— Какъ же это онъ ухитрялся?
— А онъ когда-то начиналъ учиться по-французски, — такъ буквы помнилъ. Спрашиваетъ, бывало, у Коли слова и смотритъ, на первую букву, такъ ли начинается слово, какъ Колька отвѣтитъ. Столъ?.. Если Колька ошибается, скажетъ вмѣсто «mensa», положимъ «mensis» — отецъ не замѣчаеть: хорошо! молодецъ!.. Но, если бы онъ ошибся въ первой буквѣ — ну, обмолвился бы хоть tensa или pensa, — у отца сейчасъ же наливаются кровью глаза: такъ-то ты учишься, мерзавецъ? Ремень въ руки — и пошло живодерство.
А мы еще смѣемся надъ горбуновскимъ анекдотомъ, какъ купецъ выдралъ сынишку за «Софонизбу», почитая ее за неприличное слово! Впрочемъ, я зналъ барышню, которая на вопросъ, что подѣлываетъ ея сестра-курсистка, важно отвѣчала:
— Изучаетъ какую-то Спинозу… должно-быть, очень мудреная болѣзнь, потому что давно уже изучаетъ…
«Дѣтоубійство по мелочамъ» вызывало рѣзкія сцены между родителями, кончавшіяся тѣмъ, что освирѣпѣлый мужъ колотилъ и жену. Но у жены были защитники — братья, жившіе въ томъ же домѣ, черезъ лѣстницу, и ради нихъ семейный палачъ немного сдерживался. Чтобы ускользнуть отъ вмѣшательства жены и необходимости колотить ее, а потомъ имѣть непріятныя объясненія съ шурьями, жалкій, одичалый человѣкъ придумалъ систему келейныхъ наказаній. Запрется въ кабинетѣ и поретъ мальчишку:
— Я съ тебя шкуру спущу, а если крикнешь, спущу и другую, и третью, — не безпокой маму.
Однажды, на шестой день послѣ родовъ, лежа въ постели, жена слышитъ далекое мычаніе, отчаянное, но ничего общаго не имѣющее съ человѣческимъ голосомъ.
— Что это? — въ испугѣ спрашиваетъ она дочь, сидящую у ея кровати.
— Ничего, мамаша… такъ что-то на улицѣ…
Но потомъ ей пришлось сознаться:
— Коля принесъ изъ гимназіи двойку, и папаша его третій день поретъ…
Родильница вскочила съ постели и босикомъ побѣжала выручать сына, забывая, какой опасности себя подвергаетъ… Произошла страшная сцена… Одинъ изъ братьевъ пришелъ на крикъ… И такова сила традиціонной боязни «не пущать на домъ „марали“, что несчастная женщина, въ эту ужасную минуту, напустилась на своего же защитника:
— Зачѣмъ ты суешься между мужемъ и женою? Столкуемся и сами…
— Помилуй: ты можешь умереть отъ его безобразія.
— Это мое дѣло.
Послѣдовала болѣзнь, жестокая и долгая, какъ всѣ женскія болѣзни, изнурительная и ведущая за собою цѣлый circulus vitiosus нервныхъ разстройствъ, малокровія и другихъ недомоганій. Пошли лекарства, доктора, скитанія по медицинскимъ звѣздамъ всѣхъ величинъ… Клейнъ, Шервинскій, Остроумовъ, поѣздка въ Крымъ, житье въ санитарной колоніи Ограновича… Кажется, за это время довѣрительница моя сама немножко отстала отъ дѣтей и, какъ говорится, запустила ихъ…
Отношенія мужа къ жениной семьѣ, къ тестю и шурьямъ были нехороши. Свой магазинъ онъ прикрылъ во время торговой заминки и, продавъ его тестю, самъ пошелъ къ нему же въ приказчики, на трехтысячное жалованье. Сдѣлка была выгодная, но зять считалъ себя обиженнымъ и въ особенности тѣмъ, что тесть потребовалъ уплаты по векселю десяти тысячъ, данныхъ имъ на открытіе магазина.
— Папаша, какъ вамъ не стыдно, въ самомъ дѣлѣ? — набросилась на старика и дочь.
— Не хочешь ли хоть сейчасъ получить отъ меня эти деньги?
— Зачѣмъ же вы ихъ съ насъ требовали?
— Затѣмъ, чтобы, когда мужъ тебя броситъ, ты имѣла свой кусокъ хлѣба.
Лечилась моя довѣрительница и въ Крымъ съѣздила на счетъ отца. Мужъ не далъ ни копейки.
Дома продолжалось все то же: глупая скупость и безчеловѣчное битье смертнымъ боемъ жены, дѣтей, прислуги. Иногда на безобразника находили какъ будто минуты просвѣтлѣнія — и онъ смирялся предъ женою, каялся, что и самъ не знаетъ, какъ это вскипаетъ въ немъ сердце, затихалъ немножко, а затѣмъ устраивалъ скандалъ, горшій прежняго… Надо замѣтить, что мы имѣемъ дѣло не только не съ пьяницею, но даже съ вовсе непьющимъ человѣкомъ.
Все это были, однако, цвѣточки — ягодки ждали впереди.
Распространяться далѣе о подробностяхъ этого семейнаго ада — трудная по своей щекотливости тема. Достаточно назвать ея послѣднюю, заключительную точку: супругъ окончательно разнуздался и, послѣ психопатической скупости и жестокости, впалъ въ психопатическій развратъ — окружный судъ увидѣлъ его обвиняемымъ въ попыткахъ къ развращенію своей старшей дочери…
Глухая мірская молва обличаетъ гораздо больше половыхъ преступленій, совершающихся въ мирныхъ, повидимому, нѣдрахъ буржуазныхъ семействъ, чѣмъ доходитъ ихъ до свѣта правосудія; а горькій опытъ убѣждаетъ въ томъ, что мірская молва, въ данномъ случаѣ, рѣдко сплетничаетъ попусту, видя дымъ тамъ, гдѣ нѣтъ огня. Укрывателями преступленій являются обыкновенно тѣ самыя лица, которыя больше всего отъ нихъ терпятъ, т.-е. семья преступника. Мотивы укрывательства — стыдъ, что такая гнусная „мараль“ падетъ на домъ; жалость выдать тюрьмѣ и каторгѣ близкаго, родного человѣка, съ кѣмъ сживались многими и многими годами, кого привыкли уважать и бояться, кому привыкли повиноваться, человѣка одного имени и одной крови; наконецъ, — и весьма часто, — паническій страхъ, внушаемый семьѣ самимъ преступникомъ, дѣянія котораго такъ необычны и ужасны, что семья теряется, съ кѣмъ она имѣетъ дѣло — съ безудержнымъ ли въ развратѣ деспотомъ, или просто съ сумасшедшимъ. Запуганныя семьи терпятъ безобразія своихъ психопатовъ, не вынося сора изъ избы, предпочитая терпѣть стыдъ и позоръ дѣйствительный, но тайный, стыду ложному, но открытому — стыду гласной обороны противъ постыдныхъ посягательствъ ошалѣлаго эротомана. Грубый и нескладный по формѣ, но мѣткій анализъ такого скрытаго въ семьѣ полового преступленія, далъ А. Ѳ. Писемскій въ драмѣ „Бывые соколы“.
Всѣ указанные мотивы и соображенія имѣлись на лицо и въ настоящемъ случаѣ. Жертвы распущеннаго психопата ограничивались пассивнымъ сопротивленіемъ, заботясь лишь объ одномъ, чтобы намѣренія его не переходили въ дѣйствія. Но расходившагося скота быле мудрено унять. Онъ звѣрѣлъ со дня на день все больше и больше: билъ семейныхъ походя и довелъ свою наглость до того, что мать, не въ силахъ далѣе защищать свою дочь, удалила ее сперва къ роднымъ, а потомъ въ закрытое учебное заведеніе, наперекоръ волѣ нѣжнаго родителя, который, въ отмщеніе за отпоръ, оказанный ему честною дѣвочкой, рѣшилъ не давать дочери никакого образованія:- коли она была мнѣ не покорна, пусть будетъ не барышнею, но прачкою!
Семейный совѣтъ, обезопасивъ дѣвочку, рѣшилъ приняться за безобразника въ серьезъ и, на первыхъ порахъ, будучи не въ силахъ уговорить мою довѣрительницу поднять руку на мужа, т.-е. дѣйствовать уголовнымъ порядкомъ, попробовалъ домашнія респрессаліи. Въ послѣднее время психопатъ манкировалъ службою въ магазинѣ, хотя она была единственнымъ источникомъ его доходовъ. Ему фиктивно отказали.
— Наплевать!
Равнодушіе это скоро объяснилось: скупясь въ грошахъ для жены и дѣтей, чуть не моря семью съ голода, нѣжный супругъ и родитель накопилъ на собственныя удовольствія капиталецъ въ 40,000 рублей, да прибралъ къ рукамъ лучшія женины вещи.
Супруги разъѣхались. Черезъ нѣсколько дней мужъ требуетъ, чтобы жена уступила ему младшаго сына, ея любимца.
— Ни за что.
Тогда онъ выкралъ мальчика обманомъ. Жена подала въ сыскное отдѣленіе просьбу — найти исчезнувшаго супруга и украденнаго ребенка.
По отъѣздѣ мужа, жена осмотрѣла шкапы и сундуки съ своимъ приданымъ: пусто, все, что было получше, выбрано. Въ одинъ прекрасный день, въ отсутствіе жены, хозяинъ-воръ возвратился — подобрать остальное. Когда онъ сходилъ съ набитымъ саквояжемъ до лѣстницѣ, его настигла возвратившаяся жена.
— Гдѣ сынъ?
— Это моя печаль.
— Я не отстану отъ тебя, пока ты не покажешь мнѣ его.
— Не отставай: ищи вѣтра въ полѣ…
— Бери все, да сына отдай.
— Не отдамъ.
— Коли такъ, ѣдемъ въ участокъ.
— Ѣдемъ.
Пріѣхали.
— Вотъ мой мужъ: я о немъ объявляла, что онъ пропалъ и увезъ у меня сына… а теперь нашелся, прошу его задержать.
— Помилуйте, господа, — говоритъ мужъ:- она совсѣмъ сумасшедшая! Я просто собрался къ Сергію-Троицѣ и сынишку захватилъ съ собою, а ей представляется Богъ вѣсть что…
Въ участкѣ жену пристыдили неумѣстною ревностью, поздравили, что мужъ нашелся, и… тѣмъ дѣло кончилось. По выходѣ изъ участка, супругъ, со своимъ саквояжемъ, вспрыгнулъ на извозчика — и былъ таковъ. Жена помчалась за нимъ въ погоню. Оглядываясь онъ не узнавалъ ея, потому что она сняла шляпу и повязалась, какъ горничная, платочкомъ. Такъ прослѣдила она бѣглеца до одной изъ московскихъ окраинныхъ улицъ, гдѣ онъ нырнулъ въ ворота дома, показавшагося женѣ какъ будто знакомымъ… Прочитавъ да воротахъ фамилію домовладѣльца, она вспомнила, что была здѣсь, лѣтъ пятнадцать тому назадъ, послѣ своей свадьбы, съ визитомъ; мужъ привозилъ ее сюда нарочно, чтобы похвастаться, какую онъ добылъ себѣ красивую и воспитанную жену; старшая дочь купца-домовладѣльца была одною изъ трехъ невѣстъ, отказавшихъ жениху-авантюристу… Естественно, что знакомство, начатое такою враждебною демонстраціей, болѣе не продолжалось. Но мужъ потихоньку поддерживалъ связи съ семьею своей бывшей невѣсты и, быть можетъ, даже подъ вліяніемъ ея и затѣялъ похищеніе ребенка: по крайней мѣрѣ, мальчикъ былъ спрятанъ именно въ этомъ домѣ.
