие парторга останавливало - что Фридрих Петрович действительным членом компартии не был, а на предложение того же Мачулы вступить отговаривался: мол, не достоин и не готов морально взять на себя такую высокую ответственность перед товарищами. И какой, значит, толк был его разбирать? Ни строгий выговор объявить, ни из коммунистических рядов исключить с позором, ни на вид поставить. А насчет имени Фридрих тоже у Мачулы не сложилось серьезных обвинений. Фридрих Петрович сначала пугался и не знал, как оправдать свое буржуазное имя, а потом придумал сказать, что имя у него в честь Энгельса, а отчество, хоть и не Ильич, но тоже рабоче-крестьянское - в честь революционера Петровского. Того, чьим именем город Днепропетровск назван. И Мачула от него отстал с именем. Только иногда цеплялся, на территории встречая,- воспитывал и угрожал за аморалку привлечь и обесчестить перед лицом коллектива. А теперь парторга Мачулы нет с ними, поскольку он умер, дожив до преклонных, старческих лет, и к нему мало кто пришел на похороны. Но Фридрих Петрович и Анна Владимировна пришли. И память его почтили вставанием и поблагодарили мысленно, что он не вызвал их когда-то в партком и не унизил перед всем предприятием, хотя, конечно, вполне мог, так как полагалось ему это по долгу службы. В общем, неплохим он мужиком был, покойный парторг Мачула - к такому утешительному выводу пришли на похоронах Фридрих Петрович и Анна Владимировна.
Да, и вот они встретились, как всегда, у бывшего кинотеатра "Правда", троллейбус подождали минут пять и поехали. Через Новый мост, потому что седьмой номер подошел, а не третий. И места в троллейбусе были свободные. Много свободных мест на любой, как говорится, вкус. И они сели в середине салона с правой стороны, прямо за средними дверями. Кондуктор их не тронул. И вообще никого он не тронул, так как его, наверно, или совсем не было, или он торчал в кабине водителя, о чем-нибудь с ним беседуя и отвлекая от выполнения прямых обязанностей. Ну не обратили они внимания на кондуктора и его отсутствие. Они сидели, ехали и разговаривали о квартплате, а также о других коммунальных платежах. И по сторонам не смотрели. Поэтому они и не поняли, что именно и как произошло. Они только дым почувствовали, вдохнув его и закашлявшись, от разговора своего внутреннего отвлеклись, а троллейбус уже не едет, а стоит, и народ из него выйти всей душой стремится. Кто через двери открывшиеся тесные лезет, а кто и окна разбить пытается от нетерпения и страха. И они - Фридрих Петрович и Анна Владимировна - тоже, конечно, со своих мест вскочили и, увидев, что троллейбус горит на ветру, тоже к дверям кинулись. Но. К этому моменту, к моменту возгорания, в салоне уже много людей собралось и на остановках набилось. Этот троллейбус как раз к электричке успевал на станцию Нижнеднепровск, и в нем дачники ехали. С лопатами, граблями, ведрами, удобрениями и кто с чем.
Короче говоря, чтобы не затягивать и никого не томить излишней интригой, смогли из троллейбуса все эвакуироваться. И Фридрих Петрович с Анной Владимировной смогли. Правда, самыми последними и в самый последний миг, так сказать. У Анны Владимировны даже волосы обгорели и подол сарафана, собственноручно ею сшитого из старого, лежавшего в запасе отреза крепдешина. Еле потушила она подол. Ладошками по нему хлопая. И когда всё обошлось без жертв, она Фридриху Петровичу сказала:
- Ты как хочешь, а я больше в троллейбус не сяду. Ни за что.
И пошла в обратном направлении пешком к дому. А Фридрих Петрович зачем-то остался в толпе потерпевших и свидетелей происшествия и следом не пошел. Он принимал участие в общем возбужденном разговоре, слушал водителя, объяснявшего пассажирам истинную причину возгорания, сам что-то говорил, но параллельно все время думал. Одну и ту же мысль: "Будние дни - хрен бы с ними, много ли нам их осталось, но как же теперь,- думал,- воскресенья или субботы, и что же теперь по этим дням делать и чем заниматься - неужели дома в окружении стен сидеть без женской, как говорится, ласки и участия?"
