С Бескаравайный - Укоротитель

На месте царил хаос маскировочных оттенков: маленький городок в летней степи был забит частями всех родов войск, круглые сутки через него проходили новые колонны и на улицах без набора документов людям со штатской внешностью не рекомендовалось. Пыль висела в воздухе, запах бензина не перебивался даже разлитыми чернилами, и веселый азарт будущей драки, в которой, наконец, все будет можно, читался в каждом лице.

Меня и еще десяток человек, набранных по кабинетам, засунули в комнатушку с двумя старенькими компьютерами и грудой металлолома, изображавшей видеомагнитофон. До часа "ч" оставалось невыясненная протяженность времени и от нас потребовали готовить материал для развлечения той банды журналистов, что прописалась в соседнем здании. Дело было безнадежным по самой своей сути: военные никакой свежей информации нам не давали, хоть имелся в нашей компании приставленный от них цензор, журналисты же снимали, что могли и говорили со всеми, кто не стремился дать им по морде. И хоть военные жутко их не любили за первую компанию, сказанного ими всегда хватало для репортажа. Потому большую часть дня мы активно изображали деятельность: Целестина сидела за статистикой, рассчитывая сколько пользы принесет армейская операция, Гелиан запасал в папках эффектные поздравления, тосты и соболезнования, Зорий ругался со снабженцами, требуя дать нам хоть одну камеру. Остальные заботились улучшением собственного быта или вслух думали, как побыстрей вернуться обратно. На "работу со СМИ" хватало одного Декабрия.

И однажды ночью, почти такой же душной и липкой как сейчас, я очень хорошо понял, что ждет меня дома. С венцом победы явно не вернуться - как бы не сложилась компания, этот мертворожденный бюрократический придаток, куда я угодил, расформируют. Отправят по месту постоянной работы с вечным клеймом неудачника. Я стану человеком на побегушках, вечным командировочным, которого скоро и дома-то ждать перестанут. А у меня не было ничего, кроме идей, во множестве роившихся в черепной коробке.

Существовал, правда, в окружающей безрадостной картине маленький шанс на влияние - писать речи офицерам с большими звездами. Многие из них, не слишком литературного склада ума, страстно желали выглядеть красноречивыми полководцами. У самых больших звезд имелись секретари, но масса не таких укомплектованных товарищей, остро нуждалась в бойких перьях. Не то, чтобы я хотел стать борзописцем, однако это был единственный путь к информации.

Я стал донимать цензора требованиями свежих данных, встреч с каким ни на есть командованием и прочими казусами. В итоге почти ничего я не получил, но смог появляться - без всякой аппаратуры, разумеется - там, куда из-за старых обид не пускали журналистов. И только я начал обрастать знакомствами, только заронил мысль о литературе в несколько перспективных голов, как попался на зубок Воемиру Багратовичу. Тот, расчехвостив нескольких офицеров, заметил и меня, старавшегося не отличаться от стенки.

- Вот ты, - он прочел лейбл у меня на груди, - креатор хренов, что ты можешь предложить? Хоть одну идею? Ну что?

- Матриархат в местном самоуправлении, - надо же было что-то сказать в ответ?

- Чего?

- Вы ведь не доверяете никому из кокорцев: приходиться иметь дело с уголовниками, чтоб обрасти союзниками. А между тем - половина Кокории загнана на кухни. Женщин крадут, насильно выдают замуж. Их лишили права на образование. А при тоталитарном режиме все было наоборот. Они будут самыми верными противницами законов харуата.

Кажется, мне удалось добиться тишины в комнате.

- Почти никто из них не замешан в убийствах, не выгонял людей из домов и не взрывал грузовиков. Это называется - неординарное мышление.

- Идиот, - командир не полез за словом в карман, - Объяви о таком и все тамошние мужики за автоматы возьмутся.

- Зачем объявлять? Пока будем в степях - делать это негласно, раздавая обещания полевым командирам и ссоря их между собой. Когда возьмем города те из них, кто останется в живых, будут рады уже только этому факту. И лишь после, ведь скрывать подобное будет глупо, это следует подать на серебряном подносе и при стечении прессы. Все западные феминистки станут нашими союзницами, а возражающие превратятся в, - я картинно пошевелил пальцами, Тупых мужеподобных шовинистов.

Добрых слов в свой адрес я и после этого не услышал, но впечатление произвел и был негласно принят в компанию на правах хорошего парня со стороны.

И опять судьба не поняла моих намеков. Через три часа после того, как войска перешли условную линию в степи, которую еще полгода назад сами пытались превратить в оборонительный рубеж, меня вызвали.

Эту троицу, забившую клубами сигаретного дыма маленькую комнатку, я запомню на всю жизнь. Такие как они - вечное проклятье любой системы. Они понимают, что надо работать, что надо делать дела, но не хотят, не любят, просто боятся их проворачивать. Потому с величайшим искусством перекладывают заботы и ответственность на подчиненных. И для исполнения они выбирают не самого умного, храброго или расторопного, а самого слабого, за которым никто не стоит.

- Мы тут посовещались, - начал глава особого отдела группировки.

- Нам нужен человек, обладающий раскованным мышлением, - продолжил замначштаба группировки.

- И мы решили облечь вас доверием, - неизвестный мне человек, как и я, в штатском, придвинул ко мне обычную коленкоровую папку. Пустую. Спрашивайте.

- Это медиа-проект? - слова произносились многообещающие, но уж больно мерзко выглядела эта троица.

- Специфический, - особист потянулся за новой сигаретой, - Надо посадить мертвый лес, и вас мы назначаем главным лесничим.

- Садитесь, кстати. Стул вон, за тумбочкой, - замначштаба достал пачку своих, - Курите? Нет? Отлично. Так вот, вам поручается возглавить маленький крематорий. Ожидается некоторое количество незаприходованных тел, возможны самые разные...

Я почувствовал, что сидеть - это сейчас самое правильное.

- Но, но таким делом должны заниматься военные. Или министерство юстиции, как же ее там, пенитенциарная система. Уж, в крайнем случае, инженеры. При чем здесь информация?

- Основная проблема начинающейся компании - международное освещение, я узнал этого человека, ему пророчили пост советника президента, - О "чрезмерном применении силы" вопят по каждому каналу. У нас тоже не все гладко. Эту волну враждебного пиара лучше не подкармливать. В таких условиях необходим примат скрытности.

- Всегда считал, что секретность - это по вашей части, - я посмотрел на особиста.

- А кто сказал "нет"? От меня будут люди. Но проблема не в том, чтобы оставить дырку от бублика, а сделать все благопристойно.

- Кроме того, товарищей из органов давит тоталитарное прошлое, небрежно вклеил комментарий будущий помощник, - Не следует давать ему поводов для воскрешения.

- Распишитесь вот тут, - особист недовольно дернул щекой и перегнулся через стол. В пустой на вид папке оказалось несколько бумажек, - Да-да, в левой графе.

Они все правильно рассчитали - я не стал отказываться. Азарт еще не проклюнулся, не взломал чиновничьих установок в поведении. К тому же под распиской оказались полномочия. На организацию у меня оставалось семнадцать дней. Мне пожелали успехов, пожали руку и попросили закрыть дверь с той стороны.

В коридоре туман перед глазами чуточку рассеялся и я кристаллически ясно понял, что мне - конец. Много раз я читал про такие приемы, что у бандитов, что у наших - все вешается на одного человека, а потом этому человеку лучше пропасть. Мне не с чем было убегать или жаловаться прессе. В итоге за все буду отвечать я и потому нельзя прикинуться жертвой обстоятельств. Выход? Разум отчаянно заметался в его поисках - время остановилось - но не он нашел ответ. Память. Она подсказала, нашептала ответ. Надо сделаться постоянно нужным, необходимым, насколько возможно незаменимым человеком. Перестать подмазываться к другим и строить собственную структуру. Мне ведь все для этого дали? Во мне увидели плохого прожектера и старательного исполнителя, надо всего лишь обмануть этих людей. И лица, блеск медалей, тени по углам - все окружающее мгновенно стало другим.

Может, я оправдываюсь перед самим собой? Нет. Зачем это делать? Я ведь прав и мне было очень хорошо в тот миг.

Из одной комнатки я переместился в другую, еще меньшую по размерам. Компания, впрочем, там была вообще крошечная: Туллий Флорович, седоусый, загорелый, с бритой головой и мясистым затылком, майор, приставленный для улаживания дел с военными. И Вилор Эриславович, тоже пожилой, низенький, с маленькими белесыми усиками, весь какой-то шишковатый, насекомоподобный особист, все время намекавший на то, что звания по линии отдела считаются выше армейских и его скромное капитанство никого не должно вводить в заблуждение. По большому счету люди были воспитанные, работать умели. В комнате имелась оргтехника, сваренный на скорую руку сейф и некоторое количество денег в этом сейфе.