Чарли, совершенно неожиданно для окружающих ставший "обыкновенным" любящим и верным мужем и отцом, но в остальном - тот же Чарли, а не какой-нибудь заикающийся студент, успокаивал ее: "Ма-мо-мы... Мы-ы все делаем, как надо. Что из того, что мы везучие? Мы же не мешаем никому, не идем, так сказать, вразрез нормальному течению." - "Идем," - вздыхала Наташка.
Натэлла взяла академический отпуск, Чарли продолжал работать по ночам. Ближайшую перспективу Чарли уже наметил: он заканчивает институт, устраивается на хорошо оплачиваемую работу, продолжая подрабатывать грузчиком, они выкупают этот домишку, привозят из деревни сына Наташи. "Ой, ты бы не загадывал, - тихо, боясь спугнуть сказку, - говорила Наташа. - Ой, ты бы поберегся! Хоть бы по ночам меньше шастал. Нужны нам эти рестораны, пуп надрывать, кому чего доказываем!..."
На базе давали получку, плюс друзья отдали долг, получилось много. Чарли остался на разгрузку рефрижератора, закончили заполночь. Он доехал на дежурной машине до своего темного района, пошел вдоль бетонного забора к дому. Метрах в тридцати по ходу замаячили фигуры. Чарли замедлил шаг, осторожно вытащил из-за пазухи тугой бумажник и уронил под забор, стараясь запомнить место. Продолжая идти, снял часы и "печатку", проделал с ними то же самое.
- Ну что, супермен-заика, зарплату получил? - спросили, окружая.
Чарли кивнул.
- Сам отдашь, или как?
Чарли отрицательно покачал головой.
- Да ну!... Руки бы вынул из карманов.
Чарли вытащил на свет луны две огромные дули и дал понюхать страждущему:
- Ра-ро-ра... Ра-аботать надо!...
Его долго били, повалив на землю. Выворачивали карманы, рвали в клочья куртку... Под утро он добрался домой, волоча ногу. Держась за грудь и прикашливая, сказал ахнувшей жене: "Под забором, третья и пятая плита от дороги. Бумажник, часы, перстень... Давай, пока не рассвело".
Когда Натэлла прибежала обратно, прижимая к груди пухлый бумажник, таща за собой сонную соседку-фельдшерицу, фартовый Чарли, похожий на великого клоуна с нарисованным лицом, с огромными белками вместо глаз, лежал на полу возле дочкиной кроватки - ступни разведены, изумленные брови, - чему-то в последний раз улыбался, может быть девочке, невероятно похожей на отца, которая, держась за плетеную загородку и покачиваясь, смотрела на него сверху и удивленно "гулькала".
Опубликовано в книге:
НЕТРЕБО Леонид Васильевич. "Черный доктор": рассказы. - Екатеринбург: Средне-Уральское книжное издательство, 2000.
КАПЛЯ
- Ну, хорошо, если девочка - назовешь ты. Но сразу же совет - слушай: Клава... Кла-ви-ша... Ой! Стукнул... стукнула. - Капитолина прислушалась, удивленно, словно в первый раз, затем приняла оберегающую позу: поджала коленки и положила обе ладони на огромный круглый живот. - Ну?
Роман дурашливо закатил глаза, плаксиво выдохнул:
- Наконец-то, такое доверие!
- Ну же, Роман! Согласен? Клавиша? Да?
Роман вскочил с дивана, изобразил горячий шепот:
- Нет, так просто я не соглашусь!
Капитолина почти серьезно нахмурилась. Роман примирительно улыбнулся, предложил:
- Давай помечтаем дальше , - он показал рукой на пианино, - посмотри. Вон на ту клавишу... белую, у которой черная в левом надпиле.
- Ми?..
- Это я... И на черную, которая при ней.
- Ми-бемоль, ну?
- А это ты... Что между нами?
- Полутон. Роман, нельзя мне напрягаться, прости, я быстро устаю...
- Ну, послушай, Капелька, - Роман заторопился, подошел к инструменту, стал попеременно нажимать две клавиши, - слышишь? "Ин-га!..", "Иннн-нга!.." А еще знаешь где эти звуки? - Он заметался по комнате, схватил гитару, отставил в сторону, подошел к окну, попытался быстро открыть створку.
- Роман, - слабо окликнула его Капитолина и протянула руку, чуть шевельнув повисшей кистью. - Роман, сегодня доктор сказал, что у нас могут быть проблемы...
...Серые женщины с суровыми иконными лицами суетились вокруг холодной Капы, которая упрямо не хотела закрывать глаза, и шептали: "Душа... Души..." Под левой Капиной рукой лежал плотный сверток, похожий на кокон.
Роман не доверял этим женщинам, странно похожим на соседок и родственниц, которые сейчас, не спрашивая его, мужа, примеряли к груди Капы пластмассовый крестик. Он не любил их "единого" бога, изображенного на крестике, который обращается с душами, как со своими вещами: захотел - дал, захотел - забрал. Да что там, - он, Роман, давно уже просто не верил в этого, бабушкиного, из детства, бога.
Ведь они с Капитолиной были язычниками. Да, да, так и есть: они верили в солнце, ветер, звуки, цветы... Во все сразу и в каждое по отдельности. И третью их жизнь, Ингу, они, не спрашивая ни у кого свыше, - придумали. Из туманов, радуг и дождевых аккордов. Впрочем, нет, он не совсем прав: спрашивали - у туманов, дождевых аккордов...
Все туристы язычники, улыбаясь сказала Капитолина при первой встрече, поблескивая тяжелыми смоляными локонами и отражая желтый огонь в черных, чуть навыкат, палестинских глазах. Уточнила доступно: "Природопоклонники... "
Они познакомились у привальных костров, в крымских горах. Роман был новичком в походах, Капитолина оказалась бывалым туристом. Там, от закатного пожара до рассветного тумана, она обратила его в свою дикую, первозданную веру.
Утром, от десятка потухших костров, парой счастливых отшельников, они спустились в сонный Бахчисарай.
Фонтан оказался не пенистым фейерверком, а тусклым родничком, смиренным тяжелым камнем.
- Так и должно быть, - объясняла Капа Роману и себе, - ведь это Фонтан слез. Поэтому, смотри, капли тихо появляются сверху и медленно перетекают с уровня на уровень, струятся скорбным ручейком. - Она продолжала посвящать его в суть своей веры, одухотворяя предметы: - Смотри, здесь, где струйки прерываются, видно, из чего они состоят - из живых жемчужин, слез. Каждая капля - плачущая турецкая княжна. Смотри, бежит в слезах по замку, в серебристых воздушных шальварах, натыкается на стены, выступы, колонны, падает на ступеньках, мечется в лабиринтах, всхлипывает!...
Все последующие дни их совместной жизни для Романа были умножением нежности, которая овладела им однажды, в первые часы знакомства, по отношению к Капе, Капельке и ко всему, что она, волшебница, язычница - в прекрасном, истинном понимании этого слова, - оживляла для него...
Точнее, она была языческой поклонницей и языческой богиней одновременно, потому что поклоняясь - творила.
Она рассказала, что появилась в этой очередной, не единственной, жизни из утонувшего в горах и озерах детского приюта, родившись "в никогда", без имени, фамилии, будучи - как она была уверена - южной славянкой, израильтянкой, гречанкой, крымской татаркой... Раньше, слушая Капины рассказы, Роман воспринимал историю ее происхождения как зыбкую сумму маленьких притчевых подробностей, многие из которых трудно было принять за реальность, настолько они повторяли соль мифов и легенд, книжную фантазию чьих-то снов, грез, миражей.
Позже, через несколько месяцев после свадьбы, готовый поверить в любое чудо, если только оно исходило от Капы, он уже задавался вопросом: может быть Капитолина в этих причудливых биографических полусказках озвучивала тысячелетнюю память собственных генов и нейронов?..
Теперь он уверен: она пришла из всего... Из того, чему они оба поклонялись, что всегда окружало Романа и окружает сейчас, - и никуда никогда не исчезнет.
На третью ночь, небритым бессонным безумцем бродя среди бесцветных траурных соседей и родственников, он догадался вернуться в летнее, залитое свежим сиянием утро... Нет, там, конечно, не было Капы - он спокойно осознавал: не могло быть, - но там должно было остаться то, что в череде прочей жизни ее окружало, на чем она задерживала свое чудотворное внимание, чему давала жизнь, и частью чего вследствие этого становилась.
Роман закрыл глаза и присел на корточках у стены.
...Он вошел в ханский замок.
...Он недолго ждал, притаившись за колонной. Княжна, журчаще причитая на непонятном языке, прижав маленькие смуглые ладошки к мокрому лицу, всхлипывая, простучала мимо серебряными каблучками, скрылась за поворотом замкового лабиринта...
Он впервые за трое суток устало засмеялся. Открыв глаза, заметил на себе осуждающие взгляды, прикрыл губы ладонью, борясь с предательской улыбкой. Да, формы, формы!.. нужно было соблюдать условности в мире форм. Нужно немного подождать, не проявлять радости, не торопиться. Непрошеные безликие гости скоро уйдут. Он только что понял, как и чем Капитолина вернется к нему, это главное, он подождет...
... Капитолина придет к нему из прошлого, в которое, оказывается, Роман может свободно возвращаться, из тех оживленных картин, куда, благодаря ее прижизненному волшебству, стал он вхож. Он вспомнит каждый день, от крымского закатного вечера до душной, глухой, опустошающей больничной ночи, проживет их заново, непременно находя там все счастливое, радостное, что не успел заметить в первой их с Капой жизни. А когда придет весна, Капитолина с Ингой, уже нынешние, будут окружать его ежеминутно и бесконечно, это самое важное, - они будут пробуждать его звенящим рассветом, смеяться полуденным солнцем, грустить вечерним туманом, шептать ночным тополем... Действительно, ведь это так просто: они были, значит не могут исчезнуть бесследно.
