- Мама, прошу тебя - не надо! - вошел и сказал Лев Львович.
- Если бы твой отец был умным, он никогда бы не застрелился из-за того, что его исключили из партии!
- Ну верил человек в рай на земле... Как папа мне говорил: "Когда я вижу красные руки женщины, такую нежность чувствую к ним ко всем". А еще он говорил, что, работая в облисполкоме, дает и дает квартиры матерям-одиночкам, но не может всем женщинам вернуть белые руки. Но в будущем-то, восклицал он, при коммунизме, красных рук не будет!
- Вот тебе и руки женские! Если бы он не раздавал квартиры, оставлял часть для своих коммуняк, его бы не выгнали из КПСС, он бы не застрелился, а мне бы не пришлось... выйти замуж за другого такого же умника, этого Сарынина, который спился буквально за десять лет!
Тут за Сарынина вступился его сын Вован, и спор разрастался во все стороны. Только цесарки сохраняли оптимизм в любой ситуации: много ели, кокетливо вскрикивали и абсолютно никого не осуждали. Мама - Валерия Валерьевна - не то чтобы осуждала сыновей, она просто недоумевала: как же так случилось, что дети были такими, а стали вдруг другими. Ей уже за семьдесят, поэтому привыкать нелегко. Хотя была у Валерии Валерьевны и университетская широта взглядов (проработала всю жизнь преподавателем английского), и врожденная доброта. Лев бы вообще ничего не имел против цесарок, если б они так не загадили альбом с открытками о войне 1812 года. С помощью "Фэйри" придется оттирать.
- Слушай, ты что - хочешь продать альбом? И так уже все размаркеданил.
- Могу продать пианино, если ты не против, мама.
- Ты что! Это же пианино! Я в нем - внизу - храню обувь. Привычка. Ты знаешь, что такое старость? Старость - это привычка к привычкам.
- Тогда альбом...
- Левушка, по этим открыткам снимали "Войну и мир", посмотри: вот мизансцена с Кутузовым!
- Ну и чудно: все есть в фильме.
- А что у тебя останется на память об отце?
- Память и останется.
- Говорила тебе: баллотируйся в мэры! Тогда ты был бы на виду, денег бы сейчас у тебя хватало, чтоб спасать эти падшие создания...
Цесарки начали взлетывать, как бы показывая: вот так бы взлетели твои девки, если бы ты стал городским головой. Однако... курицы, они и есть курицы: изнеможенные, они тут же падают с шумом, сшибая вихрем от крыльев газеты и фарфоровую статуэтку Достоевского, словно испуганного, что роман его вот-вот пустят на рекламу топоров. Но не разбился Федор Михайлыч! Косит под нервного, а крепок!
Да, лет десять тому назад многие советовали Льву баллотироваться в мэры, он тогда был видным деятелем демократического движения. Только... ведь даже Гавриил Попов ушел из мэров Москвы. Демократам не дают ходу, но мама этого не понимает.
- Отлично я все понимаю, Лева! Ты хочешь изменить мир, но я прожила жизнь и думаю, что жрицы панели не променяют тысячу долларов на три тысячи рублей зарплаты! Да и никого изменить невозможно.
- Мама, нет у них тысячи зеленых: большая часть денег уходит сутенерам, на взятки, на лечение. Россия не устоит, если превратится в бордель. А за ней и весь мир... Мы же не можем существовать по пословице: "Провались земля и небо, мы на кочках проживем".
- Февралик ты мой, крыша в пути! Бандиты избили, милиция угрожает, а ты свое...
Цесарки налетели на сидящего в кресле Льва и закрыли живым шевелящимся ковром, чтобы никто из преследователей не смог найти его...
Вован вышел из ванной и вставил свое веское слово:
- Брат, а ведь ты случайно стал таким святошей, мишка помог: свернул тебе кости-то. Если бы не он, ты бы сейчас был мэром и принимал подношения от капитанов секс-индустрии (чувствовалось, что Вован подумал про себя: и мне бы помог в разборках).
- Ни один миг не случаен в жизни. Даже то, что я был как будто под наркозом, когда медведь встряхивал и мял меня... Но понимал каким-то сотым чувством, что зверь - это и есть то мохнатое, что во мне раньше было.
- Дальше знаю: злодея пристрелили. - Сарынин подумал про брата: "А все-таки ты, Левка, лейтенант, вообразивший себя генералом".
- Пошла, пошла со стола! - закричала Валерия Валерьевна на цесарку.
Птица степенно спрыгнула и зацокала роговыми когтями.
Васька, сын Вована, включил телевизор.
- Астрологи советуют: сегодня полезно для здоровья начать день с прогулки по росе...
- Двадцать третьего октября по росе, а в ноябре будут загорать призывать, - дала бой телевизору Валерия Валерьевна, так что звездный маг в ящике затуманился, затрещал и спрятался за мелкими волнами.
Васька надавил на пульт, прекратив мучения звездочета, и забасил:
- У вас тут компьютерные клубы наклевываются или только все птичек разводят?
- Сейчас нам не до стрелялок-ходилок, надо глубоко на дне лежать, еще на полтона ниже забасил Сарынин-старший.
- Что вы травмируете ребенка! - И Валерия Валерьевна мелко заходила, как ее три голенастые подопечные, вокруг бедного, почти ростом с нее, внука.
- Такого травмируешь! - Сарынин был уверен, что Васька будет непременно генералом (а кому еще генералом-то быть?).
А у Льва в это время подергивались синеватые губы, и он сказал заковыристо:
- Сейчас я... идти в центр. Создать прецедент. Нужен прецедент. На днях... пойти в администрацию, а они не слушают: "Разговор окончен, господин Преклоненский". С господами так не разговаривают. Я идти!
- Лев, ты сегодня принимал свое лекарство? - встревожилась Валерия Валерьевна, положила в сумочку английский любовный роман и ушла в парикмахерскую. (При этом у нее появилось воздушно-лисье выражение лица: вы как хотите, а я на некоторое время ускользну от цесарок и прочих проблем).
Одной из прочих проблем была жена Вована - Женя, которую Валерия Валерьевна называла не иначе как Некоторые. "Некоторые меня доводят! Лева, как могут Некоторые готовить салат из редьки? Редька пахнет потными носками".
Когда Вован метался в Подмосковье между Перстищами и Волобуем, жена его Женя не позволяла пыли долетать до стола, а тем более до пола: она еще на лету ее подхватывала. А здесь! Если бы всех трех цесарок построить в шеренгу да заставить хором испражняться, она бы приспособилась на лету подхватывать их гуано, не дав долететь до пола. Но живые твари разрушают любые мечты. Так всегда было в жизни Жени, и ей хотелось, чтобы изредка вокруг было меньше живого: чистоты бы больше стало...
Когда Валерия Валерьевна улетела, Женя стала бороться с результатами кишечной деятельности цесарок, шепча: "Бесполезно все это, бесполезно". А эти самодовольные птицы посматривали на нее круглыми свекровьими глазами, словно вот-вот начнут недоумевать: "Почему это в английских любовных романах постельная сцена всегда на сотой странице?" Женя уже знала, что свекровь покупает любовные романы на английском языке в секонд хэнде по пятерке штука. Она стесняется обсуждать их серьезно и поэтому пересказывает по телефону с иронией то одной, то другой приятельнице. Но так долго и подробно, что Женя понимает: это для нее не шутки и навсегда.
- Вова, без мамы ты можешь рассказать мне все? - спросил Лев у брата.
У Сарынина в груди что-то дрожало, когда он слышал, как его называют Вовой. В прошедшее десятилетие вокруг него только и звучало: "Вован! Вован!" И вроде бы даже приятно слышать "Вова", но ведь нельзя расслабляться (чувствуешь себя маленьким и голым, когда ты - Вова, а Вован - это крепкий панцирь, и его еще надо наращивать и наращивать)... Время непонятный партнер, с ним не договоришься... Позавчера только получил паспорт, а вчера уже отпраздновали тридцать четыре годика.
Да, Вован был когда-то Вовой. Признаки Вовы: он выпускник среднего авиационного училища, где его научили лепить квадратные сугробы из снега. Дежурный офицер всегда проверял, одинаковой ли высоты и ширины эти белые монолиты. Но Вова сумел сохранить в себе кое-что человеческое, потому что был раздолбай. Жена появилась внезапно (приехала заведовать клубом). До этого она год работала завклубом в Частинском районе, и Валерия Валерьевна за глаза называла ее: "Заслуженная артистка... Частинского района". Не успел Вова прослужить в Восточной Германии и полгода, как спешно началось выведение (оно же разворовывание) советских войск. Мыкались по стране, пока не осели в Перстищах под Москвой. Вова, в глазах которого еще можно было разглядеть квадратные сугробы, в конце концов устроился на частную фабрику воздушной кукурузы. Это бывший гараж, который раньше не мог и подумать, что в нем развернется такое производство: выработка денег из сладкого воздуха. Теперь уже Вова резко переменился в Вована. И месяц так на пятый, обоняя слащавую кукурузную пыль, просчитал: произвести пакетик воздушной кукурузы обходится в рубль, а выручаешь за него четыре! И какая песня: для этого нужны всего лишь крупа да сахар!
Тут Вован вспомнил про свое образование. Он разобрался в станках, сделал их чертежи и заказал в Питере. Деньги-то еще были. При расформировании войск в Германии отцы командиры не скупились: гони вот машину к договорному немцу за сто километров, а в трехосном грузовике тонны пайков НЗ, обмундирование, медикаменты. И платили наличными...
